Песни и сказки о Героях Галактики

Давным-давно, в далекой-далекой галактике… ну или в недалекой, как тут некоторые уверены… Короче, в некоторой галактике, в некоторой Галактической Империи, жил-был Пауль фон Оберштайн. Жил не то чтобы очень долго, но насыщенно и плодотворно: и в смене династии участвовал, и в войнах, и в разборках помельче, и интриги плел, и даже собаку завел, вот какой был великий человек! Ну, жил-жил… да и помер, а когда и как — кто смотрел, тот знает. И завещал он перед смертью своему помощнику, чтоб о собаке заботился до конца ее дней, а также еще кое-что под большим секретом. Изумился помощник, испугался, однако последнюю волю начальника исполнил. О собаке заботился, отварной курицей кормил досыта, а о той самой секретной просьбе ни единому человеку не заикнулся, сам все сотворил, о чем сказано было. Как в песенке поется, «с тех пор прошло годов немало». Уж и кайзер Александр-Зигфрид до взрослых лет дожил, уж и юбилей династии праздновали — двадцать пять лет, конечно, не пятьдесят и не сто, но тоже циферка симпатичная. И повелел молодой кайзер к этому самому юбилею специальный музей учредить, где бы великие достижения Райнхарда Первого и его команды прославлялись. Не знал про то никто посторонний, но поговаривали, что того музея проект еще при жизни Райнхарда тайно составили, экспонаты основные подобрали, только ждали удобного времени. Вот и дождались. В назначенный срок открыли музей. Экспонатов набралось — немеренно, всякого разного вида и качества: хоть фото, хоть одежда, хоть цветочки комнатные, хоть кусочки от крепости Изерлон, которую на металлолом недавно разобрали… Даже чучело кота в берете было, по почте анонимно прислали. И был в том музее один особый зал, только фотографиями занятый. На снимках, понятное дело, кайзер Райнхард красовался, в разных видах, позах и обстановках: хоть в мундире на совещании, хоть без мундира в спальне, хоть с букетом цветов, хоть на фоне «Брунгильды»… И детские его снимки в том зале оказались, и с юных лет, и уже под конец жизни. Одно фото уж очень зрителям полюбилось — на нем Райнхард с маленькими рыженькими котятами заснят был. А поговаривали еще люди, что в том же зале тайничок есть, где особые фото спрятаны, а что на тех фотах — никто не знает, а кто их видел — тех давно уж и в живых нет, от восторга скончались. Зашел как-то кайзер Александр-Зигфрид музей поглядеть, да увидел там отцовские фото, сколько в жизни не видывал. Приуныл, загрустил, зависть в нем проснулась, потому как у Алека только в младенчестве волосы золотые были, а постарше стал — потемнели, в мамину родню удался. Ходил он по залу, глядел да все больше в пучину горькой зависти погружался. Вдруг чувствует — словно взгляд чей-то холодный и тяжкий в спину, давит душу, беду накликает. Обернулся — нет никого. Глянул в другую сторону — а там как раз та самая фотография с котятами висела. Умилился молодой кайзер, пропала зависть, жалко ему отца стало… Да и заповедано еще с древнейших времен: «Кто не любит котят — тот дурак и психопат». Тут и взгляд жуткий пропал. Удивился Александр-Зигфрид, стал хранителей музея расспрашивать, чего да как, но те ни про какой взгляд не ведали, не беспокоил их никто ни в том зале, ни в каком другом. Отступился кайзер, но после распорядился в тот зал ведуна-экстрасенса послать, как ему милый друг Феликс Миттермайер посоветовал. Пришел ведун, зал своими способностями от двери просканировал — чуть в обморок тут же не свалился, даже внутрь заходить поопасился. Как отнюхали его нашатырем — занимательные вещи рассказал. Дескать, в зале этом Великая Сила бурлит, как борщ на плите, так бурлит, что аж непонятно, от чего да для чего. Вроде как и энергия памяти там в больших количествах — от фотографий, и отпечатки ушедших душ — от них же, и кавая страшный передоз в атмосфере — от зрителей, и вроде как даже сущности какие-то потусторонние — вовсе уж не пойми от кого. Вспомнил кайзер, что видел, как из того зала женщины усталые и смущенные выходили, как будто чем непотребным прямо там занимались. Похихикал, хотел было запросить видео, камерами заснятое, но оказалось, что в том зале камер нет — электроника невидимыми излучениями глушится. *** И вот случилось однажды так, что пришел среди прочих в тот музей один посетитель. Видом неприметный, приличный, непотребства никакого не творил, разве только с лица все время был мрачноват, ну да с кем не бывает. Зашел этот посетитель в зал с фотографиями. Тут бы, кажется, ему и повеселеть, умилиться бы, ан нет, ничего подобного. Поглядел он на кайзера Райнхарда в разных видах и позах — еще больше помрачнел, зрачки сузились, руки в кулаки сжались. Увидел фото с котятами — выругался шепотом, страшные проклятия произнес, ненависть дикая в глазах