Кармическая связь

Наши дни Во время атаки ходячих группа разделилась. Когда бойня закончилась, Дэрил вместе с Риком отправился искать остальных. Потихоньку, почти вся их команда оказалась в сборе, не хватало только Кэрол и Ти-Дога. В душу Дэрила закрадывались нехорошие подозрения. Он бродил по тюрьме и старался не думать о плохом. Его сознание игралось, рисуя страшные картины смерти подруги. Он безуспешно гнал их от себя и упрямо вышагивал по коридорам, ища женщину, пока не увидел растерзанное тело Ти-Дога. Чуть поодаль от погибшего, Диксон обнаружил головной платок Кэрол. Он смотрел на кусок тряпицы и чувствовал, как его сердце судорожно сжимается, пропуская удары. Самые страшные опасения сбылись. Кэрол больше нет. В глазах потемнело от осознания, что он больше не увидит светлой улыбки, не услышит тихого голоса. Этой уютной женщины больше не будет рядом. Пошатываясь точно пьяный, он вышел из блока и закурил. Он бездумно смотрел на небо и не знал, что теперь делать. Он безмолвно спрашивал того, кто сидит где-то там на небе и смеётся: зачем сначала давать, а потом отбирать ту, с которой было так хорошо. Охотник не понимал, за что? За что с ним опять так жестоко поступили? Потом, немного придя в себя, он сделал пустую могилу. Дэрилу просто необходимо было то место, где он мог бы оплакать человека, который стал ему слишком близким. Перед воспалёнными глазами плавала туманная дымка, которая на мгновение превратила розу Чероки в непонятные синие цветы. Охотник сморгнул уже надоевшие слёзы, и видение растворилось… 1943 год. СССР. Правый берег Днепра Я очнулся от ноющей боли. Казалось, болело всё: от головы до ног. Пошевелив поочерёдно руками и ногами, я убедился, что они целы. Это хорошо. Хорошо… Над виском я нащупал здоровенную ссадину – видимо, во время приземления, я неплохо приложился о землю. Всё лицо щипало и жгло – не иначе, как всю рожу расцарапал о низенькие кустики в которые угодил. Встав на ноги, проверив личное оружие, я поковылял на шум боя. Пройдя метров триста, я обнаружил отстёгнутый парашют. Преодолев ещё метров пятьдесят, я нашёл его бездыханного хозяина, лежащего лицом вниз. Я проверил пульс – живой. Перевернул тело, я с радостью узнал своего однополчанина, Рика Граймасова, над чудным именем которого подшучивали все, кому не лень. Наверное, у него уже мозоли на языке от того, что приходится всем пояснять, что Рик расшифровывается как Революция и Коммунизм. Я нащупал его походную флягу и полил ему на макушку. Граймасов резко открыл глаза и попытался принять сидячее положение. – Тихо, лежи давай, – я легонько толкнул его в грудь, заставляя откинуться назад. – Сейчас осмотрим тебя и потом дальше будем решать, что делать. – Голова… – простонал он. – Раскалывается прям… Мы где? – А я почём знаю? – отмахнулся я. – То, что на правом берегу – это факт. А вот где именно – хрен разберёшь… – Данила, я ноги не чувствую… – Рик испуганно переводил взгляд со своих ног на меня и обратно. – Тааак… Совсем? – уточнил я и начал нажимать на его нижние конечности. Вскрик Граймасова, полный муки, меня успокоил. Значит, чувствительность есть – позвоночник цел. Скорее всего боли сначала не почувствовал из-за шока или прилива адреналина. – Да у тебя, поди, переломы. Чего ж ты так неаккуратно-то приземлился? – А как надо было? – Рик сразу взъелся на меня. – Это ты у нас отличник по прыжкам! – А чего сразу я? – я не остался в долгу. – Тебя никто не заставлял сопеть в обе дырочки на теории и практику на троечку сдавать! Учиться надо было лучше! – Ладно, хорош уже орать – и так башка трещит… Что делать-то будем? Мы молча переглянулись. Идти воевать со сломанными ногами – смешно. Оставлять своего почти-что друга одного я не собирался. – Надо идти на юго-восток. Я знаю, там вроде партизаны были, – наконец изрёк Рик. – А они нам на что? Думаешь, у них врачи есть? – У них есть связь, дурень! – усмехнулся парень. Сделав из ровных веток лубки для покалеченных ног товарища, я оказал ему первую помощь при переломах. Затем из двух крепких палок и остатков парашютного полотна мной были организованы носилки. Наконец, охающий