Песни и сказки о Героях Галактики

Давным-давно, в далеком-предалеком Изерлонском коридоре, в славной крепости Изерлон, жил-был Ян Венли. По званию — адмирал Союза Свободных планет, по национальности — условно китаец, по семейному положению — без пяти минут женатый, а по натуре — любитель истории и выпивки. Как выпьет — тотчас в какую-нибудь историю вляпается. Сидел однажды Ян в местном баре, бренди попивал, чайными пакетиками закусывал, беретом занюхивал и слушал, как пилоты «спартанцев» и розенриттеры парочку пленных имперских офицеров спаивают. А те и рады, мол, с пленных все взятки гладки. Один уж местечко потеплее под столом ищет, другой еще байки местные пересказывает, вилкой черта изображает. — И там, значит, трубы все время прорывает, все в одном месте! — вещает вдохновенно слушателям. — Уж сколько меняли, чинили — все равно через неделю течет. Ручеек типа… Наши там через него даже мостик сделали, все равно ж ходить надо. Скамейку с сада сперли и сделали. — А зачем туда ходить-то, раз сектор пустой? — спрашивает Шенкопф. — А там раньше часовня была, — отвечает ему пленный. — Оно понятно, что народ по большинству Старым Богам молится, однако ж и католики иногда водятся, и прочие всякие. И не сажают ведь за такое, часовню вон даже сначала учредили… — И чего там за часовня, есть хоть на что посмотреть? — спрашивает Поплан. — Ну там типа картиночки с голыми ведьмами и суккубами и с прочими грехами… — Да нету ее давно, — отмахивается пленный. — Закрыли. — А чего закрыли-то? — Да чертовщина там стала твориться, вот и закрыли. Сначала техника трубой пришибло до отключки, а он в ручей лицом свалился и захлебнулся. Потом еще один чел спьяну с мостика навернулся да шею сломал. После того, значит, мадама одна из развлекательного сектора отличилась — дитенка родила да в ручье и утопила, а сама пояс за трубу — и в петлю. Болтали, приходят сюда — ручей вдвое больше бежит, а она на трубе висит да качается. И дитенок под мостиком застрял. — Ептыть… — ругаются республиканцы. — Бляха-муха, хорошо, что у нас таких крепостей нет! — Ну так Изерлон-то теперь наш и есть, — возражает кто-то. — Ептыжблямоитрусиля! Подивился Ян диковинному слову от пьяного пилота, пообещал себе запомнить, чтоб потом кота удивлять. Вспомнил тут следом и про корм котовый, и про свою квартиру, и про Юлиана — домой засобирался. В один карман — бутылку недопитую, в другой — чайные пакетики, на голову — недожеванный берет, и отправился. Идет, изредка к бутылке присасывается, уж мечтает, как к себе придет и спать завалится. Вдруг видит — идет ему по коридору навстречу Фредерика. Да не одна, а с девушкой какой-то незнакомой. Идут, разговаривают о чем-то весело, посмеиваются. «Да что ж это я?! — перепугался Ян. — Обещал же, до конца недели — ни единой капельки бухла в рот не возьму. Как я теперь ей на глаза покажусь?» Тут увидел он рядом неприметную дверку незапертую, да туда и нырнул, пока не заметили. Девушки мимо прошли, а Ян, вздохнув с облегчением, к спасительной дверке спиной привалился. Только тогда и очнулся, когда она от этого захлопнулась. Подергал Ян дверку туда-сюда, ручку покурочил — никак не открывается. Постучал, позвал кого-нибудь — не отвечают. Испугался адмирал. Огляделся вокруг — коридоры в разные стороны ведут, везде стены серые одинаковые, светильники светят, и ни одного человека вокруг, ни единого живого звука не слышно. Опять позвал он — только эхо ответило. Подумал Ян немного, да и решил не стоять на месте, а идти в любую сторону — авось так и выбредет хоть куда-нибудь. Берет поправил, предков помянул, к бутылке опять приложился и пошел. *** Долго ли, не долго ли шел Ян по неведомым коридорам, да только показалось ему, что вокруг воздух холоднее стал, словно как в подвале или в