Песни и сказки о Героях Галактики

Алек даже удивился, когда Уолтер, будто угадав его мимолетную мысль, предложил станцевать. Тихо, по-всегдашнему ласково засмеялся, поняв, что смутил… — Не бойся, брат. Это всего лишь один вальс, а не что-то предосудительное. И все это — сон, не забывай, если тебе так проще. Так действительно было проще. Уолтер Лоэнграмм — или же Вальтер фон Лоэнграмм — был красив какой-то совсем уж не мужественной, кукольно-слащавой красотой, так что при первой встрече Алек принял его за девочку, да и во все последующие отвязаться от этого впечатления так и не мог. Наследник кайзера Райнхарда очень сомневался, что настолько идеальная, как будто искусственная внешность могла бы существовать в реальности. Но вот во сне, во многих снах, приходивших сначала во время приступов лихорадки, а затем и вовсе каждую ночь… Наяву мать прятала свою боль и обреченное ожидание, Феликс Миттермайер смотрел с чувством превосходства и тайной насмешкой, кузен Альберт был еще слишком мал… Наверно, именно все это, в сочетании с проявившейся наследственной болезнью, и выдало настолько яркие и причудливые видения, не желавшие отступать. Уолтер был тем, о ком Алек мечтал едва ли не с тех пор, как осознал себя и других людей вокруг — тех, кто был, и тех, кого уже не было. Хотя бы в этих снах у Александра-Зигфрида фон Лоэнграмма был брат. Впервые Уолтер явился три года назад, когда Алеку было тринадцать лет, а очередной — уже далеко не первый — приступ лихорадки оказался гораздо тяжелей и дольше, чем любой до него. Тогда Алек сначала подумал, что вот уже и галлюцинации начинаются, или же — чем судьба не шутит — в таком милом обличье, чтоб не испугать, явилась к нему смерть. Уолтер, словно угадав его страх, улыбнулся мирно-ласково, присел на край кровати, ощущаясь — вот странно — как настоящий человек из плоти и крови. Представился. Услышав явно мужское имя, Алек изумился: — Уолтер? Но ты же девочка… Ночной гость, не обидевшись, поспешил возразить. Алек, не желая спорить, убедил себя, что во сне или в галлюцинации глупо чему-то удивляться. А о родстве стал догадываться, пожалуй, еще до того, как новый знакомый назвал свою фамилию. Слишком уж явно было внешнее сходство, правда, окрашенное женственностью — больше не с Райнхардом даже, а с тетей Аннерозе, наверно. Помня, что в настоящей жизни близких родичей с таким именем у него нет, Алек невольно стал прикидывать, не видение ли это какого-нибудь недалекого будущего, вселяющее надежду вопреки здравому смыслу, вопреки приговору медиков… В тот, первый свой визит Уолтер, очевидно, не стремился одеться понаряднее, так что смотрелся довольно странно в белых джинсах и белом же свитере, который явно принадлежал кому-то большому, а невысокому Уолтеру доходил почти до колен, на манер платья-туники. Очевидно, отлично зная о производимом на всех впечатлении, а может, просто подражая Райнхарду, таинственный потомок тоже имел длинные, до середины спины волосы, только не носил эту красоту распущенной, а завязывал в хвостик заколкой с большим белым бантом. Уже после нескольких месяцев приятного знакомства, замечая за новоявленным братом все больше и больше довольно необычных привычек и особенностей, Алек рискнул задать ему тот самый вопрос, который наклюнулся в уме еще при первой встрече, однако в любом случае был слишком бестактен и, возможно, оскорбителен. Уолтер, однако, не обиделся даже на такое, лишь в очередной раз рассмеявшись своим негромким и очень мелодичным смехом. — Нет, совсем нет, хотя из-за моей внешности так думают очень многие. Но от чужих сплетен нет вреда, так что я обычно даже не задумываюсь о них. Уолтер Лоэнграмм был милым, но все же очень странным созданием. Опровергал недоказанный домысел — и вот предложил станцевать, как