После "Нолдолантэ"

      Мореходы очень тепло приветствовали Владычицу Белой Башни и гораздо суше - Маглора. Взгляды телери отчуждённо скользнули по нему, без неприязни и без сочувствия. Исключение составлял кормчий.              Маглор поражённо смотрел на широкоплечего телеро с убранными в высокий хвост волосами. Он знал, что на западном берегу наверняка встретится с пережившими Братоубийство и был готов столкнуться с гневом, обидой, презрением, горечью, недоверием, страхом: едва ли для телери сын Феанаро - просто один из нолдор. Конечно, он надеялся и на прощение, но именно такой встречи - не ожидал.              В тот день он не обратил, как иные, копившуюся против Врага ненависть на эльдар, которые не превратились в слуг Моргота оттого, что в просьбе отказали, а на угрозы оружием ответили стрелами. Но телери, что трижды отбрасывали нолдор от кораблей, угрожали его близким, и он встал рядом с Амбаруссар - защитить младших. Если потребуется, ценой жизни. И защитил - ценой жизни четверых телери, о чём позже не мог забыть.              Сейчас его, словно диковинное явление природы, созерцал один из тех четверых. В облике телеро появилось нечто новое, едва уловимо роднившее его с майар, а в голубых глазах плескалось изумление, не нарушавшее глубокого покоя.               - Я должен передать тебе весть, принц Макулаглаурэ, - неточно перевёл он имя, переделав "Кующего золото" в "Золотой клинок", но в ровном голосе не слышалось затаённого упрёка. - Не представляешь себе, как странно к тебе обращаться. Словно украшать собственное надгробие. Владыки призывают тебя на суд, который ты некогда отверг. Мой корабль доставит тебя в Гавань, а дорога до Круга Судеб тебе известна. Скоро идти или медленно - решай сам.              - Я не стану медлить, - спокойно ответил Макалаурэ.              Он и прежде склонялся к этому решению. А стоящий перед ним кормчий был живым свидетельством, что не всё содеянное непоправимо, и вина в самом деле может быть прощена и забыта. Если же валар сочтут справедливым наказать его за нынешнее нарушение запрета или за содеянное прежде ради Клятвы - он был готов ответить. Принять помощь валар и отвергнуть их суд было бы несправедливым.              Эльвинг молча проводила корабль взглядом, но вскоре наполнивший паруса ветер донёс:              - Прощай!              Ладья всё скользила на юг вдоль побережья Валинора, и далеко на юго-западе ослепительно сияла Ойолоссэ - пока не скрылась из глаз. Корабль вошёл в полосу сплошного тумана. Бодрящий попутный ветер овевал мореходов, и кормчий правил так же уверенно, хотя во мгле мало что можно было разглядеть. Разве что прошли однажды вблизи незнакомого Макалаурэ острова. Туманная завеса на миг раздвинулась, открыв глазам кусочек берега. И нолдо и немолодого адана, спавших в шаге друг от друга.              Спроси Песнопевца кто-нибудь прежде, он ответил бы, что возвращение в Лебединую Гавань, пустынную и печальную после Братоубийства, причинит ему сильную боль. Действительность оказалась иной.              Над причалами и мостовыми Альквалонде, позолоченными сиянием Анара, звенели песни и детский смех. Две девы, полушутя хвалившиеся друг перед другом, оглянулись на сошедшего с корабля нолдо и тут же попросили рассудить – чей парус красивее. Разумеется, от этой роли Макалаурэ уклонился. Он спешил миновать город, но и другие встречали его дружелюбными улыбками – верно, эти телери родились в Первую и Вторую Эпохи. Немало было и возрождённых, глаза которых сияли особым светом и мудростью. Они были не столь удивлены встречей, как кормчий доставившего Макалаурэ корабля, но не менее мирны и спокойны. Другие телери держались отстранённо или просто не обращали внимания на скоро идущего нолдо. Лишь немногие отводили взгляд или торопились скорей разойтись, но и только. Песнопевец не услышал ни единого упрёка.              