Предначертанное

- Я дома! – крикнул Кёхей, за пятку стягивая левый ботинок носком правого. Квартира ответила ему тишиной – сразу после их разговора Айко собрала свои вещи и ушла. Молодой человек не чувствовал себя виноватым – его бывшая сама прекрасно знала, на что подписывается, соглашаясь с ним встречаться, – но ощущал лёгкую досаду после того, как, заглянув в холодильник, обнаружил там стерильно пустые полки. Видимо, уходя, Айко решила прихватить с собой и все продукты. Коротко выругавшись, Кёхей вытащил из стенного шкафа пакет с растворимым раменом и поставил чайник. Сегодня будущего врача ждал типичный холостяцкий ужин. - Ничего, Айко всё равно не умела готовить... – пробормотал он, пытаясь себя подбодрить. – Если уж на то пошло, из всех девушек, чью стряпню мне пришлось попробовать, у Сунако получалось лучше всех. Ах, чёрт, почему я опять о ней думаю?! – запустив пятерню в волосы, выругался Кёхей и упал на один из стульев. После их встречи с Накахарой не прошло и минуты, чтобы он так или иначе её вспомнил. Подумать только, он напрочь забыл это имя на несколько лет, а теперь, стоило им с Сунако переброситься парой фраз, ему никак не удаётся выбросить его из головы. Накахара Сунако... Накахара... Сунако... Чёрт возьми, почему эти инициалы преследуют его с упрямством росомахи, вставшей на путь мести?! - Твою мать, Накахара, какого хрена ты объявилась именно сейчас?! Ты вломилась в мою тихую размеренную жизнь, чтобы снова превратить её в хаос, как ты любила это делать раньше? Мы встречались с тобой от силы год, но это был самый сумасшедший год в моей жизни! Неужели ты хочешь всё повторить? – ругался парень, обращаясь чайнику, давным-давно закипевшему. Чайник в ответ плевался кипятком. Ему не было дела до чувств своего владельца. Кёхей, выругавшись под нос, выключил газ и залил рамен горячей водой. Есть парню уже расхотелось, но перспектива проснуться через несколько часов от голода вынуждала впихнуть в себя хоть немного еды сейчас. Кто знает, вдруг во сне мысли о прошлом оставят его в покое. Сон к нему так и не пришёл. Запнувшись на тысяча сто тридцать седьмом баране, Кёхей снова вспомнил их с Сунако встречу и, выругавшись, перевернулся на другой бок. «Не хочу я о тебе думать, слышишь. Не желаю! Какого чёрта ты никак не оставляешь меня в покое?!» - зло подумал он. Если верить приметам, то Накахара уже должна была давным-давно скончаться, зачихавшись до смерти. Но Кёхею от этого легче не стало бы. Почёсывая живот, он сел на кровати и включил торшер, стараясь не смотреть на часы – у него и так было достаточно расстройств за прошедший день, и новость о том, что через несколько часов ему, так и не сомкнувшему глаз, снова придётся тащиться в клинику, добавлять в этот длинный список не хотелось. - Раз уж всё равно не усну, надо хоть делом заняться... – задумчиво изрёк Кёхей и принялся переворачивать свою маленькую квартиру вверх дном: ему во что бы то ни стало надо было найти коробку, спрятанную подальше от глаз много лет назад в день переезда. Парень надеялся, что её содержимое поможет ему хоть немного успокоиться. Искомая картонка, замаскированная хлопьями пыли, нашлась под кроватью. Кёхей, издав победный клич, вытащил коробку на свет и, прочихавшись, снял крышку. Внутри его встретила Сунако, да не одна, а многократно клонированная. Точнее, это было множество фотографий девушки, сделанных несколько лет назад, когда они с Кёхеем считались парой. Молодой человек, задержав от волнения дыхание, осторожно провёл кончиками пальцев по карточкам, удивляясь, как это он не выбросил это напоминание о его несчастной любви. Со всем остальным, так или иначе связанным с Сунако, он безжалостно расстался на следующий же день после расставания. В мусор