пещере. Спрятал он руки в карманы, а уши в берет, дальше идет, не сворачивая. Прошел еще немного — слышится ему водный плеск, как будто впереди речка течет. «Да откуда ж тут речка, ерунда какая», — подумал. Вспомнилось было ему, что вроде как слышал он что-то когда-то на этот счет, однако сразу забылось все в пьяной голове. Прочистил уши — и дальше пошел. Видит — и впрямь речка, не почудилось ему журчание. В стене дыры проржавленные, трубы прохудились, вода из них на пол течет и в щели какие-то убегает. Весь пол в ржавых полосах, как будто кровь чья-то здесь проливалась. «Вот она, — думает Ян, — хваленая имперская аккуратность! Трубу починить не могут, и это тут, на таком важном объекте! Что ж тогда у них там в самой Империи творится? Может, хоть Лоэнграмм этот их в божеский вид приведет, пока совсем жить не разучились». Потоптался на месте, пооглядывался по сторонам, и тут почудилось ему, что за речкой, за поворотом коридора, свет мелькнул, не как от светильника, а словно как от костра. «Небось, — думает, — лентяи-техники тут посиделки устраивают, шашлычки жарят. Может, и со мной поделятся?» Отыскал через речку мостик, из старой скамейки сделанный, перешел по нему и побрел на свет, который теперь уж точно за поворотом мелькал, не в воображении. Не заметил он, как позади него тени зашевелились: женщина, что на трубе повесилась, утопленник, со сломанной шеей человек, а из-под моста словно бы детская головка высунулась. Напрасно призраки погубленных его удержать старались — не видел он их, не слышал, знай себе шел вперед. Завернул за поворот — и жуткое зрелище ему явилось: высится впереди дверь железная, на ней имперские лозунги написаны, свастики намалеваны, да и просто слова ругательные и рисуночки неприличные. Над дверью табличка: «Штатная общехристианская часовня крепости Изерлон». Чуть пониже приписал кто-то «Добро пожаловать с ад», а к последнему слову еще какой-то умелец в начале букву «З» пририсовал. Почесал Ян в затылке, припомнил вроде, как слышал что-то про эту самую часовню, дескать, была, но закрыли. А вот почему закрыли — не вспомнил, как ни старался. Одно только засело ему в голову — небось, облюбовали это место техники или солдаты для своих посиделок, костер там жгут и шашлыки жарят. Подошел потихоньку, чтоб не напугать злоумышленников, дверь приоткрыл без единого звука, да и сунулся внутрь. Как написал когда-то один поэт, «О Боже, что творилось там!». Ян, конечно, Бернса не читал, однако же и сам примерно так подумал, увидев, кто в закрытой часовне вечеринку устроил. А устроили ее не колдуньи-ведьмы, не черти рогатые и даже не техники недобросовестные. Тусовались там люди многочисленные, по имперской моде разодетые: кто в гражданском, кто в мундирах военных, а кто и вовсе не пойми в чем, только плюнуть да отвернуться. Выплясывают при свете факелов разноцветных, то хороводом, то ламбадой, то парочками-троечками — кто во что горазд. В одном углу оркестр притулился, а на подоконнике могучий субъект в мундире расселся, на волынке солирует. Пригляделся Ян со своего места — лицо волынщика ему знакомым показалось, но не так, как если б он его вживую встречал, а как будто на фото или на портрете видел. Протер адмирал глаза, вгляделся еще внимательнее — и чуть под дверь не свалился. Понял он, что сидит на подоконнике с волынкой не кто иной, как сам Рудольф фон Гольденбаум, несколько веков назад умерший. А с виду, надо же, совсем натурально как живой! Пригляделся Ян к другим собравшимся — еще с десяток разных покойных Гольденбаумов насчитал, а с ними и жен, и родичей побочных, и советников, да и просто аристократов именитых, тех уж и считать в лом было. И все они, хоть и померли давным-давно, на вид совсем живые были, веселились, плясали, разговаривали, кто-то