Рисунок демона

Люси, счастливая, лежала на кровати. Она была не в силах уснуть. Радость распирала её. Хотелось поделиться этой радостью с кем-нибудь или просто выкрикнуть: «Ура!». У неё это было. Это самое. Девушка довольно погладила низ живота. Уличный воздух, проникающий сквозь открытое окно, казался сладким. Люси не могла надышаться. Она глубоко вдохнула и раскинула руки с тихим гиканьем. Ей казалось, что от счастья она способна на любую шалость. На улице рассветало. Ярко-красное солнце окрашивало небо в сиреневый цвет. Дул ветер, гоняя по небу маленькое серенькое облачко. Оно будто бы растерялось, не зная, куда деваться. Окна домов загадочно сверкали. Щебетала утренняя птичка. Гудели и ревели машины, проезжающие по шоссе. Мир был прекрасен. Яркий, живой, настоящий! Люси любовалась им, подойдя к окну и сев на старенький подоконник. Подоконник нещадно скрипел и грозился сломаться. Люси не обращала на эти угрозы никакого внимания. Скрип разбудил мирно спящую кошку со своим семейством. Кошка призывно замурлыкала, закрывала глаза и вытягивалась. Котята жадно подползли к набухшим от молока грудям, мурча и выгибаясь. Это было своеобразной музыкой. По крайней мере Люси очень нравилось. Она находила это мурчание очень жертвенным и лиричным. Хартфилия царапала стекло ноготком. Она не знала, чего ждала, но упорно ждала. Растрепанная, с кругами под глазами и какой-то странной резко появившейся слабостью. Ужасно хотелось свернуться в большой теплый комочек прямо на подоконнике, наплевав на всякие там уроки. Они подождут. Что уж тут говорить. Весь мир её подождет. Пижама соскользнула с одного плеча. Честно говоря, эта пижама была очень старая и растянутая. Досталась Люси от мамы. Та, по привычке накупив себе массу новеньких хорошеньких вещей, предложила пижамку Люси. Лейле было жаль её выбрасывать. Люси болтала ногами в растоптанных тапочках и поминутно выглядывала в окно. Ей казалось, что Нацу вот-вот должен подойти. Люси хотела много чего ему сказать. Она волновалась и нервничала. Было даже как-то стыдно. Девушка прижала руку к груди, опустив взгляд. На неё все чаще и чаще нападала мысль, что, возможно, она поторопилась. Может быть, все надо было сделать не так. Эта мысль мучила её. Люси, с одной стороны, верила себе, верила Нацу и не жалела о случившемся. А с другой стороны, уже целый час пыталась избавиться от навязчивого: «Он просто тобой воспользовался. Ты, наивная дура, ему поверила. А он…» Хартилия была не склонна паниковать раньше времени. Она даже не знала, почему у неё возникли такие глупые мысли. Девушка обняла себя, сильно сжала и принялась раскачиваться из стороны в сторону. Она ждала Нацу. Он был для неё всем. Люси не заметила, как так получилось. Она как-то незаметно приросла к нему. Девушка чувствовала себя обделенной, не просто одинокой, а как будто у неё отрубили половину тела. Нацу не хватало. Каждое его прикосновение этой ночью вызывало мурашки. Приятную дрожь по всему телу. Для неё произошедшее было каким-то ярким пятном. Сплетением двух тел. Теплотой, потом, волосом, который лезет в глаза и рот и от которого приходилось отплевываться. — Люблю, люблю, люблю, — прошептала Люси. Слова получились свистящие, легкие, окутывающие. Придыхание, жажда, страсть — эти слова все старались передать. Она закрыла глаза, представила Нацу и сквозь зубы выдохнула. Он возбуждал её. Жизненно необходимо было его увидеть. Да когда же он придет! — Люси! Опоздаешь в школу! Десять минут осталось! Ты чего тут расселась! — прокричала Лейла из кухни. Мама Люси лихорадочно что-то готовила. От плиты валил пар и пахло чем-то приятным. Джудо сидел и важно читал газету. Идеально отглаженная рубашка, идеально сидящий пиджак, ухоженная светленькая бородка — все в нем говорила о величии. Джудо и смотрел-то тяжело и величественно, словно настоящий грозный правитель. Жена поставила перед ним тарелку, воркуя о чем-то своем. Люси, услышав напоминание, встрепенулась и засобиралась. Схватила в охапку учебники, всей грудой ссыпала в рюкзак, одновременно пытаясь расчесываться. У неё все валилось из рук. Она бегала по комнате, словно обезумевший муравей, поднимая