полетело всё: подарки, её незаконченные этюды, альбомы, несколько картин, одна из парных футболок, купленная им же по причине того, что они оба, устроив очередное глупое соревнование из категории «кто больше съест», оказались перемазанными горчицей и кетчупом, а эти футболки стоили смешных денег... А фотографии остались. Кёхей не показывал их никому, даже сам видел их единственный раз, убирая готовые фотокарточки в ящик. Не стоит и говорить, что на снимках была Сунако и только Сунако. За работой, немного нахмуренная, сосредоточенная, на прогулке, бесконечно счастливая, улыбающаяся ему лиловыми глазами, в школе, с задумчиво закушенной губой и сведёнными бровями, во время хлопот по хозяйству, странно одухотворённая, нежная и уютная, и даже спящая, безмятежная и беззащитная – всё это была Сунако, пойманная в объектив фотокамеры Кёхея. Когда-то он обожал её фотографировать, а она, сначала смущавшаяся, когда он наводил на неё камеру, а потом переставшая обращать на щёлканье затвора всякое внимание, никогда не запрещала ему это делать. Фотографии Сунако так и не видела – сама попросить стеснялась, уверенная в собственной нефотогеничности, а он ни разу не предлагал показать, боясь, что бумажные прямоугольники выдадут его с головой. Только у фотографа, безумно влюблённого в модель, могли получаться настолько живые, одухотворённые снимки. - Если бы ты это увидела, что бы ты почувствовала? – держа в руках несколько карточек, спросил Кёхей, будто надеялся, что запечатлённые на них девушки дадут ему ответ. – И почему я был таким дураком, что скрывал их от тебя?.. Сунако молчала, глядя на него своими невозможными аметистовыми глазами со снимков. Кёхей вдруг почувствовал, как защемило сердце, а горло сдавило от подступивших рыданий. Когда она ушла к другому, он не смог придумать ничего лучше, как удариться в учёбу – выпивка, парень знал, не помогла бы, да и медленно убивать себя из-за неудавшейся любви он никогда не стал бы. Можно сказать, что благодаря разрыву он смог хорошо сдать экзамены и поступить на медицинский. Не то, чтобы он видел себя врачом, просто это было престижно и денежно, что для Кёхея, вечно нуждавшегося в деньгах, было как раз кстати. А фотография... Должно быть, он был совершенно бесталанен, если после разрыва с Сунако, все его снимки стали похожи на кадры, сделанные любителем с руками, растущими из места, что ниже пояса. Учёба на медицинском факультете позволяла не думать о прошлом. Потом он стал обращать внимание на других девушек, и многочисленные свидания позволили ему вовсе вычеркнуть Сунако из памяти. Если бы не неожиданная встреча, он бы и не вспомнил о ней, нашёл себе новую подружку, которая готовила бы ему и убирала, и зажил ставшей за столько лет привычной жизнью. Но судьба снова решила напомнить о себе, а также о том, что, если ты выбросил кого-то из памяти, это отнюдь не означает, что тебе удалось вырвать этого человека из своего сердца. - Во имя всех богов, почему сейчас?.. – прошептал Кёхей, потирая грудь в том месте, где находится сердце. – Почему именно в таких обстоятельствах? Я ведь уже поверил, что ты осталась в прошлом?.. Он провёл ладонью по улыбающемуся с фотокарточки лицу Сунако. Этот снимок был сделан за пару дней до их расставания, и тогда ещё ничего не предвещало катастрофы. Напротив, в течение последней недели он ловил себя на мысли о том, что её поцелуи нежнее, чем всегда, а объятия – горячее, будто она хотела запастись воспоминаниями впрок, как если бы кому-то из них предстояла долгая поездка. Быть может, она уже тогда всё решила? Но это значит, что, если бы Сунако его разлюбила, не должна ли она была вести себя совершенно иначе, демонстрируя ему свою холодность и отчуждение? «Если я спрошу у неё, почему она