Можно было подумать, что некогда содеянное рассеялось, как сон – разве что новые корабли не были так прекрасны, как прежде.              Пройдя одну из арок, служивших входами в Лебединую Гавань, Макалаурэ приостановился, услышав настойчивый голос:              - Только что должен был вернуться ещё один нолдо. Где я могу найти его?              - Откуда ты знаешь, что он был один?              - Знаю. И знаю, что он несёт вести о моём сыне. Живёт ли он по-прежнему на побережье, чем занят ныне. А главное – жив ли он.              - Жив! – Макалаурэ бросился к одной из арок левее – и к Нерданели.              - Ты вернулся, - мать прижала его к себе. – Сколько лет я ждала вас всех. Сколько раз звала через Моря, а зов Мандоса всякий раз оказывался сильней. И всё же я надеялась.              - Я тоже надеялся, аммэ, - Макалаурэ серьёзно взглянул ей в глаза. – Только я должен сказать…              - Должен, но не теперь. После праздника в нашем доме в честь твоего возвращения.              - Время праздновать ещё не пришло – валар призывают меня на суд, и я не знаю, дозволят ли мне вернуться домой. Но я всё равно счастлив.              - Я смотрела за домом Феанаро с тех пор, как узнала о его гибели, - на лицо Нерданели набежала тень. – Но Форменоссэ я никогда не пыталась восстановить: мне она напоминает лишь о раздоре, разлуке и смерти. Крепость так и лежит в руинах, и среди них выросли высокие деревья.              Макалаурэ рассмеялся.              - Поднимать крепость из руин для меня не внове. В Эндорэ чему только не научишься!              Возможное изгнание из Тириона, даже вечное, его не страшило. Хуже, если валар подтвердят свой запрет и велят на первом корабле вернуться в Смертные Земли. Однако такой исход представлялся маловероятным. Эльвинг не изгнала его, но помогла восстановить силы, убитый им телеро без упрёков доставил в Эльдамар… Самим же валар он зла не причинял, хоть и восстал против них.              Сияющий вечер угас, и в небеса заступил прозрачный серпик Исиля. Макалаурэ запрокинул голову, точно впервые видя это чудо.              - Ночь, - тихо произнёс он и коснулся трепетавшего под ветерком листа с мерцающей золотистой каймой. – А осень в Эльдамаре есть – теперь? Пора, когда листья из зелёных становятся багряными и золотыми, а после облетают, устилая землю?              - Ты не первый, кто задаёт мне этот вопрос, - сказала Нерданель. – Нет, я никогда не видела подобного. Скажи – мой ответ обрадовал тебя или опечалил?              - Скорее обрадовал, - помедлив, ответил он. – Эта пора прекрасна своей особой, ни с чем не схожей красотой – но я рад, что в Аман не пришло увядание и угасание. Если однажды я начну скучать по осени, обращусь к своей памяти. Она хранит великое множество опавших листьев и сухих трав.              - Как скоро ты должен явиться к Кругу Судеб? - спросила Нерданель спустя некоторое время.              - Валар мне не передали, но я не желал бы медлить.              - Как не желал медлить при сборах, - она чуть качнула головой.              - Пожалуй, особенно спешить я тоже не стану, - улыбнулся Макалаурэ.              Он избрал не окольный, но и не самый краткий из возможных путей к Эзеллохару - тот, что пролегал через Тирион. Песнопевца радостно приветствовали, поздравляли, расспрашивали, некоторое время идя рядом по широким лестницам. А для начала - окликали.              - Кано! Не может быть!              - Лорд Маглор?              - Приветствую, принц Канафинвэ!              - Макалаурэ - ты ли это? Завтра в городе вновь будет праздник!              - Меня в Тирионе так любят или так не верили, что я могу вернуться? - ответил на это Макалаурэ.              - Так соскучились по твоим песням - на празднике, хочешь не хочешь, тебе придётся петь и играть на арфе, - глаза Финдарато лукаво искрились. - На самом деле, мы празднуем всякое возвращение. У нолдор Туны впереди много радости - нам предстоит встретить ещё много праздников…              Последнее Финдарато сказал с той же светлой улыбкой, но куда серьёзней. Макалаурэ и сам, несмотря на радость встреч и тепло приветствий, заметил, что его родной город стал несколько тише и зеленей. Некоторые дома терялись в пышно разросшихся садах: среди дерев и цветов оставалась лишь узкая дорожка к дверям, а то не было и её.              - Они ещё ждут своих хозяев, - ответила Нерданель на безмолвный вопрос сына и указала на башенку, возвышавшуюся над кронами. - Все жители этого дома пока остаются в Эндорэ или Чертогах Мандоса. Если же один из них приплывёт на Тол-Эрессеа, кто-нибудь расчистит дорожку к дверям - чтобы дом был готов принять своего хозяина. После Исхода большая часть Тириона опустела, и редкие огни горели в темноте. Но, как видишь, многие уже вернулись.              Макалаурэ пришло на ум, что в Эндорэ дом, опустевший более тысячи лет назад, давно обратился бы в руины. Здесь же и травы останавливали свои рост у порога, словно из уважения к строителям. И тут Песнопевца вновь окликнули.              - Лаурэ!              Он резко обернулся. Так имя Макалаурэ сокращала одна Айвэ, его жена. Ей он посвящал свои первые настоящие, не детские, песни - звонкоголосому жаворонку, купавшемуся в лучах света. Айвэ едва ли не более всех восторгалась светоносными творениями Феанаро. И упорно не замечала теней, когда они сгустились.              …- Я нелегко верю слухам, но Нолофинвэ действительно хочет оттеснить Феанаро - быть может, даже Государя Финвэ. Главное подтверждение я видел своими глазами. Можешь увидеть и ты, если захочешь. Нолофинвэ придумал для себя и всего своего Дома отдельный герб, и также избрал особые цвета. Синий и серебро.              - Нолофинвэ прекрасно смотрится в синем.              Макалаурэ наклонился ближе к Айвэ, невольно понизив голос:              - Только задумайся о значении этих тонов. Синий - цвет Манвэ. Потому Нолофинвэ избрал его - как символ верховной власти. И, конечно, в пику моему отцу. Теперь ты понимаешь, о чём я?              - Понимаю, - безмятежно отозвалась Айвэ. - Феанаро совершенно не идёт синий. Совершенно. Если он решит облачиться в синее с серебром, я подумаю, что ему изменил вкус.              - Я не шучу, - досадливо поморщился Макалаурэ. - Я размышляю, как можно помешать Нолофинвэ осуществить этот чёрный замысел.              - А я шучу, - звонко рассмеялась Айвэ. - Мне хочется шутить и танцевать. Не пригласишь меня на танец?              - Айвэ, что с тобой творится? Ты стала вести себя как сорокалетняя. Прежде мы могли говорить обо всём: о Стихиях, о Предпетом, о музыке звёзд…              - В самом деле, - её лицо стало серьёзней, - мы давно не говорили о музыке звёзд…              …- Ты слышала всё, Айвэ. Отец несправедливо осуждён, и я - все мы - уходим в изгнание, на север. Все, кто верен отцу, все, кто верен Старшему Дому, тоже не останутся в Тирионе, отданном валар во власть Нолофинвэ. Ты идёшь с нами - или остаёшься?              - Конечно, иду, - она пожала плечами, словно речь шла о прогулке к морю. - Север интересен. Можно вообразить, что мы - в Эндорэ. Как думаешь, напоминает ли север земли за Морем?              - Быть может, отчасти. Ты оставляешь Тирион ради этого - или немножко и ради меня? - желание Макалаурэ проверить верность Айвэ Дому Феанаро почти испарилось…              Затмения Амана и убийства Финвэ она не могла "не заметить". С этой поры Айвэ сделалась горячей сторонницей Исхода, разве что в спор принцев нолдор не вмешивалась. Её манила вперёд не свобода от валар и, конечно, не победа над Морготом - среди жён и дев воинственных было немного - а надежда вернуть утраченное счастье и вновь увидеть свет Древ, сохранившийся лишь в Сильмариллах. Её воодушевления хватило до Альквалонде. Впившись побелевшими пальцами в борт корабля, Айвэ далеко перегибалась через него, словно пытаясь полететь вослед чайкам - и в бурю первая большая волна подхватила её и швырнула в море.              