После "Нолдолантэ"

      Эльронд не появился на Химринге ни осенью, ни зимой, ни весной. То ли рассказ Альфиона был слишком неясен, то ли Эльронд в последнее время был слишком занят как герольд Гиль-Галада, то ли вести о слуге Моргота пробудили в Эарендилионе несвойственную ему подозрительность. Всё же Песнопевец надеялся, что довольно скоро он приплывёт сюда - хотя бы ради возрождённого Химринга. Мореходы наверняка описали его во всех красках.              В ожидании Маглор наблюдал за звёздами и вечно переменчивым морем, созерцание которых никогда не надоедает. Изучал, как отразилось на почве, камнях и травах превращение холма в остров, хотя это и не было его излюбленной областью знаний. Пел песни времён первого исследования Эндорэ, времён славных побед, времён Долгого Мира, времён, когда Химринг был символом несокрушимой стойкости и неукротимой воли. После каждой из них он мог надолго и глубоко погружаться в воспоминания, возвращая себе часы и целые дни прошлого. Как-то подобное погружение приоткрыло Маглору и будущее.              …Он живо и ярко видел собственное возвращение на Химринг из охваченных пламенем земель меж притоками Гелиона. Ему удалось сберечь достаточно воинов, чтобы отступить с ними, а не бежать. Маэдрос сначала ринулся на орков - а потом уж, прогнав от Химринга не первую и не последнюю их волну, на Маглора. Хорошо хоть, не со всеми своими войсками. "Ринулся" было самым подходящим словом: так стремителен был его натиск и так крепко объятие. Узорчатый чёрный плат, углом прикрывавший его правую руку, почти слетел, и волосы сильно выбились из-под шлема. Маглор не удержался от того, чтобы поправить их, и Маэдрос хмыкнул.              - Ты свои-то доспехи видел? И руки?              Маглор скосил взгляд и поспешно принялся их чистить. Правда, грудь, руки и шевелюра брата уже были изрядно перепачканы копотью. Маглор начал было извиняться - не за этот пустяк, конечно, за то, что не удержал земель, но Маэдрос не дал ему договорить:              - Главное, что ты жив. А земли мы вернём - увидишь сам. С возвращением на Химринг…              Вынырнув из потока воспоминаний, Маглор ясно увидел: спустя десятилетия нолдор вернутся сюда. Их будет немного - не ушедших ни на Запад, ни на восток и пожелавших здесь поселиться. Тех, кто никогда не видел света Амана, но считает своим домом Белерианд и скучает по нему. Тех, кто вырос на Химринге, сражался на нём или надеялся на него - нолдор Восточного Белерианда, Дортониона и Хитлума. Их будет немного, и немногие придут за ними следом, но с их приходом крепость оживёт.              Один из тех, что вернутся на Химринг первыми, в прозрении услышит "Улмонорэ", "Землю Ульмо" - так в конце концов Маглор назвал последнюю песнь - и узнает голос Песнопевца. Только решит, что песня сложена века назад, сразу после затопления Белерианда.              Тогда же Маглор с печалью понял, что Эльронд на острове не появится - ни через год, ни через век. Это предвиденьем не было. Просто Маглор с запозданием осознал, что в его повествованиях и песнях Химринг представал слишком прекрасным, величественным и славным. Эльронд едва ли захочет разрушить очарование того, что воображал в детстве, встречей с давно опустевшей и несущей отметины разрушения крепостью. Это было сходно с нежеланием Аэгнора видеть свою возлюбленную аданет старой; Финрод как-то поделился с Маглором этой историей, только просил песен о ней не слагать.              Маглор задумался, стоит ли ему самому вернуться и пригласить Эльронда в гости, как он намеревался вначале. И понял - нет. Сейчас Маглор столь сильно хотел вернуться на Запад, что мог невольно заразить этим желанием юношу, вовсе не готового уйти. За Морем нынешний Эльронд не находил бы себе места от тревоги за судьбу Средиземья и тех, кто там оставался. К тому же он был нужен Гиль-Галаду.              Мысль Маглора, более не занятая ни ожиданием, ни воплощением замысла песни, ни строительством, всё возвращалась к Бессмертным Землям. Достичь их вплавь было невозможно для эльда. На корабле? Никакой мореход не согласится взять с собой Феанариона вопреки запрету валар; а если и согласится - не потопит ли тот корабль Оссе, как суда, посланные Тургоном?! И он будет в ответе за всех погибших! Довольно смертей!              