Я вхожу в автомат ночной, Этот свет, как тревожный взгляд. Набираю номер я твой, И сигналы к тебе летят, А вокруг ни машин, ни шагов. Только ветер и снег...
2
23 октября 2015 г. в 13:11
На следующий день Том, естественно, не позвонил. Весь день он посвятил театру, к вечеру встретился с Люком, подписал контракт. В общем, так замотался, что уже забыл обо всем.
После долгого дня Тому удалось встретиться с Мартином, который увел его к себе домой.
— Ты знаешь, — говорила Хиддлстону Аманда, в то время как в другой комнате Фримен облекался в домашнюю одежду и ставил чайник, — просто поразительно, как она сама произносит слова «мам-ма», «пап-па». Никто её не учил… — Она говорила о своей дочери.
— Да, это удивительно, — сказал муж из коридора. — У меня появилась теория, что язык создали дети. Не взрослые в эпоху детства человечества, а именно дети. Это они придумали слова, которыми пользуемся мы, взрослые. Ну посмотри, что за прелесть! У кого ты видел такую девочку, а, дядя Том?
Томас рассеяно улыбался и мучительно пытался вспомнить номер: помнил две последние цифры, еще первую — ноль, и третью — ноль, потом уже вспомнил все, а вот вторую — никак не мог.
— Послушай, Аманда, ты не помнишь, какую цифру сказала ты в тот вечер?
— В какой вечер?
Пришлось долго объяснять, пришлось выдержать целую лавину острот, предположений, намеков, ухмылок, шуток, и когда он был уже у порога, уже в пальто, услышал голос Аббингтон:
— Вспомнила: два! У нас с Мартином два ребенка.
Том улыбнулся, но уже искренне и не натянуто, и покинул дома друга.
— Алло. Здравствуйте, это я.
— Здравствуйте. Кто это?
— Вы уже забыли, - выдохнул Хиддлстон. - Помните, я вам звонил? Три дня тому назад. Почти в это время.
— Но у вас был другой голос, — сказала она насмешливо. — Или это целый отряд одиноких друзей одного женившегося? Скрашиваете, так сказать, свое одиночество телефонными развлечениями.
Она умела говорить резко, но, к счастью, актёр вдруг догадался в чем дело.
— Клянусь вам, это только я; наверное, в прошлый раз у меня был очень пьяный голос.
— Нет, вот точно такой, как сейчас. Просто мне показалось сперва, что это другой голос. — Она как-то облегченно засмеялась. — Итак, сегодня вы трезвы?
— Как стеклышко. И, тем не менее, мне очень хотелось позвонить вам. Я даже сохранил ваш телефон, на случай, если забуду.
— Хорошо, что вы позвонили, а то мне тоже сегодня грустно. У меня сломалось радио.
— Вы всегда так поздно ложитесь?
— Да, я до поздней ночи слушаю радио. А сегодня вот отключили, и я как без рук, сама не своя, просто места себе не нахожу. Даже не представляю, как люди раньше обходились без всех этих современных технологий. Я уже зависима, - она мягко-мягко рассмеялась, - наверное.
В трубке Том услышал, правда, издалека, как кто-то играет на пианино.
— Вы не любите отвечать на вопросы, но простите за нескромность: кто это играет в такое время?
— А-а… — Она снова засмеялась. — Это не у меня, у соседей. Такая настырная девочка, занимается до поздней ночи. Стены-то тонкие, от ее гамм можно с ума сойти. Когда я каждый день слушаю приемник, то хоть ее игру почти не замечаю.
— А что вы слушаете по радио?
— О, я обжила эфир, как свою комнату. Вот здесь ночной концерт… — Хиддлстон как будто видел, как она сидит у приемника и водит пальцем по шкале. — Здесь какие-то отрывистые мелодии из-за океана. Вот здесь завывание бури, здесь речь на каком-то непонятном языке. А вот здесь шумный вечер: конферансье острит, я не понимаю слов, но все смеются, свистят, аплодируют, и мне становится тоже весело. Вот здесь всегда какая-нибудь интимная передача: мужчина и женщина говорят так тихо, почти полушепотом, я чувствую, как они прямо дышат в микрофон. Удивительная вещь радио. Не идет в сравнение с интернетом. Как будто со мной в комнате весь ночной мир, ночное небо, полное мелодий, драм, самолетов.