даже в карты играл на щелбаны и раздевание… А на стенах все бесчисленные картины были, злодеяния императоров изображавшие. Поежился Ян с ужасных изображений. А еще больше поежился, когда увидел в ламбаде одного императора, любовью к молоденьким мальчикам славившегося. Голову тогда быстренько обратно наружу высунул, только щелочку оставил, чтоб дальше подглядывать — очень уж ему, как историку, на исторических личностей интересно поглядеть было. А в часовне тем временем тусовка уж вовсе в оргию превращалась. Кто одежду сбросил и в панталонах отплясывает, кто товарища гитарой по башке колотит, кто с антикварной вазой непристойным забавам предается… — Ты сдурел, что ли?! — вдруг спрашивает кто-то сзади, Яна от дверей оттащив. — Жить надоело? Взвизгнул Ян диким голосом от неожиданности, но тут ему и рот крепко зажали. Смотрит — схватил его кто-то в имперском мундире, глазастый, с лица молодой и приятный, с виду знакомый, да еще и рыжий. Понял Ян, что за мертвый чувак ему встретился. В это время из часовни дикие вопли раздались: «Лови! Хватай, живого хотим!». — Ну вот, заметили тебя, — вздохнул Кирхайс, поудобнее Яна за руку перехватывая. — Побежали! — и припустился прочь от часовни, таща его за собой, а следом за ним все мертвое сборище неслось, улюлюкая и неприличности всякие выкрикивая. Вот-вот, кажется, догонят, за штаны схватят, а что дальше сотворят — и представить страшно. А рыжий знай себе чешет, не устает, да и куда мертвому-то устать… — К речке давай! — сообразил Ян. — «Боятся бесы, ведьмы, черти… воды текучей, словно смерти», точно! Ничего не сказал Кирхайс, только кивнул и к мостику устремился. Кажется, вот уж близко, несколько шагов всего осталось, и отстанут от них наглые покойники, да не тут-то было. Вывернулся неведомо откуда император-мужелюбец, да кааак прыгнет на Яна, схватить его целясь! Не сплоховал тут храбрый Кирхайс. Дернул Яна в сторону, прочь от цепких лап, так что только берет адмиральский достался извращенцу. Тут уж и мостик совсем рядом оказался. Проскочили Ян с Кирхайсом за речку, а мертвые, поругавшись, отстали и обратно в свое логово вернулись. — Уфф, спасибо! — говорит Ян. — Спас ты меня от этого педофила. А чего это ты речку пройти можешь, а они нет? — Потому что они все за грехи свои наказаны, — отвечает Кирхайс, — не в битве померли, а кто за столом от обжорства, кто на любовнице, кто выпивкой захлебнулся — в общем, непорядочная смерть у них у всех была. Вот и попали они все в ад, а сюда вроде как на выходные поразвлечься являются. — А ты сюда как из рая попал? — Да я не из рая, а просто сам по себе. Умер почетно, а жить-то еще хотел, вот и брожу теперь, за живыми наблюдаю. Иногда и сюда забредаю, посмотреть, не появился ли знакомый кто-нибудь. — Слушай, а проводишь меня куда-нибудь до знакомого места? — попросил Ян. — А то я тут опять заблужусь. Подумал Кирхайс, да и согласился. Все равно привидению делать нечего, а тут такой интересный собеседник попался. *** — Ты только, когда с Райнхардом в бою или при сдаче встретишься, обязательно трезвым будь, — наставлял Кирхайс напоследок. — А то он пьяных за километр чует и вообще жуть как не любит. И не говори, что меня тут видел, а то он заревнует. Сказал так, Яна по голове погладил и пропал. А сам адмирал, с тоской о берете вспомнив, вдруг страшную усталость почувствовал… — Гляньте, да вот же он! Фредерика, вот он, живой! — Только очень пьяный… — Где только извозюкаться успел? — Меня больше интересует, куда он дел свой берет! Юлиан, поднимай его, и бутылку эту возьми, а то опять присосется. — Ян, ну что ж вы так… — А берет он, наверно, слопал. Я видел, как он его жевал сегодня, когда мы тех парней поили. — Скорей бы уж война, что ли! Уж Лоэнграмм-то ему точно мозги вправит. — Мяу!