меня бросила, что я услышу в ответ?..» - родилась в голове молодого человека мысль. У него есть целый месяц, чтобы спросить об этом. Хотя нет, у них с Сунако есть всего лишь месяц, который они могут провести в обществе друг друга. А спросит он у неё обо всём при первой же возможности и не отстанет до тех пор, пока не услышит правду. Или он не Такано Кёхей! - Ужасно выглядишь, – бросила Сунако, на мгновение подняв на вошедшего взгляд, а затем вновь вернулась к прерванному занятию. Карандаш с еле слышным шорохом заскользил по бумаге. Кёхей фыркнул и, растрепав волосы, сел на стул напротив пациентки. Его круги под глазами из-за бессонной ночи породили в больнице слухи о появлении в жизни интерна новой пассии – Айко уже всем раззвонила об их разрыве, – и персонал больницы даже начал делать ставки относительно того, кто бы это мог быть. Кёхей молился, чтобы до Сунако слухи не дошли, иначе поговорить начистоту им не удастся. - Ты не лучше, – парировал он, отметив, что девушка тоже провела минувшую ночь без сна. Сегодня она была ещё бледнее, чем вчера, и белоснежное постельное бельё на фоне её кожи казалось грязно-серым. – Ты уже позавтракала? - Я не голодна... – безразлично бросила она. - Накахара, я никогда не считал тебя особенно умной, но, чёрт тебя возьми, ты что, хочешь загнуться раньше, чем тебе пророчат?! – он и сам не понял, отчего её безразличие к собственному здоровью так вывело его из себя. Вскочив на ноги, парень бросился в коридор и, схватив за локоть первую попавшуюся медсестру, потребовал, чтобы она срочно принесла завтрак в тринадцатую палату. - Я не буду, – упрямо поджала губы девушка, когда на столик для завтрака Кёхей поставил поднос с едой. - Придётся, – в тон ей ответил Кёхей. Скрестив взгляды, они долго таращились друг на друга, пока Сунако не произнесла предостерегающе: - Ты же не думаешь, что за то время, что мы не виделись, ты научился играть в гляделки достаточно хорошо, чтобы меня переиграть? – она была права, раньше Кёхей никогда у неё не выигрывал. – Я ненавижу овсянку. Хочешь, чтобы меня потом стошнило на твой белый халат? - С каких это пор ты стала её ненавидеть? Помнится, мы часто завтракали овсяной кашей, когда ты оставалась ночевать у меня. «Вот с тех самых пор и ненавижу!» – хотелось выпалить Сунако, но она, закусив губу, промолчала. - Если я съем всё, ты оставишь меня в покое? - Увы, не могу. Меня, видишь ли, закрепили за тобой, так что мы будем вынуждены видеться каждый день. Я тебя огорчил? - Да, – серьёзно кивнула Сунако. – Но хотя бы сейчас оставь меня в покое. Я привыкла есть в одиночестве. - У тебя нет парня? – как бы между прочим поинтересовался Кёхей, с изумлением поймав себя на том, что был бы счастлив услышать её положительный ответ. - Тебя это не касается! – её щёки окрасил лёгкий румянец, и Сунако, схватив ложку, выжидающе уставилась на молодого человека, намекая тем самым, что ждёт, когда он оставит её в одиночестве. - Не надейся, что я уйду. Я тебя знаю, выбросишь кашу в окно, а скажешь, что съела. - Я никогда так не делала! – запротестовала девушка. - Не делала, – подтвердил Кёхей. – Но, если ты чего-то не хочешь, ты ни за что это не сделаешь, верно? А теперь ешь, пока не остыло, иначе я тебе помогу. Сунако, бросив на парня полный негодования взгляд, скрипнула зубами и, отложив рисунок в сторону и усевшись поудобнее, отправила в рот первую ложку с кашей. Девушка старалась не смотреть на сидящего рядом молодого человека, потому что не хотела будить давно забытые воспоминания. Когда-то давно он мог часами наблюдать за тем, как она ест. Особенно это касалось их совместных завтраков. И сейчас, если закрыть глаза на ту ситуацию, в которой они оказались – она пациентка, а он её лечащий врач, – всё