мелькнула… А что дальше произошло, не понял тогда никто. Только что был человек — и не стало, только что стоял, не шатался — а вот уж лежит и не шевелится. Только что жив был — и вот умер. Вынесли тело, закрыли зал с фотографиями, экспертизу провели. Показала экспертиза, что у мрачного посетителя в мозгу извилину какую-то перемкнуло, вот и умер. Все остальные, кто тогда в зале был, ничего подозрительного на месте не заметили, разве что сам покойный им сомнительным показался, потому как даже на фото Райнхарда с котятами не умилился, а наоборот. Обследовали на всякий случай и сам зал — но ничего, как водится, не нашли. Больше года после того никаких подозрительных происшествий не было, а потом еще одна смерть в зале с фотографиями приключилась. И тоже, как в прошлый раз — посетитель подозрителен был, мрачнел, на фото глядя, словно кайзера Райнхарда ненавидел за что-то. И помер так же — извилину в голове перемкнуло. Доложили об этом кайзеру Александру-Зигфриду. Тот велел это дело пока в секрете держать, а сам вместе с Феликсом Миттермайером ужасный план измыслил. Засели два друга в тайной кладовке, среди ящиков и швабр, запаслись лампой, выпивкой и закуской и за одну ночь составили список, кто из самых главных советников, министров и военачальников предателем и врагом государства может быть. В назначенный день объявил кайзер всеобщий придворный поход в музей. И сам пошел, и Феликса взял, и всех самых главных советников, министров и военачальников. Наползла вся эта орава, как водится, в зал с фотографиями. Стал кайзер примечать — кто умиляется, кто любуется, а кто и косо посматривает. Не верил он, конечно, своему взгляду, все ж таки мужи государственные, врать и лицемерить с пеленок приучены. Лишь на таинственную Силу надежда осталась. И взмолился мысленно Александр-Зигфрид: «Кто б ты ни был такой, хоть призрак умершего, хоть демон адский, хоть от Старых Богов посланец, хоть и просто Сила Великая — помоги мне сейчас, отдели правых от виновных, накажи тех, кто наказания достоин, покарай врагов государства!». Сказал так неслышно — и словно б снова тот взгляд ощутил, только уж не давящий теперь, а с одобрением. А следом — вспыхнуло что-то в незаметной щелочке на стене, жутким светом зал на миг заполнило, холодом повеяло, как из пространства космического — и враз многие советники, министры и военачальники мертвыми попадали. Как раз те, кого в тот список тайный вписали, хоть и не все. Испугался кайзер, однако виду не показал. Повелел музей на сегодня закрыть, хранителям — не трепать, тела вынести и в морг пока что определить, умерших объявить за измену казненными, а на место тотчас экстрасенса позвать. Пришел экстрасенс, и приказал ему кайзер в транс войти да с духом потусторонним пообщаться, если есть тут такой. Вошел ведун в транс, а дух его уж поджидает, сам пообщаться желает с младшеньким Лоэнграммом. — Ты кто таков, дух бесплотный? — спрашивает Александр-Зигфрид. — Уж не мой ли отец покойный? — Нет, — отвечает дух. — Я Пауль фон Оберштайн, советником вашего отца был, на трон его протолкнул своими усилиями да своим умом. — А как ты врагов государства можешь видеть и наказывать, если помер давно? — удивился кайзер. — Перед смертью сделал я завещание, — говорит дух. — Среди прочего разного — как придет черед этот музей открывать, так сделать в нем комнату с фотографиями кайзера Райнхарда. Когда он жив был, все друзья на него умилялись, самым красивым во вселенной называли, да и честные враги — тоже. А завистники, враги подлые — бесились, на него глядя, плевались, мысли гадкие и злобные думали. Вот и был способ узнать их. Теперь в этом зале истина открывается, потому как кто кайзера Райнхарда ненавидит — тот и вам не друг, и врага государства так открыть можно, и даже просто маньяка, кто на котят со злобой смотрит. — А что это за вспышка такая была, чем ты всех врагов казнил? — кайзеру уж интересно стало, не страшно совсем. Указал дух на тайник, в стене хитро запрятанный, объяснил, как открыть его. Нашли маленькую щель в стене, открыли пошире — а в ней глаза сидят на подставочке, смотрят внимательно, электронным светом посверкивают. И записка лежит старая-престарая: «Сим подтверждаю, что завещал свои электронные глаза с лазерными мини-орудиями на борьбу с врагами Рейха и династии Лоэнграммов». Следом подпись Оберштайна, подлинная, по архивам известная. И на уголке записки кровь запеклась. *** Что дальше было, про то никому доподлинно неизвестно, однако ж вскоре императорским указом обязали всякого государственного чиновника или военного музей этот посетить хоть раз в жизни, а многих и дополнительно особыми распоряжениями туда гоняли. И вроде как уж не умирал там никто, однако же врагов государства и династии поубавилось изрядно.