однокашник завалился на ложе, и я поволок его в ту сторону, где могут находиться партизаны. Мы шли до самого заката, спустившись в тёмный и широкий овраг. Уже в сумерках краем глаза я заметил, что кто-то ко мне подбирается. Я виду не подал, что уловил движение – пусть подойдёт поближе. Человечек в кургузой курточке подкрался ко мне уже совсем близко. Я резко вскинул пулемёт и гаркнул, чтоб стоял на месте. – Свои! – весёлый женский голос заставил сердце подпрыгнуть: вокруг взрывы, грязь, кровь – не место тут девкам. Рик зашевелился на носилках, стараясь выглянуть из-за моей спины. – Кто «свои»? – не зря спрашиваю. Фашисты своих доносчиков везде уже имеют. Случайным встречным доверять на раз нельзя. – Партизаны мы. Ваших тут по лесу ходим собираем, – девка подбоченилась и задорно улыбнулась. – Мы уже двух ваших подобрать успели. – Ну-ну, – я неопределённо хмыкнул. – Тебя как звать, солдат? – спросила девушка. Не дождавшись ответа, она развернулась и потопала вперёд. Хорошо хоть, фашисты пехоту не пустили по лесу – хрен бы так спокойно пошла. – Данила Дикасин, – я неуверенно двинул за ней. – А на носилках Рик Граймасов. – Рик? – в голосе девушки скользнуло привычное удивление. – Революция и коммунизм! – промычал Граймасов. Я непроизвольно усмехнулся – мне нравилось наблюдать за Риком, когда он сотый раз расшифровывал непонятное имечко. – Ааа, понятно, – протянула партизанка. – А я – Карина Пелевина. Так что с Риком то? – Ноги переломал при приземлении. – Ну, ничего. Главное, что не оторвало, – Карина оглянулась на нас и подмигнула. – До свадьбы заживёт. – Дожить бы, – грустно пробормотал Граймасов. – Доживём – куда ж мы денемся, – подбодрил я его. Мы шли почти всю ночь. Пелевина всё порывалась помогать тащить носилки, но одна она их сдвинуть с места не могла. В четыре руки переть Рика тоже не получилось – неудобно. Когда сумерки уже рассеивались, Карина остановилась у неприметного холма. Приглядевшись в потёмках, я обнаружил закамуфлированный вход в землянку. Партизанка начала выстукивать сложную комбинацию. Нам открыл смешной паренёк в несуразно большом ватнике. – Привет! – радостно просипел он. – Мы тебя уже заждались. – Здорова! А я не одна. Со мной вон, десантники притопали, – девушка кивнула на нас. – Помогите нам, у одного из них ноги переломаны – сам в нашу кандейку не заберётся. – Ага, сейчас, – малой засуетился. Немного погодя, когда Рик был водружен на лежанку, меня напоили душистым чаем из брусники. Отряд партизан насчитывал всего шесть человек, ещё к ним присоединились двое десантников из первой воздушно-десантной бригады. Руководил всей компанией немолодой рыжий детина – косая сажень в плечах. Звали его Андрей Фородов. Карина оказалась не единственной девчонкой: в отряде были ещё две сестры Мария и Берта Зеленских. Из десантников я неплохо знал паренька-казаха, его звали Глеб Ризизов. Мой однокашник подскочил, как меня увидел, заулыбался. Хоть и знакомы месяц, а ощущаем себя родными – на войне день как год идёт. После крепких объятий с казахом, я пожал руку высоченному парню, который представился как Филя Блейко, второй подобранный десантник. Ещё кто-то представлялся, да я и не запомнил – хорошенько, видать, я головой всё-таки приложился. В принципе, команда подобралась разношёрстная, но душевная. Ко всеобщей печали, связи у партизанского отряда не было. Сразу после знакомства, мы с Фородовым начали шептаться о вражеских позициях. Поддерживая связь с другими отрядами партизан, Андрей знал, что цель неудавшейся воздушно-десантной операции*, заключалась в удержании Букринского плацдарма**. Мы решили, что нельзя терять время – нужно выступать сегодня же вечером и попытаться если и не выполнить задание полностью, то хотя бы вывести из строя как можно больше бронетехники врага. Славные партизаны умудрились отыскать парочку наших ящиков с оружием – так что для планирующейся атаки у нас в наличии были два миномёта бээмки**, десяток пэпэшек*** и четыре дашки**** Дождавшись сумерек, мы направились в сторону Букринской излучины. Граймасова мы оставили с патлатым мальчонкой, который нам впервые