Как больно, милая, как странно...

5

      Глаза Керри смотрели на меня в упор и, кажется, не моргали.       – Привет, – сказал я, чтобы что-то сказать.       «Почему ты в моей постели?», «Что было ночью?», «Это ты меня раздевал?» – ничего из этого Керри не спросила. Она лежала рядом, по шею закутанная в одеяло, молчала, не двигалась и смотрела на меня.       – Почему ты меня не разбудила? Ты давно проснулась? – попробовал я снова, но результат остался неизменным. Она лежала, она не двигалась, она смотрела и она молчала.       – Как ты себя чувствуешь?       Тишина в ответ. Тот же взгляд в упор. Не моргающие глаза. И ни малейшего движения. Если бы я не видел, как едва заметно, в такт дыханию лежащей рядом со мной женщины приподнимается одеяло, я бы уже поверил в самое худшее.       – Так… ладно, – пробормотал я себе под нос, вспоминая события прошедшей ночи, которые впрочем мало чем отличались от того, что происходило сейчас. Я по-прежнему разговаривал с недвижным человеческим телом, а единственное отличие утра от ночи состояло в том, что у недвижного человеческого тела открылись глаза. «Зеленые, – подумалось мне, – как я и запомнил».       – Я до тебя и пальцем не дотронулся! Я… – решительно начал я, но, наконец, обратил внимание на местонахождение своих рук и мысленно чертыхнулся. – Да, наверное, это выглядит несколько… странно… – Рука затекла, и вытащить ее из-под головы Керри мне удалось только с третьей попытки. Другой руке – во всех смыслах – повезло больше, и, сняв ладонь с задницы Керри, я слегка отодвинулся и приподнял вверх обе руки, показывая, что не собираюсь впредь посягать ни на ее личное пространство, ни на нее саму. – Между нами ничего не было. Между нами ничего не было! Я тебе клянусь, что…       Ладошка Керри легла на мои губы.       – … между нами ничего не было? – закончила она с вопросительной интонацией, посмотрела на меня тяжелым, пристальным взглядом, а когда я уже на полном серьезе готов был покаяться во всех смертных грехах разом, Керри странно сощурилась, закусила нижнюю губу и, вдруг сбросив с себя одеяло, откинулась на подушку и затряслась, как мне показалось сначала, в беззвучных рыданиях.       – Что ты…?! Прости меня! Пожалуйста, прости меня… – Не зная, куда бежать и за что хвататься, раздираемый чувством вины, я наклонился к ее лицу, увидел текущие по ее щекам слезы, замер, в полном отчаянии прошептал очередное «прости», и только когда с ее губ сорвался протяжный стон, до меня-таки дошло, что она вовсе не плачет.       – Господи! Ты бы видел свое лицо! – сквозь смех выдавила из себя Керри. – Я все ждала, когда ты заметишь, где находится твоя рука… и… ты бы видел свое лицо! – Ее горячие пальчики ухватили меня за подбородок, и, сотрясаемая все новыми и новыми приступами хохота, она притянула к себе мое лицо и, чуть развернув его влево, поцеловала меня в щеку. – Спасибо, что остался со мной, – сказала она и глубоко вдохнула, чтобы перестать смеяться.       – И как прикажешь доверять тебе после такого? – проговорил я и, прежде чем сообразил, что делаю, дотронулся пальцами до своей щеки в том месте, к которому мгновение назад прикоснулись ее губы. Мне очень хотелось на нее рассердиться, но я был бессилен перед ее смеющимися, как никогда зелеными, глазами и перед ее улыбкой. Это была та самая, правильная улыбка; улыбка, ради которой с одинаковой легкостью я пошел бы на подвиг и на преступление. Единственная во всем свете, уникальная улыбка. Улыбка Керри.       – Ты сам виноват, – тихонько посмеиваясь, откликнулась она. – Чтó между нами могло быть?! По-твоему, у меня совсем нет мозгов? Нет, ты, разумеется, супермен и ходячий секс, но… ты не спал вторые сутки, Даг! А я, при всей твоей ко мне симпатии, вряд ли могла пробудить в тебе какие-то чувства, кроме жалости, – Керри помолчала и тихо, словно через силу, добавила, – или отвращения. Память – паршивая штука. О прошлой ночи у меня почти не осталось воспоминаний, но я помню, как ты придерживал над унитазом мою голову. И, поверь мне, как раз это я с радостью предпочла бы забыть!       – Это было всего-то три раза. При этом один раз ты героически добралась до ванной самостоятельно! Считай, ничего и не было, – сказал я, с удовольствием наблюдая, как бледные щеки Керри заливает краска смущения. Я не жаждал мести и не испытывал злорадства, глядя на мучения недавней «обидчицы». Мне просто нравилось на нее смотреть.       – Три раза – это считая тот первый, что я запомнила? – едва слышно уточнила Керри, и невольно я рассмеялся.       – Считая тот первый, четыре, – ответил я, а Керри попыталась укрыться от моего взгляда, буквально утонув в подушке.       – Это ужасно, – прошептала она, вжавшись в подушку так, что я перестал видеть ее пылающее от смущения личико. И вот такое положение вещей меня совсем не устраивало.       – Ужасно было бы, если бы я поверил твоим заверениям, как «все прекрасно», и ушел, – сказал я и вновь наклонился к ее лицу. – Чтó бы ты тогда делала? Валялась на полу, пока Марк не пришел бы с работы?       – Я не знаю… я надеялась, что все обойдется…       – А хоть раз было, что все обходилось?       – Нет… – ответила Керри, виновато улыбнулась и, вытянув руку, погладила меня по плечу. – У тебя были свои планы.       – А у тебя – свои. Например, делать вид, что у тебя нет высокой температуры. Падать в обмороки. Травмироваться! Сплошное веселье, а не планы! – Я дотронулся до забинтованного предплечья Керри и, когда, не выдержав моего взгляда, она попыталась отвернуться, взял ее лицо за подбородок и развернул к себе. – Смотри на меня, пожалуйста! – сказал я и слегка повысил голос. – Тебе не пятнадцать. Ты обещала никогда так не делать. Ты клялась мне. Дважды!       – Ну я же не виновата, что мой организм так реагирует на высокую температуру… – жалобным голосом сказала Керри, но я хорошо помнил каждую из ее уловок и не собирался ее жалеть.       – Ты могла умереть, – сказал я, и все прочие аргументы стали бессмысленны.       – Я не хотела, чтобы ты видел меня такой… – прошептала она и зажмурилась. – Это глупо, но я верила, что полежу – и все пройдет. Я всегда в это верю…       – Ты мне обещала, – повторил я. – Смотри на меня, пожалуйста! – Так и не выпустив ее подбородок, я слегка сжал пальцы и тряхнул запястьем, чтобы заставить Керри открыть глаза. – Ты свалилась прямо на чертов столик. Мне говорить, чтó было бы, если бы ты ударилась не рукой, а головой?       – Хватит, пожалуйста, – попросила меня она, но не сделала ни одной попытки высвободиться из моей хватки. Я видел, что мои слова расстраивают ее и пугают, и хотя именно в этом и состояла моя конечная цель, мне захотелось обнять ее, утешить и извиниться. – Я обещаю… я так больше не буду… – слабым голосом сказала она, и только тогда я ее отпустил.       – Ты все еще очень горячая, – сказал я и откинулся на подушку. У меня не было никакого права что-то требовать от этой женщины; а времена, когда она давала мне обещания, давным-давно канули в Лету. – Нужно выяснить, сколько времени. И погасить свет, пока не вернулся Марк.       – Думаю, куда больше, чем нагорающее электричество, его озаботит, почему мы с тобой лежим в его постели, – услышал я голос Керри. Мне не хотелось на нее смотреть, и поэтому я просто кивнул. Что я мог ей сказать? «Прости, что не успел убраться из твоей кровати до твоего пробуждения»? И глупо, и смешно, и, кажется, за это я уже извинялся.       – Посмотри на меня, – сказала она, а когда я не отреагировал на ее просьбу, с быстротой, которую вряд ли кто мог ожидать от человека с высокой температурой, перевернулась на живот и буквально обрушилась мне на грудь – за секунду до того, как я начал вставать. Весом своего тела удерживая меня на месте, она заглянула мне в глаза и торопливо заговорила, очевидно, отдавая себе отчет в том, что в любое мгновение я могу сбросить ее, как пушинку. – Я сказала, что мы не друзья. Это не так! Ты очень близкий мне человек. И я знала, что ты меня не бросишь! Понимаешь? Знала это вчера. Как знала это много лет назад. Это эгоистично и… по-дурацки! Но я знала, что ты никуда не уйдешь.       Договорив, Керри попыталась отстраниться, но я положил руки ей на спину и удержал ее на месте. Теперь со стороны мы наверняка выглядели, как занимающаяся любовью парочка, но меня мало беспокоила вероятность быть застуканным на «месте преступления» нежданно вернувшимся домой Марком. Я хотел прояснить наши с Керри статусы. И я понимал, что, несмотря на крайнюю неудачность и несвоевременность момента, это мой последний шанс поговорить с ней начистоту.       – Ты считаешь, что мы друзья? – «в лоб» спросил я, чувствуя, как под тоненькой хлопковой маечкой, в которую была одета Керри, быстро-быстро бьется ее сердце. Мне вдруг нестерпимо захотелось поцеловать ее.       – Мы? Я понятия не имею, – честно призналась она и добавила, – но я никогда не считала тебя своим врагом. Даже когда… даже когда между нами все стало совсем плохо.       – Ты хочешь, чтобы я уехал? – спросил я. Вопрос дался мне нелегко, и пусть я не рассчитывал услышать в ответ: «Останься», не задать его я просто не мог.       Складочка между бровями Керри стала глубже, пока она думала над ответом. Я видел, что ей не хочется мне отвечать. Скорее всего, она предпочла бы, чтобы я, сделав выбор за нас обоих, по-тихому исчез из ее жизни. И забрал с собой наши общие на двоих воспоминания.       – Тебе нужно побриться, – прошептала она. Такой же неожиданностью, как и ее слова, для меня стал жест Керри, и я крепко зажмурился, когда тыльной стороной ладони она погладила меня по щеке. В тот момент я не смог бы выдержать ее взгляд, даже если бы от этого зависела моя жизнь. Мои внутренние тормоза отказали; я забыл, где мы, я забыл, кто мы. Всё, что я ощущал, – легкое, как прикосновение крылышка бабочки, касание ее пальцев. Всё, что я слышал, – бешеный стук собственного сердца. Всё, чего я хотел, – поцеловать ее.       – Я не знаю, что я хочу, – вечность спустя, услышал я голос Керри. – Нет ничего постоянного. Иногда я мечтаю, чтобы тебя не было. Вообще. Ни тогда, ни сейчас. Никогда. А иногда… – Она замолчала и вновь попросила меня посмотреть ей в глаза. – Я сказала, что мы не друзья, – заговорила она, когда я выполнил ее просьбу, – потому что я не считаю тебя своим другом. Друг – это из другой области. У меня были друзья-мужчины. С кем-то я даже ложилась в постель, но секс тут вообще не причем. Дружеские чувства другой природы. Возможно, дружба может перерасти в любовь, и наоборот, но у меня такого никогда не было. Я не представляю, как это возможно. Ты… никогда не был моим другом. Ты – тот мальчик из моей сказки. Которого не должно было быть. Которого не могло быть. Которого можно было только придумать. Но который здесь, сейчас рядом со мной. Он, – ее голос дрогнул, и, прежде чем продолжить, она вытянула руку, прикоснулась к моим волосам и улыбнулась сквозь набежавшие на глаза слезы, – немного поистрепался со временем. У него в волосах появились седые пряди. Он… он здесь, рядом… а я смотрю на него… и не верю.       – Во что ты не веришь? – каким-то чудом удалось выговорить мне, потому что я боялся дышать, чтобы не спугнуть ее откровенность.       – Тебе. В тебя. В наше прошлое. В настоящее. Иногда мне кажется, ты меня любишь. Иногда, что ты меня ненавидишь. Словно моя детская мечта превратилась в огромного монстра из японских страшилок и, спустя годы, заявилась ко мне, чтобы камня на камне не оставить от моей жизни. Мне нужно было довериться интуиции и сбежать, когда ты послал меня к черту. В мое первое рабочее утро. Не было бы ни Марка. Ни этого треклятого треугольника…       Мои руки по-прежнему были сцеплены за спиной Керри, и я крепче сплел пальцы, чтобы не поддаться желанию хорошенько встряхнуть ее… или даже ударить.       – Ты уже сбегала! Много счастья тебе это принесло?! – Мне удалось не повысить голос, но Керри легко прочитала мои эмоции, вздрогнула и отклонилась назад – настолько, насколько позволило ей наше «объятие».       – Прошло почти шестнадцать лет! Почему ты до сих пор не смирился?!       «Потому что ты мне улыбнулась». Зная сотни других, самых разных, одинаково правильных ответов, на вопрос Керри я мог бы ответить только так и никак иначе. А еще я мог бы сказать ей, что она ошибалась. Я смирился. За годы разлуки я смирялся несчетное множество раз. Так, как смирился с последним своим поражением. Сегодняшним утром я должен был проснуться в объятиях другой женщины. И это было бы более приятное пробуждение.       – Даг, пожалуйста, убери руки, – не дождавшись моего ответа, медленно, чуть ли не по слогам проговорила Керри. – Хватит ворошить прошлое.       – Я отпущу тебя тогда, когда сочту нужным. И не раньше, чем ты меня выслушаешь, – сказал я и грубо пресек ее попытку освободиться. – Знаешь, чтó меня бесит? То, что ты делаешь вид, что в нашей истории ты не причем. Ты как будто проходила мимо и ни в чем не участвовала! Но ты прекрасно знала, чтó происходит. Ты знала о моих чувствах к тебе. Ты согласилась на эту авантюру с воспоминаниями. Я не один «ворошил» чертово прошлое! А ты не нашла в себе сил просто сказать: «Извини, но не вышло».       – Я просила тебя сюда переехать?! Я просила тебя мотать мне нервы?! Я получаю удовольствие от того, что ты на меня орешь?! Я только и жду, когда Марк спросит меня, чтó и какого черта происходит между мной и его дружком. И я понятия не имею, чтó ему отвечать, когда он припрет меня к стенке!       – А теперь скажи, что ты ничего ко мне не испытываешь, – произнес я, и, кажется, только тогда Керри всерьез забеспокоилась.       – Отпусти меня, пожалуйста! – выкручиваясь из моих рук, потребовала она. – Я благодарна тебе за то, что ты ухаживал за мной ночью, но…       – … но весь этот месяц ты не могла послать меня к черту исключительно по доброте душевной? – перебил ее я, без каких-либо усилий удерживая на себе ее почти невесомое тело. – А вовсе не потому, что ты сама хотела чего-то большего, нежели вместе потрепаться о нашем прошлом?       Я почувствовал, как напряглась спина Керри, когда моя рука, проникнув под ее маечку, медленно поднялась вверх вдоль ее позвоночника. Однако надо отдать должное ее самообладанию, на лице Керри не отразилось ни малейшей эмоции, словно она ничего не заметила.       – Даг, я плохо себя чувствую. Я устала. Мне нужно в туалет. Я хочу, наконец, почистить зубы. Хочу принять душ. И еще я очень хочу, чтобы ты оставил меня в покое. И не только сейчас!       Ее слова и хлесткие, резкие интонации, с которыми они были произнесены, просвистели у моего лица, словно пули. На удивление, ни одна из них не попала в цель. Если она хотела меня разозлить, то добилась прямо противоположного эффекта.       – Я помню, как по утрам, когда ты приходила в себя после своих, всякий раз эффектных, болезней, ты просила меня отвернуться или уйти, – сказал я, а Керри нахмурилась, пытаясь разгадать, к чему я клоню и почему не ответил на ее выпад. – Ты говорила, что плохо себя чувствуешь, что тебе нужно почистить зубы, принять душ, привести себя в форму. И до тебя никак не могло дойти, что настоящая близость зарождается не в момент первого поцелуя в красивом заснеженном парке. И не в момент первого признания в любви. Настоящая близость – это когда твою девушку тошнит, а ты придерживаешь ее волосы над унитазом.       – Что ты… – начала было она, когда одним быстрым движением я перевернул ее на спину и, не дав ей времени опомниться, обхватил пальцами запястья Керри и свел ее руки у нее над головой, крепко прижав их к кровати.       – Нам обоим сейчас не помешало бы принять душ, почистить зубы и переодеться. Вот только мне на это глубоко наплевать, – вкрадчивым голосом произнес я и наконец-то увидел понимание в глазах Керри. Она лежала недвижно и молча, как если бы наперед знала, чтó будет дальше и что противиться воле судьбы – бессмысленно. – Ты говорила, не смотри на меня. Ты говорила, как ты ужасно выглядишь. Ты не хотела, чтобы тебя видели слабой. И ты так отчаянно пыталась быть кем угодно, но только не самой собой. Кстати, твое любимое занятие. И что я тогда делал?       – Это продолжение твоего «марафона воспоминаний»? – вопросом на вопрос ответила Керри. В выражении ее глаз и презрительном изгибе губ читался открытый вызов, словно она брала меня на «слабо», проверяя, как далеко я смогу зайти, провоцируя.       – Нашего, детка. Нашего, – исправил я Керри и, приблизив лицо к ее лицу на расстояние поцелуя, повторил свой вопрос. – Так чтó я тогда делал?       Сглотнув, она на мгновение зажмурилась, затем посмотрела на мои губы, снова зажмурилась и судорожно вздохнула.       – Ты удерживал меня в кровати, – не открывая глаз, прошептала она. – И целовал.       Я видел, как приоткрылись в ожидании неизбежного ее губы; почувствовал, как часто-часто, будто пойманная в клетку птичка, забилось ее сердечко; весь ее облик: смеженные веки, напряжение мышц, затаенное дыхание, как олицетворение предвкушения и покорности, говорил о том, что она смиренно отдается во власть превосходящей ее силе. Очень по-женски. И после – никакой ответственности. В чем можно ее обвинять, если ее целуют насильно? И если она сама, добровольно не признáет, что хотела этого поцелуя ничуть не меньше своего «насильника»?       Я не собирался ее целовать. Изначально не собирался. Все, что мне было нужно, чтобы она признала, что играла со мной в одну и ту же игру, по придуманным нами обоими правилам, с головой выдала свое желание; я все еще верил, что все закончилось, что в нужный момент я выпущу ее руки, она разозлится, быть может, даже заплачет, а потом улыбнется утратившей магию улыбкой и скажет: «Жаль, что не получилось. Прости и будь счастлив». Я соберу свои вещи и позвоню Авроре. А когда Марк вернется домой…       – Поцелуй меня, – попросила Керри и в два слова разбила мое выстраданное, любовно отстроенное будущее.       «Почему ты всегда все портишь?» – хотел спросить я, но не успел. Не оставив моему будущему ни малейшего шанса, она подалась вперед, провела языком по моей нижней губе и, всем телом выгнувшись мне навстречу, горячо зашептала мне на ухо.       – Кажется, я не собираюсь вырываться. Почему ты все еще меня держишь?       – Понятия не имею… – пробормотал я и разжал пальцы. Последняя призрачная надежда на то, что единственной целью Керри было освободиться из моих рук любым, пусть даже таким сомнительным и рискованным, способом, растаяла, когда, пробежавшись пальчиками по моему лицу, она обхватила его ладонями и прильнула к моим губам своими.       