Три дара

Тем же самым весенним вечером свет в кабинете Астинуса Палантасского горел допоздна: небольшая лампада освещала письменный стол, в то время как прочая часть комнаты терялась во мраке. В этом не было ничего удивительного: труд всей его жизни, Летопись Кринна, часто требовал от него бдений далеко за полночь, необычным было то, что в этот вечер историк вносил новые сведения очень медленно, как бы нехотя, подолгу слепо вглядываясь в Шар Проходящего Времени, висящий над столом. Проницательный наблюдатель, увидев такую картину, сказал бы, что хронист напряженно думает о чем-то, и мысли его темны и тяжелы. Летописец вздохнул, его правая рука застыла на столе рядом со стопкой чистой бумаги, а пальцы, запачканные в чернилах, замерли, словно продолжая держать тростниковое перо, хотя последнее лежало поблизости, отложенное за ненадобностью. Затем Астинус поднял лишенное примет возраста лицо на неизвестно как появившегося гостя, и почтительно склонил перед ним главу. Вошедший был высок ростом, одет в длинные одежды неопределенного цвета, и его лица нельзя было рассмотреть, поскольку фигура его таилась во мраке за пределами круга света от лампады. Но историк знал, кто перед ним, где бы не прятался и какую бы личину не принял поздний визитер. Пришелец негромко кашлянул, принимая приветствие летописца, сделал несколько шагов и вступил в круг света: одежды его оказались грязно-серыми, а на голове покоилась старая бесформенная шляпа, скрывавшая своими широкими полями лицо. Он начал разговор звучным и спокойным голосом, в котором чувствовалась внутренняя сила, хотя голос и звучал скованно: - Я здесь по просьбе одной из своих любимых дочерей. Астинус молча смотрел на гостя. Им двоим не нужны были имена, чтобы понять о ком шла речь, долгая жизнь и внимание к людским судьбам объединяли бессмертного человека и бога, даруя им редкое понимание. - Она все еще любит его, непрестанно молит меня за него, - продолжил тем временем визитер, - Не так давно она отпустила его... в надежде, что он вернется, - в голосе послышалась легкая нотка извинения. - Больше похоже на "прогнала"... - бесстрастно отметил летописец. Оправдания были лишними в их разговоре, историк просто констатировал факты, так же нейтрально, как они записывались им в Хронику Кринна. - Девочка запуталась, испугалась и... погорячилась. Ныне она сама терзается этим порывом, - гость досадливо крякнул, - Что бы ты мне не сказал, но это было полезно. Она сама не познала бы свою любовь, не призналась бы даже себе, не отвергни он ее. Увы, некоторые люди так горды и высокомерны, что не могут прозреть иначе как от саднящего шипа в сердце... Хронист рассеяно посмотрел на лампаду, затем неуверенно покачал головой. Он не вмешивался в божественные дела, и часто предвидел и способы, и цели таковых, но нынешний поворот событий и поздний визит удивляли даже его. - Мое мнение неизменно, - продолжал стоящий собеседник, - Он не заслужил ни ее молитв, ни ее слез, ни ее самой. Но она верит в него и свет в нем, верит с такой силой и страстью, - он помедлил, словно испугавшись последующих слов, и мрачно признался, - что даже я невольно становлюсь жрецом этой религии, подпадаю под чары его обаяния. Историк тихо фыркнул, даже его почтение перед визитером не могло сдержать этого явного пренебрежения. - Девочка верит в чудо, а ты, его друг, разве нет? - мягко спросил гость. - Я летописец, а не жрец, и лишь записываю то, что есть, - бесстрастно ответил хронист, - А твоя любимая дочь все так же наивна и доверчива, как при первой нашей встрече. - Любовь бывает слепа, - признал его собеседник, затем вздохнув продолжил, - Я тоже честно признаться не знаю, на что она рассчитывает — в ней еще столько жизни и амбиций, столько жара служения, она так юна душой, что хватит еще на несколько человеческих жизней, а он жаждет сна и покоя, что является для него наилучшим выходом, памятуя о его привычке разбазаривать всякую дарованную ему силу, заботу и тепло.* Но я уступлю ее мольбам - я дам ему шанс придумать, как это преодолеть, главное, чтобы он сам этого захотел. Летописец внимательно посмотрел на бога и сказал: - Я не из тех, кто сможет убедить его в этом. И я не вмешиваюсь в историю, - он тяжко вздохнул и промолвил свое признание в ответ, - Да, его обаяние очень велико, мне самому доводилось ощущать его. Что же вы ждете от меня? - Я жду, - гость строго посмотрел на историка пронзительным взором и жестко произнес, едва ли не чеканя слова, - Когда однажды он придет и захочет сам ее найти, ты отговоришь его. Он должен обратиться именно ко мне. - Какой в этом смысл? - бесстрастно спросил летописец, лишь седые брови взлетели вверх, - Свет и Тьма и так не могут быть вместе. Вы сами так решили в свое время. - В мире живых — нет, - медленно и веско молвил гость, - Но чтобы я мог отпустить ее к нему потом, когда ее служение будет завершено, мне нужна уверенность, что он выучил преподанный ему урок любви. - Вы установили, что лишь духовно близким друг другу дозволено встретиться за гранью жизни, - медленно произнес Астинус, - И только супруги и близнецы могут разделить посмертие. - В отношении них так и останется, - глухо прозвучало в ответ, - И да, она знает об этом. - Напрасная жертва, - пробормотал историк, - Он ведь так никогда и не был побежден - ни болью, ни болезнью, ни даже самой смертью... И он гордится этим! Наивно верить, что он даст одолеть себя тому чувству, которое презрительно именует слабостью и которое сжег еще на Испытании. - Надежда есть, - грустно, но серьезно сказал ночной гость, отступая из круга света, - И любовь должна победить. Летописец долго смотрел на высокую фигуру, замершую в тенях, затем медленно склонил голову в знаке согласия. * Имя "Рейстлин" считается говорящим и образовано от англ. "wasting man" (перевод двусмысленен — изнуренный, либо расточительный человек), равно как и имя его брата Карамона от "caring man" (заботливый человек). Взято отсюда: http://www.afdl.org/faq.html#3.10 и http://en.wikipedia.org/wiki/Talk%3ARaistlin_Majere%2FArchive_1