будто не двум мальчикам, а мальчику и девочке. И Алек, не раздумывая долго, согласился: в конце концов, и вправду, это всего лишь танец и всего лишь сон. И в этом сне он ощущал себя полностью здоровым и бодрым, хотя в настоящей жизни почти забыл, каково это. Место их прогулок и бесед отличалось от того, что знал Алек наяву. Не императорская резиденция на Феззане, а знакомый лишь по видео и фото Ноэ-Сан-Суси, только не превращенный в музей, а оставшийся дворцом, даже еще более роскошным, чем при Гольденбаумах. Там, в одном из пустынных сумрачных залов, Уолтер показал Алеку портреты своей прабабушки — императрицы Эмилии Лоэнграмм, деда — принца Эмиля, а напоследок — принца Райнхарда… — Тот, что на портрете — не мой отец, — пояснил он, по своему обыкновению улыбнувшись и кивнув на изображение черноволосого и темноглазого молодого человека со смуглой кожей и большим носом. — Внук моей прабабушки погиб, не оставив детей, другие умерли еще раньше, и она боялась, что семья закончится на ней. Она решила привести в действие план Оберштайна. Получить отца для будущего наследника, выдав его за своего внука. — А кто твоя мать? — решился спросить Алек, поняв, что во всех этих хитросплетениях ему сейчас разбираться вовсе не хочется. — Я совсем ее не помню, — спокойно ответил Уолтер. — Мне говорили, она была из семьи Гроун — изгнанница, проводившая ужасные эксперименты. Но она владела их семейными технологиями, имела способности, а значит — годилась для создания самого лучшего наследника. С ее помощью болезнь отца была побеждена и не передалась мне. Ее заставили быть моей матерью, потому что работать с собственным потомством Гроунам проще, чем с посторонним материалом. А что с ней случилось потом, мне так никто и не захотел сказать, сколько бы я ни спрашивал. — Он склонил голову, придавая лицу слегка печальное выражение. Алек пытался припомнить, что ему известно о семье Гроун, но вспоминалось не так уж много. Гроуны были учеными, проводили какие-то исследования генов живых существ, в том числе и людей. — Она изменила твои гены? — Именно так, — Уолтер снова улыбнулся, но уже немного не так, как прежде. В этой улыбке едва уловимо видна была непонятная гордость, как будто в деянии его матери он усматривал повод для этого… — Оставила лучшее, убрала худшее, по своим представлениям, конечно. Или по представлениям прабабушки. На портрете темноволосого принца Райнхарда значилась дата смерти — двести девяносто седьмой год от основания Второго Галактического Рейха. Ближе узнавая брата и привыкая к нему, Алек расспрашивал его об отце, которого сам не мог помнить. Уолтеру было что вспомнить и рассказать с выражением светлой легкой грусти на лице — со своим отцом он провел целых семь лет. Никакие императорские обязанности не мешали этому, потому что в том далеком времени у Райнхарда их и не было. Правила императрица Эмилия, а живые результаты таинственного плана Оберштайна жили своей тихой жизнью целых семь лет, оберегаемые от жестокого мира, отец и сын, которых уже никто не стремился разлучить. Уолтер, понимая настроение Алека, щедро делился с ним сокровищами своих воспоминаний, в которых не было ни политики, ни интриг, ни войны — лишь сладкое семейное единение, продлившее так долго и одновременно так мало. — Он иногда забывал, где находится, особенно в последние пару лет. Принимал меня за тебя, представляешь? Называл твоим именем. Как странно… Он ведь помнил тебя только младенчиком, а я был с ним целых семь лет — было время привыкнуть. Но, наверно, его память уже не могла так хорошо удержать новую жизнь. Алек желал знать больше, и воспоминания не прекращались, а сны и видения поглощали его все больше, заслоняя реальность даже тогда, когда лихорадка отступала. Мать едва сдерживала