Ее поцелуй застал меня врасплох. Я так долго этого ждал и так сильно хотел, что просто не поверил в его реальность. А Керри, не выпуская моего лица из своих ладоней, чуть отстранилась, посмотрела на меня смеющимися и, черт бы их побрал, пронзительно-зелеными глазами и улыбнулась. Эта улыбка решила всё. Магия, гипноз, притяжение – волшебству можно было давать какие угодно названия, суть оставалась неизменной: если бы в этот момент Керри вложила мне в руку пистолет и велела убить, я без промедления нажал бы на курок. Я не умел ей сопротивляться. Такая улыбка обезоруживала, лишала воли, в мгновение подчиняла себе все мысли; ощущения становились острее, эмоции – ярче. Все вокруг расцветало сочными красками. Душа норовила выпорхнуть прочь из тела, раствориться в ее улыбке, в абсолютной гармонии слиться со своим Божеством. Этой улыбке не было противодействия, от нее не существовало защиты; да я и не хотел защищаться. Сдаться в плен, безоговорочно капитулировать перед ее чарами казалось куда более привлекательной, волнующей идеей. Волшебство не поддавалось анализу. Объяснить, чтó и почему со мной происходит, я не мог. Определить причину и следствие, как и отделить одно от другого, не представлялось возможным. Улыбка ли породила мою любовь или же любовь положила начало возникновению магии, я не знал. Все, что мне было известно, – волшебство всякий раз срабатывало. Хотел я того или нет, сомневался ли в своих чувствах, мечтал ли от них избавиться, чтó бы я ни думал и чтó бы ни делал, стоило Керри мне улыбнуться, всем своим существом, каждой клеточкой, я ощущал магическую силу притяжения ее улыбки.        «Я никуда не поеду», – отрешенно подумал я, не сводя зачарованных глаз с лица женщины, которую по-прежнему любил. Я не перегорел и не отболел любовью. Волшебство не утратило силы. Керри улыбнулась мне, и в который уже раз я осознал, что пропал.       – Все-таки мне следовало почистить зубы. Может быть, тогда ты ответил бы на мой поцелуй? – прошептала она, склонив голову на бок, а я не сразу заметил, что мои губы, будто бы сами собой, расплылись в ответной улыбке.       Я не спросил, зачем она это делает. Не спросил, чего она хочет и что будет дальше. Я запустил пальцы в ее спутанные после ночи волосы и, отдавая себе отчет в том, что, скорее всего, совершаю самую большую в своей жизни ошибку, накрыл ее губы своими.       Этот поцелуй отличался от своих предшественников так же, как любовь разнится со страстью и дружбой. Последний раз я целовал так Керри больше пятнадцати лет назад. Наш поцелуй не был спонтанным порывом, отражением голода неутоленных желаний; мной не владели в клочья рвущие душу эмоции, я не испытывал ни ярости, ни отчаяния; это был медленный, чувственный, исполненный упоительной нежности, самый сладостный поцелуй за всю мою жизнь. Губы Керри, мягкие и податливые, раскрывались навстречу моим губам; я не видел, но чувствовал, как она улыбается.       – У тебя шоколадные глаза, – сказала она с необычными, так несвойственными ей мягкими, бархатистыми интонациями в голосе. А затем рассмеялась тихим, смущенным смехом. – Я всегда хотела тебе это сказать. Но эта фраза – просто сосредоточие банальности и пошлости…       – А у тебя глаза – изумруды. Кажется, я говорил тебе и не такие банальности, – чуть отстранившись, чтобы дать Керри возможность свободно дышать, ответил я. Влажная от пота, потемневшая прядка упала ей на лицо, машинально я заправил ее ей за ухо и буквально заставил себя встать с кровати. – Из меня получилась отвратительная сиделка. – Я склонился над Керри, прижался губами к ее пылающему лбу и виновато улыбнулся. – Ты вся горишь.       – Это пройдет. Мне намного лучше! – Керри отмахнулась от моих слов и, приподнявшись, обняла меня за шею. – Ты замечательная сиделка, – прошептала она мне на ухо. – А я испортила все твои планы…       – Ну что ты? – осторожно уложив Керри обратно в постель, произнес я и потянулся за градусником. – Никаких наполеоновских планов у меня не было.