Голос в трубке слегка дрожит Я волненье твоё ловлю. Что с тобой случилось, скажи? Отвечаешь ты мне - люблю! Я молчу, я готов обнять Даже дом у Темзы реки. Повтори мне это опять! Только в трубке гудки, гудки...
4
3 ноября 2015 г. в 13:23
Во время его появления в театре, при встрече с Арлин, Хиддлстон был обходителен и чуток с ней, предельно внимателен и любезен, и в нём взяло верх любопытство: отметит ли она эту перемену?
Чтобы узнать это, ему надо было дождаться часа их вечернего телефонного свидания.
— Вот, я же говорила вам, по первому впечатлению нельзя судить. Он, оказывается, такой милый. Душевный человек. Просто душка. Несмотря на его огромную популярность, как выяснилось, он ведёт себя очень сдержанно, с достоинством. Как бы правильно сказать?.. Не задирает нос. Да.
— Не спешите судить и по второму впечатлению, оно тоже может обмануть.
— Нет, нет, вчера просто я не могла даже разглядеть его глаза. Зато сегодня разглядела.
«И когда она успела, — подумал Том. — Ведь она даже не смотрела на меня».
— Они голубые, как небо, такие чистые, глубокие, умные, — продолжала она.
— Я уже начинаю ревновать вас, — сказал Томас.
Так началась эта игра. Для него уже были ясны её правила, хоть она не знала об этом ничего.
Том уже ничего не мог поделать. События вышли из-под его контроля, как письмо, когда его уже опустил в почтовый ящик.
У этой игры были свои сложности. Дело было не только в том, чтобы она не узнала Хиддлстона. Надо было менять весь свой словарь, выражения, акцент. Надо было менять манеру поведения и, самое сложное, — свою психологию, образ мыслей.
В театре, когда им приходилось встречаться, он старался быть совсем другим человеком. Хоть и доброжелательным, но недоступным, в непробиваемой броне. И она говорила ему по телефону о нём же, разбирала его по косточкам, тонко и точно анализируя каждый его шаг, каждый жест, каждое выражение лица. Правда, Томас часто сам провоцировал её на такие разговоры, но в последнее время всё чаще и чаще чувствовал, что его усилий не требуется, она сама заводила разговор о Томе Хиддлстоне. Говорила о нём долго и охотно во время нескончаемых ночных телефонных разговоров с Брэндоном. А вот о Брэндоне с Томом Хиддлстоном не говорила никогда. И вообще, о её телефонной жизни не знал никто.
И Том не знал, радоваться этому или грустить; иногда ему казалось, что она не говорит о Брэндоне из-за полного равнодушия, и актёр грустил; иногда же он думал, что она скрывает свои отношения с ним, как что-то глубоко сокровенное, важное и дорогое. Случилась удивительная вещь — какое-то смешение чувств. Будучи Томом Хиддлстоном, мужчина, представьте, ревновал Арлин к её ночной телефонной жизни. А ночью в телефонном разговоре его, уже Брэндона, раздражали её бесконечные беседы о Томасе.
— Давайте будем с вами на «ты», — сказал он однажды, — ведь мы уже давно знакомы.
— Хорошо. Давай, — услышал он в трубку.
— Арлин, спокойной ночи, — сказал актёр, радуясь как ребенок, что с ним она будет на «ты», а вот с тем, ним же, на «вы».
И поразился тому, что впервые подумал о себе, о своем другом «я», в третьем лице.
— По-моему, ты уже неравнодушна к нему.
— Откуда знаешь? — ответила она лукаво. — Может, он тоже неравнодушен ко мне.
Том со злостью бросил трубку. И несколько дней не звонил ей. Её неравнодушие к ней заметила, по-видимому, не только она. И когда они с ней о чем-то оживленно болтали в коридоре, к ним подошёл Стивен, звукооператор, который, оказывается, был давно знаком с ней.
