Это не любовь!

Временами обитатели особняка Накахара были раздражающими до зубовного скрежета. Кёхей демонстративно развалился на диване с миской попкорна, включил погромче какое-то совершенно несмешное юмористическое шоу и сделал вид, что занят просмотром. Этого абонента не рекомендуется беспокоить ближайшие два часа. Не то хуже будет. Остальные на его намеренно громкий смех и эмоциональные комментарии не обращали никакого внимания, и Кёхей, мысленно начиная закипать, вёл себя всё более скверно. Краем глаза он заметил Юки, пронесшегося мимо с ноутбуком наперевес. Тояма не выпускал его из рук целый день, потому что боялся пропустить звонок Мачико, которая связывалась с парнем только по воскресениям. Окрестив товарища придурком, Кёхей отвернулся и с трудом сдержался от того чтобы скривиться при виде безобразия, разворачивавшегося на экране: участников шоу обливали различными жидкостями (кому как повезёт), а зал старательно хохотал и аплодировал. Мимо снова пробежал Юки, держа ноутбук под мышкой, а в руках, будто карты, тасуя несколько конвертов — письма от родственников. Кёхей незаметно проводил друга взглядом и нахмурился. Но, услышав голос Ранмару, тут же снова оглушительно захохотал. — Отец, я не приеду на ужин. Почему? У меня дела. Да-да, дела. Что значит — снова мои бабы? Ничего подобного. Это важная, очень важная встреча. Зачем тебе её имя? Эй, хватит, я… Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что у Ранмару запланировано очередное свидание, которое гораздо важнее ужина в родительском кругу. Потому что выслушивать очередные расспросы на счёт того, как продвигаются его отношения с Тамао, и предложения, каким образом они могут сблизиться ещё больше, для Мории было настоящей пыткой. Удостоившись от Кёхея очередного мысленного прозвища «придурок», Ранмару продолжил ругаться с отцом и скрылся на втором этаже. Такенага дома отсутствовал, поэтому ему удалось избежать оценки Кёхеем его умственных способностей. Зато была Накахара, которая сегодня заперлась у себя в комнате и, кажется, тоже беседовала с кем-то по скайпу. Она то что-то громко рассказывала, то жаловалась, то ругалась, а временами даже смеялась. В такие дни, когда остальные беседовали со своими родными, Кёхей чувствовал себя не в своей тарелке. Он пребывал в скверном расположении духа, ругался почём зря или, чтобы скрыть свою хандру, включал телевизор погромче и громко комментировал происходящее. Его всегда окружали толпы людей. Поклонницы, одержимые его внешностью, которым не было никакого дела до того, какой он настоящий. Для них Кёхей был идолом, мраморной статуей Аполлона, которой надо поклоняться, перед которой следует выслуживаться и сдувать с неё пылинки. Но у статуи нет чувств, это просто кусок камня, пусть и отлично огранённый. А у Кёхея чувства были. Потому что он был живым. И одиноким. Он привык к своему одиночеству, скрывал его за грубостью и был уверен, что избавить его от этого никто не сможет. Потом появились ребята и странная Накахара, с которыми вроде как удалось даже подружиться, но он по-прежнему чувствовал себя одиноким. Потому что ему, Кёхею, некому было позвонить просто так, без повода, спросить: «Как дела, ма?» — не к кому было прийти, когда всё плохо, поплакаться в жилетку, зная, что отсюда его уж точно не прогонят. Кёхея из такого места выгнали, причём можно сказать, что выгнали дважды. И теперь возврата не было. Один… Слово, такое короткое, но горькое, он катал на языке, точно леденец. Для Сунако одиночество было манной небесной, для него — проклятием, потому что она всегда могла позвонить своей замечательной (Кёхей никогда не признается в этом Накахаре, но она даже ему понравилась) маме и попросить поддержки. А у него этого не было. Кёхей вышел на улицу и уселся на крыльцо, чувствуя, как прохладное из-за по-осеннему пасмурного дня дерево холодит босые ступни. Ноги заледенели почти сразу, но молодой человек проигнорировал это. Он посмотрел на серое, затянутое облаками небо, сквозь которые не пробивалось ни лучика солнца, и вздохнул. Сейчас, когда рядом не было никого, перед кем не следует показывать свою хандру, Кёхей больше не таился. Один… Всё-таки слишком страшное для подростка слово. Вокруг него так много людей, есть даже друзья, но на самом деле он всё равно один. Кёхей горько вздохнул и зябко обнял себя за плечи, почувствовав, что начинает замерзать на осеннем ветру. В носу зудело, и молодой человек запрокинул голову вверх, чтобы не расплакаться. Это будет совсем уж жалко. Внезапно на его плечи легло что-то, на поверку оказавшееся пледом. Кёхей удивлённо посмотрел на тонкие бледные руки, держащие ткань, а потом перевёл взгляд на их обладательницу. Накахара, чокнутая идиотка Накахара, смотрела на него обеспокоенными лиловыми глазами, удивительно мудрыми, всепонимающими, и Кёхей едва сдержался, чтобы не притянуть к себе Сунако, обнять её острые плечи и разрыдаться. Почему? .. Почему она пришла именно сейчас? .. И почему не шарахается от него как обычно? — Зачем пришла? — грубо спросил он и отвернулся. Сунако молча опустилась на крыльцо рядом с ним, неловко коснулась его ноги бедром, смутилась, но не стала отодвигаться на другой край, как ожидал Кёхей. — Почему ты здесь сидишь, Сияющее создание? Заболеешь… — она избегала на него смотреть, внимательно буравила взглядом собственные руки, пальцы её теребили край водолазки. Сама Сунако, одетая слишком легко для этого времени года, уже мелко дрожала, губы её посинели, но она не подавала виду. Кёхей мог предложить ей край пледа, но он никогда не отличался благородством. — А тебе-то что? Наслаждаюсь одиночеством, — буркнул он, намекая, что Сунако лучше уйти. Иногда она была просто поразительно твердолобой, не понимала даже толстые намёки. Кёхей вздрогнул, когда девушка положила ладонь на его плечо и легонько погладила. От этой ласки засосало под ложечкой и снова захотелось расплакаться. Как будто она касалась не ненавистного Сияющего создания, а дорогого ей человека. Да не может такого быть! Он хотел вскочить на ноги, разразиться руганью и сбежать — как поступал всегда, когда бывал смущён. Но Сунако заговорила, и Кёхей будто прирос к крыльцу: — Ты не один. Слышишь? Не один. У тебя есть, куда вернуться, есть те, кто всегда примут тебя, а, случись что, встанут на твою защиту. Так что не мучь себя, не думай о глупостях. Ты не один… Он хмыкнул, точно хотел возразить, высыпать на неё полные пригоршни колкостей, облить руганью, но промолчал. Только схватил Сунако за руку, всё ещё нежно гладившую его плечо, и крепко сжал. Она поняла всё без слов. Когда было надо, Сунако умела быть удивительно проницательной. Но к любви это по-прежнему не имело никакого отношения.