слезы, прося рассказать ей, в чем дело, попытаться спать хоть немного меньше. Феликс, заглядывая на краткие минуты, пристально всматривался в глаза того, кого в детстве считал другом. Он ждал неизбежного, но не с горем, как Хильдегарда, а, пожалуй, даже с интересом. Ведь не каждый мальчишка может похвастаться, что за каких-то шестнадцать лет был свидетелем кончины уже двоих императоров… О плане Оберштайна Алек так и не решился заговорить ни с кем, подумав, что знающие будут выспрашивать, что и откуда ему известно, а неосведомленные домыслят невесть чего и, пожалуй, натворят еще чего-нибудь непоправимого. Алек помнил рассказ Уолтера о том, почему императрица Эмилия решилась на использование этого плана. И сам, подумав, одобрил это будущее решение. *** В то утро, когда столицу заволокло стылым туманом, Уолтер Лоэнграмм явился к своему брату в последний раз. Устроился около окна, невидимый ни для императрицы, ни для графини Грюневальд, ни для шестилетнего Альберта, который уже понимал, что происходит, и был очень напуган… Алек, взглянув в ту сторону, видел своего красивого брата словно сквозь легкую дымку. А может, это густой молочно-белый туман с улицы каким-то образом просочился в спальню? На краткий миг рядом с Уолтером проявились и другие люди. Эмилия Лоэнграмм — высокая, старая, смуглая, имевшая в прическе гораздо больше черных волос, чем седых. Она глядела очень строго, как будто желая сказать, что плакать и жаловаться на судьбу — дело совершенно пустое и недостойное приличного человека. Ей-то, конечно, это было известно как никому другому: она пережила всех троих своих детей и шестерых внуков… Следующей едва мелькнула, должно быть, та самая неведомая мать Уолтера — невысокая, тоненькая, в длинном белом плаще с накинутым капюшоном, даже не показавшая своего лица. Только выбился из-под капюшона белесый локон… Последним показался еще один Лоэнграмм — Алек понял это по знакомой внешности, хоть и не сообразил сначала, кого увидел в этот миг то ли сна, то ли бреда. Райнхард, один раз император и один раз принц, умерший в прошлом и в будущем, глядел растерянно, словно забыл, где оказался и кто он такой. Взглянул на одного сына, потом на другого, чуть нахмурился в усилии сообразить, вспомнить… Но безуспешно. — Ну же, отец… — улыбнулся Уолтер. — Разве ты не узнал? Это Алек, твой первый сын. Скоро он придет к тебе. — Алек? — тихо и все так же растерянно переспросил Райнхард. — У меня был еще один ребенок? Я не помню… Прости, — с выражением печали и непонятной вины посмотрел он уже на Алека. — Если это правда… Я не хотел этого. Я не выбирал такой судьбы. — Но выбор был сделан, — как всегда, ласково улыбнувшись, тихо сказал Уолтер, приобнимая отца, которому не доставал даже до плеча. — Ты же помнишь, ради чего? Райнхард смотрел с бессильной покорной растерянностью. Уолтер улыбался — прекрасно и нежно. В том далеком времени он получил все, что не досталось Алеку: живого отца, здоровье, полноценную жизнь с идеальными генами, да и многое, многое еще. Взгляд Алека неудержимо заволакивало волнистой мутью, образы отца и брата тускнели… — Алек! — донесся как издалека тонкий детский голосок. Маленький Альберт, словно что-то почувствовав, отчаянно звал двоюродного брата, дергая его за руку, прося проснуться… *** Александр-Зигфрид фон Лоэнграмм, сын Райнхарда фон Лоэнграмма, второй император Нового Галактического Рейха, не дожил до своего шестнадцатилетия меньше двух недель. Регентом продолжала быть императрица-вдова Хильдегарда, а наследником назначен шестилетний Альберт — сын графини Грюневальд и ее незнатного молодого мужа Конрада фон Модера. Мальчик принял новую фамилию и отныне должен был именоваться Альберт фон Лоэнграмм. Ради блага государства. Ради продолжения династии.