После "Нолдолантэ"

      Тол-Фуин был тёмен. Сомкнутые кроны пропускали очень мало света, тёмным было и всё, что мог видеть глаз – чёрная шерсть пробежавшей по стволу белки, чёрные иглы копошившегося меж корней ёжа. Мир под сенью леса выцветал, лишаясь светлых и ярких красок. Как и звонких, чистых или сколько-нибудь громких звуков, оставив слуху лишь редкие шорохи, глухие трески и бульканья.              Он угнетал, стеснял, подавлял, но то была лишь рябь на воде. Маглор сам пожелал остаться здесь на избранный им самим срок, и он противился чувствам, вызванным воздействием Тол-Фуин. Придавить его к земле, вытеснить и изгнать было не так-то легко, тем более, что подлинного зла лес не таил.              В горечи его ручьёв ощущалась горькая память, в гнетущей и тревожной тишине – страх перед врагами и мучителями. Былой Дортонион вызывал не отвращение, как некогда земли Врага, а сострадание. Он походил на ослеплённого и запуганного пленника, который блуждал в одиночестве, так и не узнав, что давно освобождён. Так и не встретив ни целителя, ни поводыря, ни друга. Маглор хорошо знал, как должно вести себя с пережившими плен. Деликатно, чтобы ненароком не причинить боли, но и не оставляя в покое – так как покой мог обернуться не созерцанием и раздумьем, а мучительными кошмарами.              Он не разжёг ни одного костра, не подстрелил на обед ни одного лесного зверька или птицы, не срезал ни одной ветки, даже сухой. Зато вопреки ощутимо нарастающему давлению заходил всё глубже и непрестанно нарушал застоявшуюся тишину. Пел песни, приветливо окликал лесных обитателей, заводил беседы с Ангарато, Айканаро и другими нолдор, что некогда жили в Дортонионе, обращаясь к ним по именам. Не потому, конечно, что они могли ответить, а в надежде, что лес вспомнит эльдар. Он и впрямь отзывался, робко и недоверчиво, и к закату словно оттаивал. Тогда гнёт спадал, однако Маглор всякий раз просыпался в напряжённой тишине или среди неприветливых шорохов и должен был начинать сначала.              Он не обещал фалатрим, что исцелит Тол-Фуин – и в самом деле не рассчитывал с этим справиться. Тем более за столь малое время. Он был один, и он был нолдо, а не лесным эльфом или Пастырем Древ. Но никто из нандор не покинул бы леса Средиземья ради угрюмого Тол-Фуина, а онодрим не плавали по морям, и Маглор просто бросал в землю семена, которые спустя десятилетия могли взойти. Заодно слагая в уме новые строки, и многократно поправляя их.              Так прошёл месяц. Выйдя за пределы леса, на отполированные волнами камни западного берега Тол-Фуин, Маглор заметил вдали тёмную полосу. Течение отклоняло его к югу, но морская вода, как всегда, прекрасно поддерживала. Пересекать Сирион, каким он был, пусть и в верхнем течении, было бы трудней.              Вблизи полоса оказалась мелью. Хребет Эред-Ветрин так близко подходил к поверхности моря, что на нём можно было стоять по пояс в воде. Он далеко тянулся на северо-восток и на юго-запад. Камни, точно выложенные в линию чьей-то могучей рукой, на большом расстоянии друг от друга, очевидно, были вершинами гор. Искушение обойти северо-западный Белерианд было слишком сильным. Даже если бы Маглор сейчас не сочинял именно эту песню.              Эред-Ветрин и Эред-Ломин охватывали Хитлум неровным кольцом, отчего на карте он казался наскоро пришитой заплатой. По этому кольцу Маглор и шёл посолонь. Вода доходила то до шеи, то до колена. По левую руку от него продолжал своё течение Сирион, ныне ставший столь широким. По правую можно было видеть Митрим, где некогда стоял лагерь сыновей Феанаро – скорее памятью, чем глазами: сквозь толщу вод дна было не разглядеть. Далее хребет отграничивал от Дор-Ломина север владений Арафинвионов и наконец - Невраст.              Земли Финдекано, земли Финдарато, земли Турукано.              Повернув на север, хребет понизился, и Маглору чаще приходилось переплывать от мели к мели, от камня к камню. Пожалуй, он и не совершил бы своего кружного пути, если б не эти валуны, дотоле никому не нужные, кроме редких чаек. С камней можно было ловить рыбу. На них можно было отдыхать, чтобы от непрестанного пребывания в морской воде соль не разъедала кожу. И спать, сидя на корточках и обхватив руками колени. Море непрестанно обдавало Маглора брызгами, но и только. А когда поднимался ветер, и волны становились опасны, камни превращались в опору, за которую можно было ухватиться.              В один из дней Песнопевец достиг самой западной точки горной цепи. Дальше путь сворачивал обратно на восток. У этого камня Белерианд кончался - или начинался. Некогда именно здесь, у Дренгиста, который Маглор только что обошёл, сыновья Феанаро начали свой путь по Смертным Землям. Здесь завершился Исход нолдор из Благословенного края.              