повторялось. - Скажи, а почему ты бросила меня? Только не ври, что любовь прошла, ты встретила своего бывшего, воспылала к нему немыслимой страстью и решила попробовать построить с ним отношения ещё раз. Я тут вспомнил наши последние дни вместе, и пришёл к выводу, что обычно девушки добровольно не прыгают в постель к опостылевшему им парню за день до того, как его бросить, – выдал Кёхей, из-за чего Сунако лишь чудом не подавилась. Щёки её снова украсил румянец, и она поспешила отправить в рот полную ложку каши, чтобы избавить себя от необходимости отвечать немедленно. От парня её уловка не укрылась. - Накахара, ты же знаешь, что я такой же упрямый, как и ты, и если я что-то решил выяснить, то я непременно это сделаю. Так что не ходи вокруг да около, а просто объясни. - Мне нечего тебе объяснять, – проглотив пищу, отозвалась девушка. – Я сделала это потому, что мне больше не хотелось быть рядом с тобой. Возможно, я что-то к тебе испытывала, но вдали от тебя мне было куда как комфортнее, чем с тобой, поэтому я решила, что так будет лучше. - А меня ты спросила, хочу я или нет расставаться с тобой? Я, чёрт тебя побери, любил тебя, Накахара! - Тогда почему не попытался вернуть? Этот вопрос поразил его сильнее остро заточенного кинжала. Действительно, почему он тогда не попытался уговорить её попробовать ещё раз? - Я был обижен, – буркнул он. – Моя гордость была уязвлена. И я решил попытаться вычеркнуть тебя из своей жизни. - Ну и как, вычеркнул? - А то! Но потом ты снова припёрлась в неё и заняла почётное место, – буркнул Кёхей. – Накахара, какого хрена из всех японских клиник ты выбрала именно эту?! - Если бы я знала, что встречусь здесь с тобой, поверь, выбрала бы местечко получше! – выкрикнула в ответ девушка. – Эй, ты чего улыбаешься? В этом нет ничего смешного! - Просто я вспомнил, что раньше мы с тобой точно так же спорили. Знаешь, мне чертовски этого не хватало! – улыбка Кёхея стала ещё шире. - Тогда буду развлекать тебя скандалами до самой своей смерти, – пообещала девушка. Улыбка сползла с лица Кёхея. - Ты действительно настроена умереть? - А что, у тебя есть другие предложения? Врач, который меня осматривал, как бишь его... - Микото-сенсей, – подсказал парень. - Да-да, точно, Микото-сенсей, – подхватила Сунако. – Так вот, он сказал, что я проживу где-то месяц. Если сделать операцию, возможно, смогу покоптить это небо несколько дольше, но проблема в том, что шансы на успешный исход настолько ничтожны, что я могу особенно и не надеяться. - Микото-сенсей никогда бы так не сказал! – возразил Кёхей. – Он всегда настроен оптимистично, так что не перевирай, пожалуйста, его слова. Сунако недовольно скривилась. - Не спорю, он убеждал меня, что через год я, счастливая, приду в его клинику, но лежать буду в родильном отделении, а мой супруг будет суетиться под окнами. Ну не глупость ли? Уж я-то знаю, что такой, как я, не светит ни счастливое замужество, ни дети, ни прочие радости жизни. Я даже рисовать больше не могу, так зачем мне жить? – она произнесла свою речь бесцветным голосом, но Кёхей был уверен, что девушка верит в каждое сказанное ею слово. Когда они только-только познакомились, у Сунако тоже была заниженная самооценка, вызванная тем, что её первая любовь наговорила таких гадостей, что Кёхей испытал бы огромное удовольствие, вбивая ублюдку сказанные глупости в глотку. Кёхею потребовалось больше года, чтобы убедить её в том, что им стоит встречаться. Неужели тогда все его усилия не принесли результата, и она так и осталась при своём мнении? - Накахара, не будь ты женщиной, я бы тебе накостылял, честное слово, – вырвалось у молодого человека. – Неужели ты готова так легко сдаться? Если это так, я буду презирать тебя до конца жизни, потому