Однако существовал ещё один путь. Путь, который мог привести к гибели, но только его гибели - или к успеху, пусть его возможность и была мала. Не только из-за тяжести избранной дороги, но и потому, что Анар, что ежедневно погружался в Море близ Валинора, мог разрушить её. И всё же надежда оставалась.              Запасшись пресной водой на Химринге, Маглор переплыл на Тол-Фуин. На сей раз он берёг силы и старался держаться на побережье, вне пределов леса, вернувшись туда лишь после листопада, когда деревья уснули. На камнях под солнцем вялилась рыба и сушились съедобные водоросли: столько, чтобы с этим грузом можно было долго идти. На сей раз он подобрал и немного толстых сухих веток.              Когда ударил мороз, Маглор вновь вышел на западный берег. Непрестанно взламываемый и уносимый течением лёд никак не укреплялся, но более он медлить не мог. Нужно было успеть до весны достичь севера, где лёд не тает. Перебросив на ближайшую льдину свой груз, Маглор перепрыгнул на неё сам. Сталкиваясь друг с другом, крошась и треща при соударениях, льдины вместе с тем препятствовали движению друг друга. Скорость их была невелика, и ловкости нолдо хватало, чтобы, переходя с одной на другую, скоро преодолеть опасный отрезок.              Им приходилось куда тяжелее. Не расстояние от берега до берега реки, но куда большая часть широкого пролива была заполнена крошащимися обломками. Решившись идти через лёд, невозможно было не думать о переходе, совершённом народом Нолофинвэ. И о том факеле, что Макалаурэ принял из рук отца, всё ещё не отводя растерянного взгляда от одиноко стоящего Майтимо.              Далее начиналась уже знакомая горная цепь. Мелководье над хребтом стало надёжным помостом, и только выступающие вершины окружали тонкие кольца воды: тёмные камни прогревал ярко сияющий Анар. Несмотря на мороз, лучи согревали и лицо или спину, смотря по времени дня. Погода стояла ясная и безветренная. Действительно холодны были только ночи - Исиль тепла не дарил. Зато белоснежные, порой слепившие глаза своим блеском снег и лёд после заката окрашивались в голубые, зеленоватые, лиловые, густо-синие тона.              Для них ночь была нескончаемой, и о холодном сиянии Исиля они не могли и мечтать. Ту ночь редко озаряло и мерцание звёзд, почти всегда скрытых туманами и тучами. Лёд с Арамана виделся не белоснежным и не разноцветным, а почти чёрным. А жестокий ветер, как рассказывали, не стихал никогда, жёг кожу и стеснял дыхание.              Небо закрыли тучи, когда Маглор завершил самую лёгкую часть пути - по северу хребта. Тогда же поднялся сильный ветер. Он дул то краткими резкими порывами, то долго и ровно - но неизменно в лицо, то и дело залепляя глаза взвихренным снегом и побуждая прикрывать лицо рукой. Упрямо бредя вперёд сквозь встречный ветер, Маглор не сразу заметил его удивительно доброе свойство: он смыкал трещины во льду, порой очень широкие, которые иначе пришлось бы далеко обходить.              Должно быть, восход Анара изменил направление ветров, или же Манвэ оказал эту милость путнику. Как-то за бокалом вина Финдарато обмолвился о коварных вихрях, что ломали и раздвигали лёд, так что нолдор долго, долго искали путь к месту, до которого по прямой была бы тысяча шагов. Ломали и раздвигали - не наоборот.              Мороз постепенно крепчал. Разводить костёр было бы слишком опасно - лёд мог протаять. Но в самый холодный час ночи можно было зажечь факел, чтобы обогреть руки и заодно растопить лёд во флягах. Факелов было мало, куда меньше, чем морозных ночей. Воду, рыбу и водоросли тоже приходилось делить на малые порции.              Они выдержали более жестокий мороз, ещё никогда не уступавший Анару Златопламенному, Сердцу Огня. Круговорот весны, лета, зимы и осени должен был неминуемо ослабить его. Они несли больше и факелов, и припасов, и среди них - лембас, а не только вяленая рыба и сухие водоросли. Больше, но не в десятки раз. Путь же был в десятки раз дольше - из-за долгих обходов и потому, что среди нолдор были юные девы, подростки и даже дети. О том, что оставалось на долю взрослых и сильных к концу пути, и как согревались в морозные ночи, когда сожгли все факелы - никто не рассказывал. Только среди принесённых на берега Эндорэ тирионских сокровищ ничего деревянного не было. И кожаного - тоже, кроме обуви и ножен мечей.              