Песни и сказки о Героях Галактики

Маленькой Яне Бронштейн было скучно. Каждый день, даже почти каждый час с тех пор, как им с отцом пришлось уехать из их маленького загородного домика среди травянистых пустошей недалеко от красивого зеленоватого моря. Тогда к отцу приехал господин Меркатц, и они сначала просто разговаривали о чем-то, потом стали спорить и ссориться… Один из солдат, пришедших с Меркатцем, позвал Яну, которая не посмела ослушаться взрослого, потом Меркатц что-то сказал ее отцу на старом германском языке, которого Яна не понимала. С этого и начался их долгий путь, окончившийся — пока что — здесь, на планете под названием Один. Тут у них была большая квартира вместо отдельного дома, и гулять на улицу можно было выходить только с отцом или с няней, потому что маленькую девочку могли украсть или задавить машиной, или могло бы случиться еще что-нибудь не менее ужасное… Нужно было носить длинные платья вместо привычных маек и штанишек, не бегать босиком, а обувать ноги в чулки и туфельки, даже на голову повязывать специальную ленточку. Няня еще ругалась, что у Яны короткие волосы и из них нельзя заплести косу. Отец слишком часто бывал в отъезде или просто занят, няня вечно воспитывала и одергивала Яну, стараясь сделать из нее "приличную девочку", а остальным взрослым до Яны не было особого дела. Когда отец бывал дома, к нему часто приходили разные люди в военной форме, долго разговаривали с ним в кабинете о каких-то непонятных вещах, постоянно поминая «Проект Изерлон Два». Этот проект был очень серьезной и тяжелой работой. Яна, хоть и была совсем маленькой девочкой, даже еще не ходила в школу, но все же понимала, как ее отец уставал за бесконечными чертежами, документами и расчетами. А в один день ранней весной, когда в туманном прохладном воздухе кружились отдельные мелкие снежинки, отцу прислали необыкновенное приглашение, которое, как он сказал, было частью награды за его работу. Только вот лицо у него при этом стало грустное, словно пригласили их куда-то в не очень хорошее место… Место это, как оказалось, называлось Ноэ-Сан-Суси. *** Яне было скучно. По бесконечным комнатам и коридорам одной гулять не разрешалось, вообще нельзя было далеко отходить от отца, чтобы не потеряться здесь. Отец чего-то ждал, прогуливаясь и иногда заговаривая со своими знакомыми, а Яна, одетая в красивое, но неудобное платье, не могла даже толком побегать или залезть куда-нибудь. Массивные столы и стулья так и манили, а важные портреты так, кажется, и напрашивались, чтобы им скорчили рожу… Но на каждом углу, у каждой двери стояли охранники в черно-серой форме. Наверно, они бы очень сердились, если бы кто-нибудь вздумал буянить прямо у них под носом. В какой-то момент, засмотревшись на огромную картину, изображавшую взлет космических кораблей, Яна потеряла отца из виду, а как снова найти его — не знала. Боязно было обращаться к важным незнакомцам в военной форме, да и к жутко-неподвижно застывшим охранникам — тоже. Вдобавок Яна не очень хорошо помнила всякие сложные правила вежливости, с кем как разговаривать, кого как называть и прочее, и потому боялась показаться глупой и невоспитанной. Поэтому она решила, что если снова пройдется по тем залам, где они с отцом уже были этим вечером, то обязательно отыщет его среди собравшихся. — Девочка, ты дочь Павла Бронштейна? — неожиданно обратился к ней подошедший охранник — с виду вовсе даже и не страшный, наверно, потому что он двигался и говорил, как и положено нормальным людям, а не притворялся статуей. *** Павел Бронштейн играл на рояле. Конечно, он не был ни профессиональным музыкантом, ни певцом, но умение и некоторые способности никуда не девались даже после долгого перерыва. Душа просила отдыха, хотя бы на краткие минуты. Чертов дворец. Чертов рождественский прием, чертов праздник — весенний на Одине, зимний на Старой Земле. Чертов «Изерлон-2». Чертова Эмилия Лоэнграмм, додумавшаяся возродить монстра трехвековой давности — для чего только? От кого теперь защищаться? От пиратов, сепаратистов или Баалатской автономии? Чертов старательный идиот Меркатц, притащивший их с Яной в это змеиное логово. Чертов он сам, Павел Бронштейн — главный инженер проекта «Изерлон-2». Чертово все. Пальцы привычно-аккуратно топтались по блестящим прохладным клавишам, выстраивая одну из знакомых мелодий: кажется, какая-то старинная песня, слова которой за ненадобностью забылись, либо же и вовсе не были знакомы. Чертова Эмилия. Знала ведь, чем он захочет скрасить ожидание, вот и велела отвести в эту комнату. Захотела послушать, какими словами, какими звуками втайне поет его душа. Интересно, кто еще услышит. Вокруг — уже внутренние части императорской резиденции, для гостей не предназначенные. Охраны мало, помещения нежилые: сейчас в Ноэ-Сан-Суси размещено гораздо меньше народа, чем в старые недобрые времена династии Гольденбаумов, когда дворец был построен. За дверью — охранник. Привел Яну, объявил вежливо, что вот, мол, девочка ваша. Теперь ошивается там и слушает. И Яна слушает, усевшись неподалеку на ковре. Привыкла сидеть смирно, когда папа балуется музыкой. А сколько, интересно, тут еще дверей, окошек, лазов? Что за колыхающимися занавесями на стенах? Откуда наблюдают за ними, откуда может выйти очередной незваный слушатель? Наблюдает, живо глядит, кажется, даже портрет Райнхарда Первого на одной из стен. Именно рисованный портрет, не