— И не старайся, — сказал он, смеясь, и посмотрел ей в глаза. — Пробовали — не получилось; ещё никому не удалось растопить лёд сердечка нашей маленькой художницы.
Они все трое засмеялись, а потом, когда Том со Стивом остались вдвоем, тот сказал:
— Совершенно непрошибаема. Живет монашенкой. Хранит верность погибшему мужу.
И Томас узнал, что её муж был пилотом международных авиалиний и несколько лет назад погиб в воздухе.
В тот вечер, поздно уходя из театра, Хиддлстон заметил, что Арлин всё ещё что-то рисует в отведённом для неё кабинете. У неё были длинные тонкие пальцы, и, когда она писала на огромном холсте, казалось, что она играет на рояле.
Ночью Хиддлстон позвонил ей, и она сказала ему вместо приветствия:
— Ты, оказывается, нехороший. Зачем ты бросил трубку? А вот назло тебе сегодня сэр Томас провожал меня домой.
— Как провожал? — изумился Хиддлстон, и в искренности его изумления можете не сомневаться.
— А вот так. Я засиделась на работе, было поздно, и он вызвался проводить меня. Он истинный джентльмен. Сейчас такие люди – большая редкость.
«Скорее истинный дурак», — подумал Том. – И в самом деле, она засиделась допоздна, а я и не подумал проводить ее».
Но понял и другое. Понял, что она выдает желаемое за действительное и что, если Том Хиддлстон проводил её, это не было бы ей неприятно. А может, просто хочет позлить его, Брэндэна в отместку за брошенную трубку, хочет заставить ревновать. Следовательно, она к нему «телефонному поклоннику», тоже относится как-то по-особенному? Томас терялся в догадках. Но зато, когда она в следующий раз задержалась в театре, он уже знал, как поступить.
Они шли по пустынным улицам города, завороженно глядя на вечерние огни, зажигающиеся в домах, магазинах и фонарях, и Хиддлстон спросил Арлин:
— А что вы делаете по вечерам, когда не работаете?
— Сижу дома, — просто ответила она.
— Просто так? Сидите в полном одиночестве?
— Да, но почему просто так. Читаю, слушаю радио.
«Неужели она расскажет про радио все то, что говорила мне по телефону?» – пронеслось у него в голове.
Но она заговорила совершенно о другом, и он был благодарен ей.
— Вот моё окно, — сказала она, показывая на третий этаж.
Они стояли у её дома. Она сняла перчатку.
— Может, у вас в подъезде темно? Я провожу вас наверх.
— Нет, — сказала она.
Но Том, сам себя не узнавая, решил идти до конца.
— А может, вы пригласите меня к себе?
— С удовольствием. Но сейчас уже поздно, — посмотрев на часы, сказала она, и он почувствовал, что она начинает нервничать.
— Поздно? Разве вы ложитесь так рано?
— Да нет… — она засмеялась.
— Ну, раз вы не хотите угостить меня чашечкой кофе, то давайте хотя бы пройдемся ещё немного?
Она молча пошла рядом с ним, и они несколько раз обогнули её дом. Томас, который всегда, как истинный англичанин и джентльмен, отличался чопорностью и сдержанностью, вдруг поймал себя на навязчивой мысли, что ему до ужаса захотелось побывать у Арлин, посмотреть эту квартиру с гаммами за стеной, увидеть её радио, ночную лампу, мягкое кресло у приёмника. И может, пригласи она его в тот вечер, Томас открыл бы ей свою двойную игру.
Но когда они еще раз подошли к ее двери, она быстро протянула ему руку.
— Ну, спасибо, мистер Хиддлстон, спокойной ночи.
— Катящийся камень не обрастает мхом, — сказал актёр и поцеловал её ладонь.
Она засмеялась, повернулась и ушла.
Том прислушивался к стуку её каблуков на лестнице и вдруг понял, почему она спешила, нервничала, смотрела на часы; она хотела успеть к телефонному звонку. Она ждала Его звонка.