Спать приходилось понемногу - не более, чем по полчаса. Будить Маглора было некому, но все эльдар хорошо чувствовали ход времени, а менестрели лучше других выдерживали любой заданный ритм.              Они тоже спали урывками - иначе рисковали не проснуться вовсе. Их было кому будить. Им было кому помочь - должно быть, и переход этот выдержали только благодаря помощи друг другу. И им было кого терять, в отличие от него.              Более мысли об Исходе нолдор Маглора не посещали. Чтобы не замёрзнуть, приходилось идти почти на пределе своей выносливости - особенно когда припасы закончились, а жажду можно было утолять лишь снегом. Утомление всё нарастало, Недоставало и сна, так что временами он погружался в серую пелену то ли дрёмы, то ли яви.              Да, этот обратный путь был легче и много короче, но во дни Исхода в глазах нолдор ещё сиял свет Древ. Ныне же и с затопления Белерианда минули многие века. В одну из ледяных ночей, с трудом заставив себя подняться после краткого сна, Маглор бессильно упал. Он мог ещё ползти, и долго полз вперёд, пока тело повиновалось воле. Пока и этот предел не был перейдён.              Неподвижно лёжа на льду и ощущая, как руки примерзают к его поверхности, и стынет кровь в жилах, Песнопевец вновь припомнил народ Нолофинвэ. Должно быть, иные из них погибли так же. А ещё больше - избежали этой участи лишь потому, что друг или родич вовремя поднимал упавшего и вёл или нёс, пока к нему не возвращались силы. Чтобы однажды поменяться местами.              Маглор же ничьей помощи ждать не мог. Его одолевал сон. Сквозь него Песнопевец ощутил мягкое, обволакивающее тепло и отстранённо подумал, что из всех сыновей Феанаро он удостоился самой лёгкой смерти: тихо уснуть под дивную музыку, глубокую и мощную, звучащую так необычно, словно она раздаётся из-подо льда.              В следующий миг наползающий сон слетел с него. Мелодия вовсе не чудилась, и он узнал её. Толща льда придала ей странный отзвук, да и сама музыка не была точно той же, что Макалаурэ некогда слышал в Эльдамаре. Ульмо никогда не повторялся. Ныне мощь Улумури возвращала Маглору силы его юности и согревала - не призрачным теплом замерзания, а ласковыми волнами южных морей. Он поднялся, оставив льду несколько кусочков кожи, поблагодарил валу, что никогда не забывал Изгнанников, и с обновлёнными силами двинулся вперёд.              С этого времени и внешний холод всё слабел. Всё чаще встречались пропавшие было полыньи, в которых можно было ловить рыбу. Далее воздух насытился влагой, а лёд покрывался всё более частой сетью трещин, наконец, разбившись на отдельные обломки. Ныне сил Маглора хватило, чтобы преодолеть это, хоть и с большим трудом. И выйти к открытой глади Моря.              Он оглядывался к северу и к югу в надежде найти продолжение пути, когда льдину, на которой он стоял, понёс вперёд налетевший восточный ветер. Сила ветра не убывала, но воздух становился всё теплей, и льдина медленно таяла. Когда кусочек, на котором едва хватало места поставить ноги, накренился и затрещал, Маглор не то прыгнул, не то упал в воду.              Берег был чересчур далёк, а последняя часть пути забрала остатки сил. Чудес больше не происходило. Судьба заставила его сделать именно то, что отверг разум: плыть вперёд из последних сил, пока не померкнет свет в глазах.              Маэдрос взял себе Сильмарилл, что хранит земную стихию - и тело его сгорело в толще земли; Маглору достался Камень, хранящий воду… Но ведь отцовские Камни не губят, а именно хранят! Благословляют, исцеляют, исправляют влияние Искажения. Если б не это свойство, их и не стремился бы удержать у себя всякий, кому они попали в руки. Гномы могли убивать и умирать только за то, чтобы владеть самой красивой драгоценностью на свете, но эльдар - нет.              Прежде чем потерять сознание, Песнопевец ещё успел подумать о будущей встрече с Руссандолом, некстати вспомнить, как орёл Манвэ принёс его и Финдекано в Митрим и услышать хлопанье крыльев.              И осознать, что и этот звук слышится отнюдь не в памяти.