— Самолетов? — переспросил Том.
— Слышите? — сказала она, и он понял, что она замолчала, прислушиваясь.
И спустя немного актёр тоже услышал далекий гул самолета. «Интересно, пролетит ли он и над моим домом? — подумал он. — Интересно, где её дом находится, в каком районе города?»
— Радио и самолеты чем-то очень близки, — сказала она, — Правда?
— Может быть, тем, что у них общее небо?
— Может быть, — сказала она и опять замолчала. Теперь в трубке не было гула самолета, лишь однообразно и назойливо звучали гаммы. — Я все рассказываю, а вы молчите. Вы тоже мне что-нибудь расскажите.
И, чувствуя всю нелепость ситуации и тем не менее будучи не в силах уйти от вдруг появившегося желания, Том выложил незнакомому ему человеку то, что происходит у него на работе и то, как скоро он приступит к новому делу, и еще многое другое.
– Так, значит, вы актёр. Это очень интересно. Наверное, каждая бы мне сейчас позавидовала.
Потом Хиддлстон как-то опомнился и быстро, быть может, даже слишком поспешно, распрощался с ней.
Он шёл к себе домой и думал о этой незнакомке с тихим, глубоким и нежным голосом. О том, что она по ночам любит слушать радио, а её соседка до глубокой ночи разучивает гаммы.
Один из персонажей этого рассказа — телефон. И мне хотелось бы набросать несколько штрихов к его образу.
В последнее время Томас часто думал о телефонах, они для него стали каждый на свое лицо. В кабинете режиссера в театре стоит чёрный телефон, и каждый раз, когда он смотрел на телефон, то не мог освободиться от ощущения, что его шнур — это бикфордов шнур.
У каждого человека в нашем мире есть по несколько телефонов. Пусть городской ни у всех, зато мобильником сейчас никого не удивишь. Люди ищут, выбирают себе телефоны, а под них брелки, новые панели разнообразных цветов и с различными рисунками, орнаментами, штрихами. И самое интересное в том, что никто из современных людей не может представить свою жизнь без сотовых. Но больше всего Томасу нравились красные будки, стоявшие на каждой улице в городе. Телефоны-автоматы, которые олицетворяли, на его взгляд, идею безнаказанности, безответственности — можешь позвонить и сказать всё, что угодно, тебе же не могут позвонить и ответить.
Но никогда он так горько не жалел, что у него дома нет городского телефона, а только его смартфон, на котором могли в любой момент кончиться деньги.
Но Том звонил девушке теперь почти каждую ночь и по какой-то установившейся традиции — в позднее время, за час до полуночи.
И эти разговоры с их нудным аккомпанементом разучиваемых гамм, с паузами, заполненными гулом самолетов и еле слышным дыханием приемника где-то в фоне, с её чуть усталым, чуть ироничным голосом уже входили, как привычка и необходимость, в жизнь актёра. Он уже представить себе не мог свой вечер без этих разговоров, которые он вел, сидя в своём любимом кресле около камина, наблюдая, как угли медленно тлеют, пожираемые яркими всполохами огня. И Хиддлстон с каждым вечером узнавал о знакомой незнакомке всё больше, хотя всё еще ничтожно мало.
Он узнал, что зовут её Арлин, что живёт она одна, что у неё карие глаза и тридцать пятый размер ноги. Вот и всё, собственно, что мужчина знал о ней.
— Сколько вам лет? — спросил Томас её однажды.
— О, я глубокая старушка, у меня внуки и внучки, — отозвалась она.
И он прекрасно ощутил по её молодому голосу, что она мистифицирует его, понял и другое: ей не хочется говорить ни о своем возрасте, ни о своей работе, ни о своем, так сказать, семейном положении. Обо всём этом она не спрашивала и его, хотя уже знала, что ему тридцать четыре года, что он не женат, что тоже живёт один и работает в театре. Не знала она только его подлинного имени, так как, включившись в её игру, он назвал совершенно другое имя — Брэнден, а может быть, и её звали не Арлин.
