Три дара

Несколько дней, последовавших за визитом в Храм Палина Маджере, Посвященная Паладайна Крисания Таринская была непривычно задумчива и порой даже угрюма. Она довольно рассеяно исполняла свои обычные жреческие обязанности, и хотя бы пару раз за день уходила в свои невеселые мысли так глубоко, что ей приходилось переспрашивать о сказанном. Вдобавок, ее прежняя нелюбовь к чужим вынужденным прикосновениям очень усилилась, и всякий раз, когда нужда в них проходила, она старательно отстранялась и делала это с трудом сдерживаемым выражением муки на лице. Послушники с сочувствием поглядывали на свою Посвященную, но сделать ничего не могли: когда их госпожа замыкалась в себе, никто не мог вернуть мир в ее душу. Впрочем, на территории Храма пусть и временно жил один человек, не относившийся к послушникам, и, видимо, поэтому не отчаявшийся вернуть Праведной дочери радостное и умиротворенное настроение. Валин старался отвлечь ее шуткой, окружал ее теплой заботой и дарил подарки, которые мог оценить даже незрячий человек: окружал ароматами редких цветов, покрывал ее плечи и волосы мягкими пушистыми накидками, пел ее любимые баллады. Изредка ему удавалось добиться от нее легкой улыбки, в которой казалось истаивала грусть, что воодушевляло его на новые попытки. Его ли усилиями или в силу времени, но постепенно думы оставили Крисанию, и жизнь Храма вернулась в привычную умиротворенную колею. Прошел месяц. Валин продолжал окружать Посвященную заботой, баловать вниманием, добиваясь уже не преодоления грусти, но радости, воодушевления и счастья. Прослышав, что в Палантас приехала с гастролями известная исполнительница романсов Ирма, женщина редкой красоты и тяжкой судьбы, маг устроил для себя и Посвященной приглашение на концерт... В этот ясный весенний день Валин привел Праведную Дочь на небольшую поляну, огороженную для представления, устроил ее в одном из первых рядов. Он и не думал таить, куда именно они идут, памятуя, какую досаду у нее вызывают сюрпризы, и всю дорогу рассказывал Крисании о нелегкой судьбе певицы, воспитывавшейся с младенчества без отца, тяжко работавшей для пропитания своей семьи, едва не погибшей во время войны Копья и выжившей почти чудом. Все эти испытания не озлобили ее, не превратили в жесткую и замкнутую в себе женщину, а напротив — раскрыли ее голос, напояв, по словам знатоков, лирико-колоратурное сопрано прочувственной щемящей грустью. Посвященная сочувственно кивала, порой мягко улыбалась, внимательно слушая рассказчика. С мыслями о сильной и достойной творческой личности они оба с нетерпением ожидали выступления. И вот на сцену поднялась высокая уже немолодая женщина с длинными светлыми волосами, одетая в простое бело-голубое платье. Ее голова была склонена, лицо скрыто распущенными прядями. Прозвучал громкий отыгрыш, а затем Ирма запела — первые слова она шептала с придыханием, лишь постепенно ее голос наливался силой нежной и печальной песни: Люблю тебя. Люблю тебя. Но что тебе любовь моя? Не знаешь ты моей беды, Не знаешь ты, как одинока я. Люблю тебя. Люблю тебя. Поверь навек моим словам. Люблю тебя... но не судьба - С тобой вдвоём не по дороге нам. Уж так случилось всё. Я невиновна. И вот теперь я от себя бегу. Оставь, любовь моя, оставь навек - Сама с тобою я расстаться не смогу.* Валин сидел как околдованный волшебным звучанием голоса. После первой песни он обернулся к Крисании и с удивлением увидел, что ее лицо застыло в холодной отчужденной гримасе, а глаза были закрыты. - С тобой все в порядке?, - спросил он немного испуганно. - Нет, - ответила она совсем чужим голосом, - Мне надо прилечь, немедленно. Они спешно и, по возможности не мешая слушателям внимать щемящему пению, покинули поляну и быстрым шагом направились в Храм. Всю дорогу выражение лица Праведной Дочери не менялось, лишь слегка поджимались бледные губы, сдерживая запыхавшееся дыхание, вырывавшееся с легким всхлипом. Маг проводил Посвященную в келью, отметая предложения послушников о помощи, и помог прилечь. Затем торопливо нанес знакомую голубоватую мазь на белую тряпицу, и положил повязку на голову женщины. Валин сел у изголовья кровати, взял жрицу за руку и заботливо посмотрел на застывшее, как он теперь понимал, в страдании лицо. Крисания вымученно улыбнулась ему и едва слышным мягким голосом попросила оставить ее одну. Он поклонился, слегка коснувшись губами ее руки, и покинул, осторожно притворив дверь кельи. Крисания услышала звук удалившихся шагов, затем тихий скрип и только тогда позволила себе снять повязку с головы. Она села на кровати, притянула ноги к груди и, судорожно обхватив их руками, беззвучно заплакала, уткнув лицо в колени. Она была одинока в своем горе, только ее бог был рядом. *Отрывок из песни "Люблю тебя" (муз. А.Бабаджанян, сл. А. Дементьев, автору знакома по исполнению Анной Герман).