Горе и потрясение Макалаурэ были велики. Но последующие события смягчили их, и позже он порой ловил себя на мысли: хорошо, что Айвэ погибла до того, как прозвучало Пророчество Севера, а не после. Макалаурэ верил, что она скоро возродилась, запрещая себе думать об ином: хватало несомненных бед и опасностей, чтобы прибавлять к ним необоснованные страхи. Однако верить - одно, и совсем другое - слышать звонкий смех, держать руку в руке, перебирать матовые чёрные пряди. Когда Песнопевец вспомнил о прерванном разговоре с Финдарато, оказалось, что тот незаметно ушёл.              Эту ночь Макалаурэ провёл в родном доме, в своей комнате, совсем не изменившейся со времени ухода в Форменос. А наутро продолжил путь. Из города вышли втроём - никому, кроме матери и супруги, Песнопевец о грядущем суде не сказал.              Однако вокруг мёртвых Древ и расставленных кругом тронов Владык собралось не так мало эльдар - всех их валар призвали заранее. Здесь были трое ваниар, нолдор Амана и Тол-Эрессеа, покинувшие Эндорэ синдар, телери Альквалонде. Макалаурэ понял, отчего не слышал ни единого упрёка. Все, кто держал гнев и обиду на сыновей Феанаро, все, кто не мог или не желал их простить, собрались у Круга Судеб.              Намо Мандос, перед которым встал Песнопевец, подробно перечислил малые и большие вины Макалаурэ со времён Непокоя нолдор - от давней ссоры с Турукано до убийства стража-ваниа и, наконец, возвращения на Запад вопреки запрету.              -Таковы все твои проступки и преступления, Канафинвэ Макалаурэ, сын Феанаро, - заключил вала и умолк - на время, достаточное, чтобы вокруг зашептались. Кажется, многие из собравшихся эльдар услышали в перечне не всё, чего ожидали, приписывая Макалаурэ и то, в чём он повинен не был. Быть может, мелькнула у него мысль, всех этих эльдар призвали на суд именно для того, чтобы они легче приняли его прощение?              - Посему, - вновь заговорил Намо при молчании остальных валар, как только шепотки стихли, - ты отправишься в Чертоги Мандоса.              Макалаурэ ждал если не прощения, то изгнания или надзора, принял бы как справедливое, пусть и тяжкое, и повеление возвращаться в Эндорэ. Но это! Он стиснул пальцы и всё же не сумел совладать с собой, резко и холодно спросил:              - Меня убьют или поволокут в цепях, как Моринготто?              - Ты отправишься в Мандос живым и без оков. Более я ничего не скажу. Таков мой приговор.              Не только Макалаурэ, все собравшиеся выглядели поражёнными. Спокойствие сохранили лишь две нисси - Айвэ и Нерданель. Первая, едва Макалаурэ отошёл дальше от Намо, взяла его за руку:              - Ты не будешь один.              - Айвэ, ты же не собираешься идти туда за мной?!              - Я всегда шла за тобой. И потом, я знаю, что такое Чертоги Ожидания.              - Нет, - изрёк Намо, - никто из живых эльдар не переступит порог Чертогов по собственной воле.              - Проводи Макалаурэ до ворот и возвращайся назад, - после молчания произнесла Нерданель и коснулась плеча сына - сочувственно, но без потрясения.              Её спокойствие не было маской отчаянной решимости, обречённости, неверия или невыразимого горя. Казалось, она знает или прозревает смысл приговора и, более того, не находит его столь уж страшным.              От самого Макалаурэ этот смысл ускользал. В решении Намо он видел только жестокость и несправедливость, каких не ожидал от валар. В Песнопевце вновь всколыхнулись чувства, владевшие им после осуждения отца. И так же, как тогда Феанаро, он собирался подчиниться приговору.