клубы пыли. То и дело натыкалась на что-нибудь. Один раз даже с громким писком упала и, потирая ушибленное место, принялась вновь собираться. Хартфилия предпочла бы остаться дома. До неё по-тихонечку начало доходить, что Нацу не придет. Девушка неожиданно замерла, полусогнувшись — она тянулась за резинкой для волос. Резко подскочила к окну и прижалась носом к стеклу. Во дворе никого. Только мимо проносятся машины, идут прохожие с угрюмыми серыми лицами. Люси стала собираться медленнее. Рассеяно перекладывала одну вещь в другое место, поднималась и снова перекладывала ту же самую вещь. Она вообще не замечала, что делала. Закралось подозрение, что с Нацу вовсе ничего не случилось, как ей показалось сначала. Она просто стала ему не нужна. Просто не нужна. Сердце горело и сжималось. Одна эта мысль убивала Люси. Ей стало обидно. Злость черной липкой горячей смолой разливалась в душе. Пробирала до кончиков пальцев. Руки дрожали. Хартфилия пнула рюкзак. Из него с громким стуком вывалилось все содержимое. Люси осела и принялась собирать вещи. По щекам текли соленые теплые слезы. Люси размазывала их по лицу вместе с соплями. Одна всего лишь мысль сделала её такой. А, может быть, даже это и не правда. Хартфилии жутко хотелось верить, что это неправда. Но почему-то не верилось. Люси не верила в сказки с хорошим концом. Все было слишком хорошо, слишком сладко. Хартфилии не помешало бы кому-нибудь выговориться. — Люси. Что случилось? Ты так в школу не хочешь идти? — усмехнувшись, спросила Лейла. Она развязывала фартук в горошек и озабоченно смотрела на свою дочь. Лейла думала, что подростковые волнения обойдут её дочь. До этой поры с Люси все было спокойно. Никаких истерик, слез и криков. Тихий, спокойный, добрый ребенок, который каждый вечер целовал родителей в лоб перед тем, как ложиться спать. Люси расстроилась ещё сильнее. Она со всей силы отпихнула вещи, которые уже успела собрать, и легла на пол. Схватилась за голову. Дурацкие, дурацкие, дурацкие мысли. Они никак не желали отпускать её. Хартфилия высморкалась в рукав. Лейла присела с дочерью рядом и положила её голову на свои колени. От мамы Люси пахло молоком и лимонным пирогом, который она только что достала из духовки. Она мягко улыбнулась, поглаживая Люси по спутавшимся волосам. Хартфилия перестала рыдать, сама не понимая, почему она так взорвалась. Икнув, Люси обняла маму за талию и пощекотала носом её живот. Лейла хихикнула. Она с детства боялась щекотки. — Расскажешь, что случилось? — обеспокоенно переспросила Лейла. — Как-нибудь в другой раз, — покачала головой Люси. Истерика прошла так же быстро, как и началась. Хартфилия сжала кулаки, поднялась и ещё быстрее засобиралась. То и дело в разных углах комнаты одновременно было видно её золотую макушку. Лейла вздохнула. Было неприятно, что дочь не доверяет ей, но она не собиралась давить на неё. Надеялась, что все обойдется. И обойдется к лучшему. Люси выбежала из дома, на ходу жуя бутерброд. Его успела ей всучить перед выходом заботливая Лейла. На ходу девушка поперхнулась и минут пять какой-то случайный прохожий стучал ей по спине. Она горячо поблагодарила его и ринулась дальше. Ветер хлестал в опухшее от слез лицо. От этого покалывало кожу. По доске противно скрипел мел. Учитель выводил задание для класса. За окном завывал ветер. Небо серым пятном нависло над школой. Учитель положил мел, хмыкнул, обращая внимание класса на задание, и сел читать книжку. Класс на какое-то время сделал вид, что выполняет задание, а потом начался галдеж. Увлеченный книгой учитель старался не обращать на это внимание. Хотя шум его знатно раздражал. От шума у него разболелась голова. Люси тихонечко приоткрыла дверь и заглянула. Учитель закатил глаза и кивнул ей, словно бы говоря: «Что ж с тобой поделаешь, заходи». Люси втиснулась в класс, стараясь не шуметь. Тихонько прикрыла за собой дверь. Девушка подсела к Нацу. Легонько коснулась его шершавой руки, улыбнулась. Он ответил ей ободряющей улыбкой. На душе Хартфилии стало как-то легче. Она все навыдумывала. Как всегда, страдала от своего неуемного воображения. От своей мании придумывать себе опасности.