фото, но похож получился. Павел сотни раз видел первого Лоэнграмма на фото и видео, интересовался по молодости. Да и кто ж не интересовался личностью основателя Второго Галактического Рейха? Вы знаете, мой друг, сегодня я впервые Не знаю, что сказать, а главное — зачем. Занавеси в одном месте, в углу, шевельнулись. Точно, проход. Кто-то отодвинул ткань и теперь глядит. Не Эмилия, точно: роста другого, двигается не так, да и держится скромнее. Старая императрица бы сразу зашла, не топталась бы на пороге. Все ж таки показался. Молодой человек, по-кукольному, по-ненастоящему как-то красивый, блондинистый, светлокожий — редко сейчас бывает такая внешность. Рецессивные гены, мать их так. Павел и сам не понял, почему не запутались его пальцы, почему не дрогнул голос, напевающий странную старую песню… Хотя — чему удивляться? Разве не виделось раньше, в юности, всякое во время таких вот музыкальных забав? И не разберешь уже, то ли воображение подшутило, то ли и вправду с чертовщиной встретиться довелось. У тайного входа — человек. На стене — портрет. А какие различия в облике живого человека и нарисованного? А различий-то в облике почти нет. Вы слишком далеко для памяти и писем, Для сплетен и гостей, для дружбы и вражды… Юноша смотрит незло, не пугающе, потерянно как-то. Словно зашел — и позабыл, куда шел и зачем. Встал у стены, хочет слушать и дальше. От ближнего настенного светильника — его тень на стене, темным очертанием сбоку от тела. У него есть тень. Значит, не дух, не призрак бесплотный. Яна тоже рассматривает симпатичного незнакомца — значит, и не галлюцинации это. Но кто тогда? Клон? Или — чем черти по праздникам не шутят — настоящий мертвец воскресший? Чем еще занимается неугомонная Эмилия? Что тащит из ушедших великих времен, не понимая или не желая признавать, что ту эпоху уже не возвратить? Отцвел вишневый сад — горят сухие листья, И в небо улетает горький дым. *** Яна видела больше, чем смог заметить ее отец, занятый своей музыкой. Сидя на ковре и оглядывая комнату, девочка видела еще один вход — просто дверь в углу, не ту, через которую ее привел охранник, а другую. Золой и пеплом — судьба и жизнь… Фигурная ручка подалась вниз, и дверь бесшумно начала открываться. Кто-то стоял за ней, кто-то еще пришел послушать, как отец играет на рояле и поет странную песню… Нас проклинают — а ты держись! Рука в черной перчатке — женская, изящных очертаний, хоть и довольно крупная — ухватилась за край двери, открыла ее полностью. Дверь и не скрипнула. Пришедшая застыла на пороге длинным черным силуэтом — высокая и довольно молодая женщина с несколько мужеподобной фигурой, одетая в военную форму, темноволосая, совсем коротко стриженная… Вот интересно, ведь все говорят, что женщинам нельзя коротко остригать волосы и носить мужскую одежду. Но эта вот стоит тут, совершенно настоящая. Значит, про одежду и прочее — все неправда? У этой женщины светлое-светлое, как будто подкрашенное лицо и ярко-фиолетовые, красивого цвета глаза. Застыла на одном месте, не двигается, словно почти не дышит даже. Только смотрит загадочно и моргает своими необычными глазами. Почему она кажется грустной? И почему тот красивый, светловолосый, который устроился у стены, так растерянно оглядывается по сторонам, словно забыл, где находится? Спутаны карты и времена. Что за эпоха досталась нам? Кто-то ушел — кто помянет Тех, кого больше нет? *** Павел Бронштейн умудрился удерживать свою мелодию и тогда, когда из тени темного угла медленно и бесшумно вышла Алесса Гринхилл. Еще одно чудовище, созданное по заказу Эмилии Лоэнграмм, с теми же непонятными целями. Искусственное тело, искусственно же улучшенный мозг — ничего настоящего. Результат запретных экспериментов над человеческой природой. По крайней мере, так говорится в бродячих неподтвержденных сплетнях. Сделала несколько шагов — и вновь застыла. В общем-то, не уродлива, хоть и жутковата по первому пристрастному впечатлению. Несмотря на форму, выправка у нее не военного, скорее уж движения напоминают танцовщицу… или же убийцу. Кто о чем себе навоображает. Цветущих вишен жемчужный сон… Я не скажу вам, что я польщен, Или смущен, Или влюблен В древние миражи. Третья слушательница явилась оттуда же, откуда и светловолосый молодой человек. Высокая и худая старая женщина решительно, хоть и без особого шума, отодвинула занавесь концом тонкой трости. Войдя, осмотрелась, пронзая каждого поочередно взглядом темных карих глаз. — Райнхард, иди к себе, — тихо скомандовала старуха, важно кивнув замысловатой прической. Черных волос на ее голове, как ни странно, было куда больше, чем седых. Тот, кого звали Райнхардом — кто же он, в конце концов? — молча подчинился, на прощание слегка растерянно улыбнувшись обоим Бронштейнам. — Алесса, вас ждет Лоринайтис. Женщина с фиолетовыми глазами, мгновение помедлив, перевела взгляд на старуху, словно раздумывая, повиноваться или нет. Тихо вздохнула, не меняя задумчиво-печального выражения лица, и бесшумно удалилась, похожая на длинноногую бесхвостую кошку. Дня обещаньем горит рассвет, Ветер подхватит вишневый цвет, Что-то ушло, Кто-то ушел — Мы остаемся жить. Яна, не узнав старую женщину, но видя ее важное и строгое лицо, поднялась с ковра и встала рядом с отцом, приняв самый скромный и благонравный вид, на который только была способна. — Прекрасно, Павел, — серьезно произнесла Эмилия Лоэнграмм. — И я не только об «Изерлоне».