открыл дверь. Выйдя из землянки, я подхватил Каринку, которая чуть было не распласталась, поскользнувшись на грязи. Невзначай взглянул в её глаза – аж сердце в пятки, до чего же они красивые! Голубые, чистые-чистые! Прямо как озёра в моей родной стороне! Пока оклемался от видения, она уже и выпуталась из рук. Стоит рядышком смеётся тихонько. – Что, Данилка, спишь на ходу? – ласково так спрашивает. – Эй, ты чего? – Да так… – я перехватил поудобней пэпэшку и пошёл по тропке за остальными нашими. Каринка пристроилась рядышком. Ещё километр-два – и война. Две тысячи шагов – и смерть может схватить. Страшно. В первый раз страшно. Не за себя, а за кого-то. За неё. И ведь не отговоришь её никак, чтоб не ходила. Мы же советские, мы Родину защищать должны. Будь ты парнем, будь ты девкой – всё одно. – Каринка, – ещё не зная, что сказать, я позвал свою знакомку. – Чего? – она обогнала меня на полшажочка и заглянула в лицо. – Каринка, ты наперёд не суйся, хорошо? – она хотела звонко засмеяться, но прикрыла рот рукой. Нельзя сейчас шуметь – фрицы могут уже прочёсывать этот лесок. – Да уж разберусь, не впервой! – промычала она из-под ладошки. – Ты тоже… Ну, береги себя! – Тебя беречь буду, – смотрю на неё исподлобья, зубами так и впиваюсь в изжёванную губу. Она вдруг приостановилась, лукаво на меня глянула и спрашивает: – С чего бы это? – С того… – так и не придумав ответа позаковыристей, я честно признался. – Понравилась ты мне. – Дык, мы ж с тобой меньше суток знакомы… – она поиграла бровями, состряпав смешную рожицу. – Да время сейчас такое: час за сутки идёт, а день за год… – забубнил я фразу, которая уже давно засела в голове. Чувствую, а она меня несмело за руку взяла, пальчиком мне запястье погладила. Не стал терпеть: повернулся и поцеловал её в щёку. – Данилка, ты только обещай мне, – прошептала Каринка. Личико её при этом стало серьёзное-серьёзное. – Чего пообещать? – сам думаю, тебе, Пелевина, хоть луну с неба достану. – Ты только будь живым… Обещаешь? – она споткнулась об корягу, чуть не упав. Я придержал её за тоненькую талию и притянул к себе и зашептал на ухо. – Конечно обещаю. Главное, обещаю, что тебя сберегу… Я даже и не понял поначалу, что случилось, почему Карину шатнуло и кинуло на меня. Она заваливалась на меня. Я в какие-то секунды увидел её глаза, которые стали вдруг такими страшными. Такими прозрачными, непонимающими, дикими. Как сквозь вату слышу свой голос, повторяющий: «Нет. Нет. Нет!..». С каждым разом всё звонче, надсадней. Я, позабыв, что могу схлопотать пулю, осторожно перевернул девушку. Её глаза были уже стеклянными. Наверное, она даже не успела понять, что произошло… Я пустил очередь по кустам и услышал вскрик – попал… Потом завязался бой. Я стрелял, бежал, снова стрелял. Казалось, что весь мир вертится и летит куда-то в темноту. Разделавшись с немецким разведотрядом, мы добрались до основной позиции врага. Там уже были уцелевшие после высадки десантники и другие партизанские отряды. Мы все держались как могли, перестав вести счёт часам, а потом и дням. Лишь пятого октября, когда удалось наладить связь с нашим командованием, нам пообещали подкрепление. Дождавшись его, мы смогли оттеснить немцев от Букринского плацдарма. Пока шёл бой, пока я расстреливал и подрывал бронемашины врага, пока сопротивлялся усталости, чтобы не свалила с ног, я видел Каринкины глаза. Её голубые глаза преследовали меня. Я воевал ради них, хотя и знал, что их обладательнице уже всё равно. Когда к нам присоединился Воронежский фронт, я пошёл к овражку, в котором оставил девушку. По пути я заметил на опушке леса маленькие синие цветочки. Они были такими нежными в своей неброской красоте полевых цветов... Я нарвал небольшой букет и спрятал его за пазуху. Карина лежала там сломанной куклой. Стараясь не смотреть в её сторону, я выкопал неглубокую могилку. Я похоронил Карину в своей же плащ-палатке. Букет обрёл своё место перед самодельным кривым крестом с неровно вырезанными буквами имени и фамилии: «Карина Пелевина». Через все мои мысли тонкой жилкой бился укор. Я впервые дал ей обещание – и не смог сдержать.