Как больно, милая, как странно...

5

      О решении Марка и Керри жить вместе я узнал на следующий день после ее переезда в его квартиру. Марк так долго и нудно рассказывал мне что-то о проблемах Керри с ее квартирной хозяйкой, что я почти уже спал, когда он перешел к основной части рассказа и вывалил на меня, наконец, свою новость.       – Ты же только что въехал в эту квартиру… – пораженный его словами в самое сердце, сказал я.       – Ну, да, – счастливо улыбнулся в ответ Марк.       – Вы с Джен только-только оформили развод… – сказал я.       – Ну, да, – продолжая улыбаться, согласился со мной Марк.       – Вы с Керри только-только начали встречаться… – Я попытался зайти с другой стороны, уже не надеясь услышать от Марка что-то, кроме бесчисленно повторенного: «ну, да», но на этот раз мне повезло.       – Ну, да, – предсказуемо кивнул Марк и спросил, – думаешь, еще слишком рано, чтобы жить вместе?       – Разумеется, я так думаю! И любой вменяемый человек со мной согласится! Чем ты думал, когда приглашал ее переехать к тебе?! – вяло сопротивляясь растущему желанию ударить его кулаком в лицо, воскликнул я.       – Иначе она оказалась бы на улице…       – У нее не было денег на гостиницу? Так одолжил бы ей, и дело с концом!       – Но я не хотел, чтобы она ехала в гостиницу, – сказал Марк, глубоко вдохнул, и еще раньше, чем он заговорил, я понял, что, хочу я того или нет, но мне снова придется выслушать его признания. – Она, правда, мне очень нравится. У нас схожие интересы… С ней весело, она всегда меня удивляет…       – Весомые аргументы за то, чтобы съехаться… Нам с тобой тоже весело, и сейчас ты меня по-настоящему удивил. Давай жить вместе? – выпалил я в нелепой надежде остановить Марка прежде, чем он во второй раз произнесет сводящее меня с ума слово «люблю».       – Ты прав, веселье – не лучший повод, чтобы съезжаться, – с прежней серьезностью продолжил Марк и, к моему отчаянию, даже не улыбнулся. – Я уже много лет не испытывал ничего похожего… ни к одной женщине, понимаешь? Было так трудно признаться себе, что мой брак изжил сам себя… И я и подумать не мог, что смогу полюбить…       Мне пришлось стиснуть зубы, чтобы не заорать в голос.       – … да еще так скоро, – закончил Марк и посмотрел на меня долгим печальным взглядом. – Вот я и подумал, пусть мне будет плохо… потом, потому что я что-то сделал, чем всю оставшуюся жизнь сожалеть об упущенной из-за дурацких условностей возможности. В конце концов, где и кем записаны эти правила, когда можно и когда нельзя съезжаться с любимой женщиной? Потому что… мне, правда, кажется, что я ее люблю.       – Кажется? – уже безо всякой надежды переспросил я.       И в ответ Марк лишь улыбнулся и покачал головой.       Керри переехала к Марку в среду, а уже в пятницу, четырнадцатого июня, вся больница поздравляла их так, словно все – от младшего санитара до заведующего отделением – успели повеселиться на их свадьбе. Издалека наблюдая за искренним смущением сладкой парочки, я из последних сил пытался отвлечься, переключиться на работу или на мысли о запланированном на вечер свидании, но вновь и вновь возвращался к одному и тому же вопросу: «Что же мне сделать, чтобы Керри вернулась ко мне?».       Поиски ответа заняли у меня несколько дней, и мне оставалось лишь удивляться простоте найденного решения и недоумевать, почему оно, буквально лежавшее на поверхности, не пришло ко мне в первые же минуты разговора с Марком. Встречаясь с Керри исключительно на территории клиники, я упускал все шансы завоевать ее расположение и даже просто поговорить, поскольку остаться наедине в здании, полном людей, и часто не имея возможности спокойно перекусить в плотном потоке пациентов, оказывалось не только трудно, но порой и невозможно. И так как все, что мне было нужно, – подобраться к Керри поближе, я должен был сделать только одно: найти причину, по которой Марк разрешил бы мне пожить в их только что свитом семейном гнездышке. По-честному, я не стал утруждать себя сочинением жалостливых историй, а пошел по уже проложенному Керри пути.       – Марк, – сказал я и, как мог достоверно, тяжело вздохнул. – У меня большие проблемы с квартирной хозяйкой. Я бы переехал в отель, но мне нужно пару месяцев, чтобы поднакопить денег. В июле вносить последнюю выплату по кредиту за машину. И, самое главное, если я буду тратить деньги за номер в отеле, мне вряд ли удастся скопить даже на комнату в распоследнем клоповнике на окраине.       А так как до и после развода он несколько месяцев вынужденно жил у меня, да и просто являясь хорошим другом и человеком, Марк не нашел в себе мужества мне отказать. И девятнадцатого июня 1996 года Керри, Марк и я стали соседями.       Комнатка, в которую я переехал, более всего напоминала слегка модернизированную кладовку, причем вся ее модернизация заключалась в наличии кровати, шкафа, больше похожего на тумбочку, и окнá с «живописным видом» на стену соседнего дома. Впрочем, удобства волновали меня в последнюю очередь. Хуже всего в моем положении было то, что, исправно исполняя неблагодарную роль соседа-приживалы, я вынужден был день ото дня наблюдать за растущей близостью хозяина дома с женщиной, которую я любил.       Не продумав заранее свои дальнейшие действия и ставя перед собой лишь одну цель – добиться возможности жить с Керри в одном доме, я оказался полностью беззащитным перед демонстративными проявлениями ее нежности по отношению к моему лучшему другу и ее же подчеркнутым нежеланием хотя бы на несколько минут остаться наедине со мной в одной комнате. В первые же дни я столько раз становился свидетелем объятий и поцелуев своих новых соседей, что не могло возникнуть и тени сомнения в намерении Керри любыми доступными способами заставить меня почувствовать себя в их компании третьим лишним. Пытаясь бороться с ней ее же оружием, субботним вечером я привел в дом самую доступную и развязную из своих бывших подружек, но Керри даже бровью не повела в ее сторону и под предлогом головной боли отказалась ужинать вместе с нами.       На удивление, нам троим понадобилось совсем немного времени, чтобы наладить совместный быт и установить негласные правила поведения. Так, по утрам Керри первая занимала ванную; словно во времена студенчества, мы по очереди готовили, мыли посуду, убирались в квартире и выносили мусор; вечерами Марк лично приглашал меня посмотреть телевизор в гостиной, а Керри привычно окидывала меня недовольным взглядом и не реагировала на любые мои попытки заговорить с ней. И только однажды, когда Марк, получив скидочную карточку постоянного посетителя в местном видеопрокате, притащил домой несколько кассет и пригласил меня присоединиться к просмотру, а я по глупости согласился, Керри отступила от своего правила и впервые заговорила со мной лично, а не опосредованно через Марка, как она делала это обычно.       Это был фильм «Из Африки»* с Мэрил Стрип и Робертом Редфордом. По успевшей сложиться традиции, радушные хозяева гостеприимного жилища занимали удобный и мягкий диван, где Керри полулежала на коленях Марка, а я ютился на единственном куцем кресле и старался не смотреть в их сторону.       Керри заговорила к концу первого часа, когда и у меня, и у Марка от неспешно развивающихся на экране событий уже начинали слипаться глаза.       – Никогда не думала, что скажу это, но… я ее ненавижу. Африку, – сказала она, и, вскинув на них удивленный взгляд, я успел заметить, как Марк вздрогнул.       – Если ты хочешь, – откашлявшись после долгого молчания, начал он, – мы можем не досматривать до конца…       – Зачем? – Керри бросила на меня уничижительный взгляд. – Вот и Дагу фильм очень нравится. Он просто само внимание!       – А ты видела львов так близко? – зачем-то спросил Марк, скорее всего, желая увести разговор из опасного русла, потому что Керри даже не думала скрывать свою неприязнь в отношении меня.       – Видела, – коротко ответила она и, к неудовольствию Марка, вновь переключила внимание на меня. – Даг вряд ли в курсе, но я выросла в Африке.       – Со львами, змеями и крокодилами? Достойная тебя компания, – в тон ей откликнулся я и явственно услышал, как Марк скрипнул зубами после моего замечания.       – Надо думать, особенно змеи? – переспросила Керри и продолжила, не дожидаясь моей ответной реплики. – В Америку я вернулась, когда мне было шестнадцать. А потом, получив здесь образование, вернулась в деревню, в которой выросла.       – Странный поступок. Интересно послушать, зачем же ты это сделала? – не сводя взгляда с ее лица, спросил я. – Или тебя здесь ничто не держало?       В так хорошо знакомой мне язвительной манере Керри высоко вскинула брови и улыбнулась.       – Кое-что держало, – глядя мне в глаза, сказала она. – Но не так сильно, чтобы заставить меня остаться.       – Ребята, может быть, просто досмотрим… – почувствовав сгущающееся напряжение в комнате, начал было Марк, но взглянул на выражение моего лица и не стал договаривать фразу. «Верное решение», – на автомате мысленно похвалил я его выбор, поскольку каждому из присутствующих было кристально ясно одно: досматривать фильм мы не будем.       – Как жаль, что во всей Америке не нашлось ни одного человека, который смог бы предложить тебе альтернативу этому похвальному, но чертовски опасному альтруизму, – сказал я. Чтобы не сорваться на крик, мне приходилось прикладывать все больше и больше усилий, но Керри, судя по играющей на ее губах улыбке, этот странный разговор откровенно забавлял.       Удобнее устроившись в объятиях Марка, она широко развела руками.       – Ну что поделаешь? Бывает и так, – с наигранным сожалением сказала она. – Мне хотелось изменить этот мир к лучшему. Вот только… – Керри перевела взгляд на экран, где героиня Мэрил что-то втолковывала темнокожему аборигену, – ничего у меня не вышло. Для такой работы нужно быть человеком иного склада. А у меня не хватило самоотречения. Я все сильнее ненавидела этих людей. Но мне потребовались годы, прежде чем я смогла смирить свою гордыню и признать: идея с возвращением в Африку была ошибкой.       – Так какого же черта ты туда… – в последний момент я успел сбавить тон и заменить почти сорвавшееся с губ ругательство лишенным эмоциональной окраски словом «вернулась», но Марк все равно посмотрел на меня удивленным, оценивающим взглядом.       – Вот и я себя спрашивала все эти годы: «Какого черта?!» Не знаю. Наверное, потому что у меня было счастливое детство. Вокруг меня были люди, которые меня любили. Я чувствовала себя защищенной. И я понимала тот мир, в котором жила. А когда мы вернулись в Штаты, все оказалось таким… странным и одновременно очень враждебным. Мои сверстники, которые, по идее, должны были стать моими друзьями, только и делали, что смеялись надо мной и над всем, что я делала. Потому что, по их словам, все, что я делала, я делала странно и не так, как было нужно. Школа вообще обернулась кошмаром… Я очень хотела вернуться, но слишком поздно поняла, что до детства нельзя долететь на самолете. А вот до разрухи, адовой жары и антисанитарии – можно запросто.       Керри говорила тихим, печальным голосом, как если бы не рассказывала историю, а, позабыв о слушателях, рассуждала вслух. Мне нестерпимо хотелось обнять ее, и я не удивился, заметив, как рука Марка обвилась вокруг талии Керри; его желание защитить любимую женщину казалось естественным и очевидным.       – И я сама не поняла, как же так получилось, что ни здесь, ни там я не чувствовала себя дома. Я как будто застряла между мирами. А все мои попытки вписаться заведомо оказывались неудачными…       – Но раз ты, в конце концов, вернулась сюда, значит, здесь ты все же чувствуешь себя дома? – произнес я, стараясь не смотреть на ладонь Керри, накрывшую руку Марка.       От звука моего голоса Керри словно встряхнулась и, посмотрев на меня долгим взглядом, чуть презрительно улыбнулась.       – Да. Здесь я совершенно точно дома, – сказала она, сделав упор на местоимение «я» и существительное «дома». Не нужно было родиться гением, чтобы понять ее прозрачный намек. По мнению Керри, не дома из всех присутствующих в комнате должен был чувствовать себя только один человек, и «совершенно точно» этим человеком не могли быть ни Марк, ни она.       – И стоило ли так далеко забираться, чтобы понять такую простую вещь? – спросил я, проигнорировав очередной ее выпад в мою сторону.       – А как бы я еще это поняла?       – Ну, мне всегда казалось, что дом – это то место, где тебя любят. Или там, где находятся люди, которых любишь ты. У тебя другие приоритеты? – сказал я, и только присутствие Марка удерживало меня от желания проорать ей в лицо: «Если ты такая умная, то какого черта ты меня бросила?! Ради каких идиотских идей тебе потребовалось исковеркать всю мою жизнь?! И неужели ты готова была умереть в этой своей богом забытой больничке, только лишь чтобы доказать мне и себе, что твое решение было правильным?!»       – Что я могу сказать? В последний месяц мои приоритеты изменились. Благодаря одному человеку, – сладким голоском проворковала она, и я зажмурился, чтобы не видеть, как соприкасаются в поцелуе их губы.       – Главное, что все благополучно закончилось, – резюмировал Марк, но, увы, как бы я ни хотел, пока Керри находилась в его объятиях, я не мог согласиться с его словами.       – Но… – она взглянула на экран и улыбнулась, – был и один маленький плюс в той жизни. Я пользовалась просто сумасшедшим успехом у местных мужчин. Настолько, что даже привыкла считать себя неотразимой.       Керри рассмеялась, но я хорошо помнил все, о чем она рассказывала мне декабрьским вечером в пустой ординаторской, и почему-то насылаемые проклятия и попытки изнасилования, о которых она тогда говорила, даже с моим богатым воображением отказывались обретать положительную окраску – при любом раскладе, какие бы приятные события ни произошли с ней по возвращении на вторую родину.       – Меня это не удивляет, – сказал Марк, и вот с этими его словами я готов был с легкостью согласиться. – Ты очень красивая.       – Ну… – Керри насмешливо посмотрела мне в глаза. – Кое-кто в этой комнате так не считает. Верно ведь, Даг?       Пока я пытался понять, к чему она клонит, и придумать достойный ответ, все с той же улыбкой Керри продолжила.       – Даг, не стесняйся. Я вовсе не чувствую себя униженной или обделенной. Кроме того, ты мне тоже не нравишься.       – Вот как? – переспросил я. Керри не отводила взгляд, и я вдруг совершенно отчетливо понял, что, как и я, она прекрасно отдает себе отчет в том, что, если бы не присутствие в комнате Марка, мы, подобно оголодавшим животным, давно катались бы по полу и зубами раздирали бы друг на друге одежду.       – Прости, если оскорбила твои чувства. – Вытянув руку, Керри погладила Марка по щеке, но продолжала смотреть мне в глаза; и я ни на секунду не усомнился, что этот жест проявления нежности в первую очередь был адресован не ему, а мне. Она словно проверяла границы моей выносливости, и если ей хотелось вывести меня из себя, она успешно справлялась с задачей. – Всегда считала тебя чересчур смазливым. Не в моем вкусе.       – Надо же! А я вот и не догадывался! Впредь буду знать, насколько я тебе неприятен! – с неприкрытой издевкой в голосе произнес я, и, кажется, с Марка было более чем достаточно.       – Так, на сегодня всё! – решительно воскликнул он. Отстранив от себя Керри, Марк дотянулся до пульта и выключил телевизор. – И я вношу новое правило, которое касается вас обоих. Отныне во время просмотра фильмов, ток-шоу и новостей разрешается комментировать только происходящее на экране. Все прочие темы я объявляю вне закона! Вам двоим это ясно?       – О да! – смеясь, откликнулась Керри, которая, по всей видимости, успела сказать мне все, что хотела, и пребывала в отличном расположении духа.       – Даг? – обратился ко мне Марк, и мне пришлось заверить его, что, начиная с этой секунды, под стенами его жилища будут царить исключительно мир и благодать. Я даже не пытался говорить искренне, но у Марка не оставалось иного выбора, кроме как сделать вид, что он нам поверил.       Когда Марк, сокрушенно качнув головой, первым направился в душ, я успел перехватить Керри за локоть прежде, чем она смогла захлопнуть передо мной дверь их общей на двоих спальни.       – Какого черта ты делаешь?! – прошептал я, силой притянув ее к себе. Не выказывая боли, она без какой-либо неловкости выдержала мой взгляд и улыбнулась.       – А я тебе объясню, – так же тихо, но твердо сказала она. – Первое, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя здесь как дома. Второе, я хочу, чтобы для тебя наше соседство было такой же неудобной штукой, как и для меня. И третье, я очень сильно хочу, чтобы ты передумал жить с нами и нашел себе местечко поуютнее. Например, под крылышком у какой-нибудь жаждущей ласки сексуальной крошки. И если ты постараешься, ты легко такую отыщешь. Твоей смазливости для этого вполне хватит.       Не испытывая никаких иных желаний, кроме как прижать ее к стене и целовать до тех пор, пока она не начала бы молить о пощаде, я наклонился к лицу Керри и, насмешливо приподняв брови, ответил:       – Даже не мечтай, что я съеду. Хочешь ты того, или нет, но, девочка моя, какое-то время тебе придется потерпеть мое общество. Пусть для услады твоего взора «моей смазливости» и недостаточно.       Против воли Керри расхохоталась над моей последней фразой, а я подумал, что за прошедшие с нашего расставания годы, успел позабыть, какое ни с чем несравнимое удовольствие я когда-то испытывал, если так же, как и сейчас, мне удавалось ее рассмешить.       – Значит, тебя устраивает наш теплый l'alliance des trois**? – спросила она, не делая попыток отстраниться или высвободить руку. По выражению ее глаз и слегка участившемуся дыханию я понял, что желания Керри целиком и полностью совпадают с моими.       – Куда больше меня устроил бы альянс с меньшим составом… – нашел в себе силы для ответа я, но когда мои губы находились уже в миллиметрах от ее губ, шум льющейся в ванной воды стих.       – Целовать девушек своих друзей – подло, – отрывисто сказала Керри, и я не стал ее удерживать, когда она выдернула локоть из моих пальцев. Через мгновение дверь спальни с грохотом захлопнулась, а мне не оставалось ничего иного, кроме как, укрывшись в своей комнатушке, зализывать раны и представлять ее с Марком в одной постели. Я ненавидел его, ее и себя; понимал, что лучшим и единственно правильным для меня решением будет – раз и навсегда покинуть теперь уже не его, а их общую на двоих квартиру; может быть, переехать в другой город; заставить себя разлюбить; не думать о ней, не желать, не надеяться… перестать ждать чуда. И, возможно, я действительно смог бы справиться со своими чувствами и желаниями, ведь однажды мне уже удалось пережить наш разрыв, и если бы не существовало одно единственное «но», я в тот же вечер собрал бы вещи и переехал в ближайшую от работы гостиницу. Это «но» питало мои надежду и веру, именно оно толкало меня вперед и раз за разом побуждало поступаться принципами, обманывать лучшего друга и наступать на собственную гордость. У моего «но» было имя, зеленые