— Когда же мы с вами встретимся?
— А зачем? — сказала она. — Нам и так хорошо. Не знаю, как вы, а в мою жизнь эти звонки внесли что-то очень важное. Мне приятно, что я в какие-то часы жду звонка человека, с которым я могу делиться, потому что я совсем его не знаю, ни разу не видела и даже не могу представить себе, и он тоже может делиться со мной, так как тоже не имеет ни малейшего представления обо мне. Встретимся, разочаруемся друг в друге, и всё пройдет. И если даже не разочаруемся, это будет что-то совсем другое, банальное и обычное. Давайте сохраним наши отношения в такой форме. Уверяю вас, это будет гораздо интереснее. Расскажите лучше, как у вас там на работе. Театр – это ведь так прекрасно.
— Всё хорошо. Принялся за новую роль.
— Это очень интересно.
Она замолчала, и Томас услышал гул самолета.
Он встречал Новый год впервые далеко от матери и младшей сестры, которые решились-таки провести неделю у Сары в Индии, и Хиддлстон принял приглашение Мартина и Аманды. Пришли и новобрачные Камбербэтч. Без десяти двенадцать они сели за стол, виртуозно накрытый жёнами друзей. Том пришел позже всех. Было очень холодно, и после снежной и метельной улицы как-то особенно приятно было чувствовать свет и тепло домашнего очага.
Часы пробили двенадцать, они все начали обниматься, обмениваться подарками, и желать друг другу кучу радостей, а Бенедикт сказал, что это будет исторический год женитьбы Хиддлстона. Затем они выпили ещё, и Камбербэтч увел Тома в сторону. Они сидели с ним с бокалами в руках, и Бен говорил другу одному тост.
— Я пью за тебя, - заключил он, и мужчины чокнулись бокалами с шампанским.
Софи тем временем села к роялю и спела последнюю новинку нашего радио, и Томас вдруг вспомнил про гаммы, а затем и про радио.
— Я хочу сказать тост.
Все с энтузиазмом повернулись к мужчине, приготовив бокалы.
— Вот мы здесь все вместе, нас много, и нам всем вместе хорошо. Но давайте подумаем, что сейчас кто-то одинок. Например… стрелочники.
— Кто-кто? — хором переспросили актёра.
— Стрелочники, — повторил Хиддлстон, пожав плечами, — да, стрелочники, которые знают расписание поездов, выходят из своих одиноких домов в ночь и пургу, чтоб встречать поезда.
— Ты, кажется, уже малость… — сказал Мартин, — того, хватил лишнего.
— Да нет, попросту виноват стрелочник, — сказал Бен, и его жена громко расхохоталась. К ней присоединились и все другие. Бенедикт посмотрел на Тома и сразу встал. — Тише. Он, кажется, вздумал обижаться. Прошу прекратить смех. Итак, за стрелочников.
Все подняли свои бокалы.
— Нет, — покачал головой Томас. — Я не за стрелочников хотел выпить. Меня перебили. Я хочу выпить за другого человека и предупреждаю, если кто-нибудь вздумает острить на этот счет, пусть на меня не обижается.
— Ух ты! Вот как? Ну-ну, давай…
— Я хочу выпить за одного человека, за одного одинокого человека, который сидит сейчас у своего радио и слушает BBC Radio 1, где наверняка вещают Дэн и Фил. Он знает расписание всех передач всех радиостанций мира и выходит к концертам, как стрелочник к поездам. В его комнате весь мир, и как он одинок со всем миром!
Хиддлстон залпом осушил свой бокал. Все выпили молча, недоумевая и теряясь в догадках, а потом опять загалдели совершенно о другом.
Том вышел в коридор, набрал номер и долго-долго ждал. Она молчала. «Вот тебе и стрелочник, — подумал актёр. — Она не теряется. Где-то встречает Рождество. Впрочем, что же здесь удивительного?»