Маглор стиснул зубы. Напрасно он дошёл до этого места. Невозможность вернуться домой из привычной ноющей тоски, о которой и помнилось не всегда, обратилась в жгучую кинжальную боль, неисцельную и почти нестерпимую. Ему пришлось отвернуться, чтобы теперь же не броситься вперёд, через Великое Море, которое не то что пловец, корабль не всякий преодолеет.              Эльронд, напомнил он себе. Нельзя же так его обманывать. Если Альфион всё передал верно, в месяце Иваннет или несколько позже Эльронд будет искать его на Химринге.              Отрезвив себя этой мыслью, Маглор повторил себе ровно то же, что века назад, когда почти сразу после утраты Сильмарилла узнал о гибели Маэдроса. Когда страстно желал того же, чего и сейчас: броситься в Море, и плыть и плыть на Запад, пока не кончатся силы, и не померкнет свет в глазах.              Самоубийство - а подобное плавание, несомненно, было бы самоубийством - нисколько не поможет вернуться. Этот путь ведёт не домой, а в Чертоги Ожидания, где ушедшие по своей воле могут задержаться надолго – даже если не совершали зла, и более их задерживать не за что. Сумрачное безмолвие Чертогов Мандоса, должно быть, способно развеять страхи, угасить гнев, даровать покой страдавшим от пыток Врага и прозрение обманутым. Но тоска по недоступному – не станет ли ещё сильней там, где и отвлечься будет нечем?              Потом, в Чертогах Ожидания он встретится с отцом – и что от него услышит?              "Не могу поверить, что моего сына мог сломить запрет Валар." Да, вероятно, так он и скажет.              Маглор не считал запрет несправедливым. К нему привели деяния, за которые он осуждал самого себя. Возможно, их осуждает и отец. Возможно, он спросит, отчего никто из его сыновей не решился идти в Ангамандо за теми двумя Камнями, что ещё оставались там. Возможно, скажет, что был иной способ исполнить Клятву, и всем им просто не хватило мудрости и проницательности его отыскать. Возможно, он сам сожалеет о том, что в горе и ярости обратил Клятву не только против Моринготто и его слуг, и о том, чем она обернулась.              Тогда, быть может, в Чертогах Маглор услышит от отца иные слова.              Например, такие:              "Как случилось, что мой сын дошёл до того, чтобы его сломило содеянное им самим?"              Маглор несколько раз глубоко вздохнул и заставил себя двинуться дальше на север. Он не всё утратил, пока остаётся самим собой и сохраняет надежду. Пока, вопреки всему, его жизнь продолжается.              Всё холодало. На северной границе Хитлума вода казалась почти ледяной. Песнопевец едва чувствовал это. Ощущаемый телом холод не мог угасить сжигавшего его пламени.              Наконец Эред-Ветрин повернул на юг. Маглор почти насильно возвращал свои мысли от Амана к Белерианду, Дортониону, Тол-Фуину, когда запнулся на ходу и упал, разбив колени о гранит. Изумлённый внезапной изменой собственного тела, он поднялся, огляделся и понял причину: он достиг Эйтель Сирион. Того места, где на их руках умер отец.              Вода здесь казалась необычайно прозрачной, так что сквозь толщу вод различалось тёмное пятно. Если бы не зелень морских волн, оно было бы красноватым. Глубина была слишком велика, чтобы возможно было нырнуть и рассмотреть, что это такое.              Быть может, красные водоросли, выросшие на этом участке дна.              Быть может, большой кусок ярко окрашенного гранита, отщеплённый от гор землетрясением и волнами.              Быть может, причудливые подводные цветы – как-то он видел такие недалеко от Балара*.              Что ни представлялось Маглору – это более всего походило на символическую могилу Феанаро. Могилу, которой он был лишён, пока Белерианд не скрылся в морских волнах. Маглор долго стоял и смотрел на неё прежде, чем продолжить путь.              Когда он отошёл от Эйтель Сирион и забрался на очередной валун – отдохнуть на нём, пока не заживут ссадины, его осенило: надгробный камень или подводные цветы оттенка пламени могли стать прекрасным завершением песни. Ещё он дополнил её строфами об Эред-Ветрин и Эред-Ломин, о былых Хитлуме и Неврасте, и заливе Дренгист, переплавляя муку в стихи и музыку. Родившийся на Тол-Фуин замысел наконец был воплощён как должно. Там же, на Тол-Фуин, новая песня и прозвучала. Маглор оставался на этом острове не дольше, чем требовалось, чтобы отдохнуть после нелёгкого пути.              Он желал, чтобы новую песнь об Инголондэ услышал не один лес. Он спешил вернуться на Химринг в срок.