А рассвет наступил уже, В раннем сумраке лишь одно На 12-ом этаже, всё не гаснет твоё окно. Ухожу я под взгляды звёзд. Мне не спать уже всё равною Сберегу от бури от гроз Дом, в котором твоё окно
3
23 октября 2015 г. в 20:06
Он звонил ещё и ещё. Звонил ей в час ночи и хотел поздравить. Потом позвонил еще через час, хотел поздравить её с парижским Новым годом, еще через час — сам не знал уже по какому времени, может быть, по Гринвичу. И только в половине шестого, когда он уже звонил с улицы, то услышал её голос.
— Поздравляю вас с Атлантическим Новым годом.
Она, наверное, не поняла, и он не стал объяснять.
— А, это вы? – ему показалось, что она улыбнулась. Но как-то устало. – Я только что пришла.
— Знаю. Я звонил вам целую ночь.
— Я была у подружки.
— Это неважно, — сказал Том. — В Новом году я хочу сделать вам важное признание. Я безумно люблю вас.
— Вот как! — она засмеялась. — Приятный сюрприз в первые же часы Нового года.
— Я не знаю, какие слова надо говорить в таких случаях, но это правда. Я знаю, это нелепо, глупо, я даже не видел вас, но, тем не менее, это так. Я не мыслю своей жизни без вас.
— Без моего телефона, — тихо поправила она. — Вы знаете, если даже знаешь, что эти слова просто блажь, всё равно их приятно слышать.
В первый раз их разговору не аккомпанировали гаммы — уже наступало утро, — и, так как Томас когда-то учился музыке, в далёкой юности, ему в голову пришло сравнение: хроматическая гамма жизни — чередование белых и черных клавишей, дней и ночей, хороших, светлых и плохих, мрачных дней.
— Когда же я увижу вас? Впрочем, вы правы: о прекрасная форма любви — контакты по телефонным проводам. Прекрасная связь.
— Односторонняя, — сказала она. — Я в том смысле, что вы мне можете звонить, я вам нет.
— Да, поэтому я всё же должен вас видеть. Скажите, где вы живёте? Я сейчас же примчусь к вам.
— Прошу вас, — сказала она, и он почувствовал в её голосе боль, — не отнимайте у меня эту радость. Если вы будете делать мне такие предложения, которых, поверьте, я наслышалась уже от очень многих, то мы и с вами перестанем общаться, — и добавила после паузы: — Я к вам очень привязалась. Вы первый человек, которому я говорю эти слова после гибели мужа.
Третьего января Том вернулся в театр. Весь день он отдал репетиции спектакля, который должен был состоятся уже завтра, а к вечеру узнал, что новый проект приходит в действие через два дня.
У входа на сцену Хиддлстон услышал, как режиссёр негодует: декорации были не готовы.
– Где носит эту Рид? Срочно позвоните ей!
Томас как-то совершенно случайно оказался рядом с ассистенткой Хлоей, которая в спешке водила пальцем по небольшому списку телефонов сотрудников, и машинально посмотрел на предложенные номера. Тут он вдруг вздрогнул, увидев номер, как будто увидел знакомое лицо в незнакомой толпе.
— Кто такая Рид? — спросил актёр у Хлои.
— Это наш декоратор, - поспешно ответила ассистентка, и тут же улыбнулась: – А вот и она, слава Богу. Звонить не пришлось. Когда она, наконец, обзаведется новым сотовым?
Том проследил за взглядом Хлои: девушка с темными волосами до плеч, с карими глазами, среднего роста, в джинсах и белой кофточке, держа подмышкой огромную деревянную коробку с красками, спускалась по лестнице. Тук, тук, тук — стучали её каблуки; Томас знал, что у нее туфли тридцать пятого размера.
Это было как в сказке. Случай свел их в одном учреждении, и она пока не знала об этом.
«Сейчас, когда Арлин быстро занимается декорациями, она не знает, что я — это я, что ли?..» – подумалось Тому, который неприлично рассматривал творчество женщины.
Хиддлстон не мог сдержаться: спешил сообщить ей эту новость — звонил потом впервые в эти ранние вечерние часы, но телефон молчал.
«Ничего, — подумал актёр, — позвоню в обычное время, и это тоже будет сюрпризом».
Ночью позвонил ей.
— Здравствуйте, Я звонил вам два часа тому назад.
— Что же в такую рань? Я была у подружки. У меня большая работа, и я работала у неё.
— Какая же такая работа? — как можно более «лукавым» голосом спросил Том.
— Да вот — взяла работу на дом – последнюю декорацию.
— Так вы художник?
— Да, – призналась Арлин. – Мне предложили заняться оформлением сцены в театре. Мы с вами теперь нечто вроде единомышленников.
— Вот как. И к какому спектаклю готовитесь?
— «Гамлет». Кажется, «Гамлет». Простите мне, если что, мою забывчивость.
— Режиссёр вам понравился? – выпытывал у женщины Хиддлстон. Он снова расположился в кресле, помешивая ложечкой сахар в чашке.
— Да так, не очень. Хотя актёр, который, видимо, исполняет главную роль, мне не понравился больше. Надменный какой-то. Правда, по первому впечатлению трудно судить.
Томас обомлел. Этот вариант ему не приходил в голову.
— А чем он вам не понравился?
— Да ерунда, первое впечатление всегда обманчиво. Может, он и хороший. Во всяком случае, держится с таким достоинством! Высокий, статный, лицо красивое, но очень надменное. Хотя... я с ним даже не общалась.
В первый раз она проговорилась о своей профессии. Но Том не стал расспрашивать — он знал больше того, что она могла рассказать.
— А как у вас дела? Как новый проект?
У мужчины и в мыслях не было заводить с ней что-то вроде игры, но в тот момент какой-то внутренний тормоз пришел в движение, и он сказал:
— Через два дня отправлюсь на съемки.
А утром, в день премьеры, он впервые увидел свою Арлин. Конечно, он видел её и вчера, но вчера это лицо было одним из многих — по-своему привлекательное, милое, но ничем особенным не выдающееся, обыкновенное лицо, может быть, даже и красивое, но какой-то неяркой, блеклой красотой.
Теперь, во время главной репетиции, он украдкой разглядывал молодую женщину, насколько позволяло время, пытаясь найти гармонию между её зримой сущностью, такой незнакомой и чуждой для актёра, и её таким близким и родным телефонным «я».
Во время спектакля, когда в огромном зрительном зале погас свет и проекторы устремились на сцену, она разместилась с краю, на десятом ряду. Всего ненадолго, но Томас чувствовал её присутствие, и это грело его душу.