глаза и золотисто-медовые волосы, и каждый раз, встречаясь по утрам с настороженно-оценивающим взглядом Керри, я безо всякого сожаления констатировал: самовнушение не подействует. Ее глаза были моим магнитом, центром притяжения; один взгляд, одна улыбка, одно произнесенное ею слово – наполняли мою жизнь тем особым смыслом, который могла привносить в нее только любовь. Керри не принадлежала мне, да, но она была рядом, и в какой-то степени даже этого было достаточно, чтобы я чувствовал себя живым и счастливым. А самое главное, мое «но» лишь играло в безразличие и презрение. И те поцелуи в декабре в ординаторской, и тот, что почти случился у двери ее спальни, и то, как она на меня смотрела, и ее нежелание оставаться со мной наедине, и навязчивая демонстрация проявлений чувств по отношению к Марку (а я, как никто, хорошо знал об отношении Керри к показушной нежности) – все это говорило о том, что не только меня волновала ее близость: как и прежде, нас влекло друг к другу; и чтó бы она ни говорила, как бы холодно ни держалась со мной, в ее глазах, словно в зеркальном отражении, я читал то же желание, что буквально прожигало меня изнутри при ее приближении. Если бы Керри не подводили собственное тело, глаза и губы, которые жестами, позами, взглядами, едва заметной дрожью и улыбками неизменно раскрывали передо мной ее сокровенные тайны и потаенные желания, я бы отступился от нее. Во всяком случае, я искренне хотел в это поверить. Потому что преследование женщины, встречавшейся с моим другом, и которой был безразличен я сам, не просто не входило в мои планы, но и вступало в противоречие с моими жизненными позициями. И пускай многими принципами и собственноручно возведенными мною в культ нравственными табу в конечном итоге мне пришлось поступиться, и тогда, и потом мне нравилось утешать себя мыслью о том, что все, что я делал, я совершал не ради своей глупой прихоти, но во благо нашего общего будущего. Ради любви, у которой, как я надеялся, оставался шанс возродиться. Ради детей, которые еще могли у нас появиться. Ради Керри и ее счастья; а я не просто верил, я знал, что могу сделать ее счастливой. И когда на следующее утро после ее Дня рождения я получил от Керри зашифрованное в подарке послание-благословение – не отступать и не опускать руки, у меня в голове сложился четкий план действий.       За одиннадцать дней, что мы прожили втроем под одной крышей, я не сумел выдумать ни одного предлога, чтобы завязанный мною разговор с Керри мог продлиться дольше минуты, но теперь я знал, что делать. Своей собственной рукой Керри оставила мне подсказку-указатель на оборотной стороне бейсбольной карточки с фотографией Дага Берда. «Я тоже кое-что помню», – написала она; и ее слова, развеяв сгустившуюся над будущим нашей пары темноту, во всех подробностях высветили мой дальнейший путь и послужили точкой отсчета «марафона воспоминаний». Так, в первый понедельник июля 1996 года, спустя двенадцать дней после моего переезда к Марку, я уверенно подошел к Керри и произнес первые три слова: «Помнишь, как мы…». Когда я закончил говорить, ее удивление длилось всего мгновение, а затем она улыбнулась мне и кивнула. И улыбнувшись в ответ, я сказал: «А помнишь…». ............................................................................. * Кинофильм «Из Африки» (англ. Out of Africa), вышедший на экраны в 1985 г., рассказывает о любви датской баронессы Карен фон Бликсен-Финеке и охотника Дениса Финча Хэттона, развивающейся на фоне африканских пейзажей. Главные роли в картине исполнили Мэрил Стрип и Роберт Редфорд. Фильм завоевал множество наград, в числе которых 7 премий «Оскар». Режиссер картины Сидни Поллак удостоился премии Американской киноакадемии как за лучший фильм, так и за лучшую режиссуру. ** L'Alliance des Trois (фр.) – альянс (союз) троих.