что Сунако, которую я знал, никогда не сдавалась. - Ты ошибаешься! – выкрикнула девушка. – Я сдалась. Давным-давно сдалась и теперь не собираюсь предпринимать попыток что-либо изменить! – выкрикнув это, она замолкла, пытаясь отдышаться. Руки её мелко дрожали, в глазах стояли слёзы, и ей оставалось только кусать губы, ожидая его реакции. Эта тирада ошарашила Кёхея. С минуту он смотрел на Сунако, не зная, что ей ответить, и борясь с искушением прижать её к себе и погладить по голове. Когда желание коснуться её волос стало почти нестерпимым, парень тряхнул головой и переспросил. - Сдалась? И когда это произошло? Она молчала, внимательно изучая край одеяла, что изо всех сил мяла между пальцами, как будто ей было страшно встретиться с ним взглядом. От нехорошего предчувствия у Кёхея засосало под ложечкой. Нахмурившись, он схватил девушку за подбородок и заставил её посмотреть ему в глаза, но и тогда Сунако попыталась укрыться за длинными ресницами. - Ответь, Накахара, иначе я придумаю ответ за тебя! - Когда ушла от тебя... – выдохнула она едва слышно, а потом громче добавила: – Я сдалась в тот день, когда ушла от тебя. После этого всё потеряло смысл. Даже живопись. Таким идиотом Кёхей себя чувствовал один раз в жизни: когда дверь за девушкой, которую он любил и которая хладнокровно его бросила, тихо закрылась. - Тогда какого хрена, Накахара? – чувствуя, что начинает заводиться, спросил он. – Какого хрена ты меня бросила и ушла к тому ублюдку? Чем ты думала, так поступая? Ты хоть понимаешь, в какой ад я попал после твоего ухода? Я ведь любил тебя, чёрт тебя дери, а ты сначала завладела моим сердцем, а потом станцевала на нём рок-н-ролл и выбросила то, что осталось, в ведро для мусора. Думаешь, я прощу тебя за это? - Мне не нужно твоё прощение, – холодно отозвалась Сунако. - Ты так и не ответила на мой вопрос: почему, Накахара, почему ты бросила меня? - Потому что я была тебя недостойна, – услышав это, Кёхей отшатнулся от неё, а Сунако невозмутимо продолжила. – Я всегда это знала, но мирилась с этим, мирилась до тех пор, пока не поняла, что тебе будет гораздо лучше без меня. И именно тогда я решила сдаться. Я была уверена, что ты забудешь меня через пару месяцев, найдёшь себе подходящую девушку и будешь с ней счастлив. Что будет со мной, меня не интересовало... - А моё мнение ты подумала спросить прежде, чем принимать решение, альтруистка недоделанная?! Ты обвиняла меня в эгоизме, а сама, можно подумать, лучше. Ты хоть понимаешь, что разрушила нам обоим жизнь? - Понимаю, – спокойно кивнула девушка. – Именно поэтому считаю, что моя болезнь – это наказание. И, если я умру, это искупит мой грех. - Дура... О, Аматерасу, какая же ты дура, Накахара, – прошептал Кёхей, бросаясь к ней. Сунако инстинктивно от него отшатнулась, но он всё равно притянул её к себе и крепко обнял. Пальцы его запутались в её длинных волосах, ласково поглаживая её затылок, и девушка, прикрыв глаза, позволила себе расслабиться, уткнувшись в его халат, пахший лекарствами, дешёвым кофе и Кёхеем. – Ты похудела, – прошептал он. – Совсем кожа да кости остались... Ты должна лучше питаться, должна следить за своим здоровьем и сделать операцию, пусть вероятность удачного исхода ничтожно мала. Потому что смерть твой грех не искупит, а вот жизнь – да. Если ты проживёшь её рядом со мной. Она молчала, но Кёхей чувствовал тепло её тела, льнущего к нему, ощущал тяжесть её рук, обвивших его шею, – хотя какая там тяжесть, Сунако почти ничего не весила, – а его волосы шевелило её дыхание. И он счёл всё это за положительный ответ. «Я пытался тебя забыть. Видит богиня, пытался, но так и не смог. Если нас свела судьба, это не случайно, это значит, что ты не умрёшь, ни за что не умрёшь. Я сделаю всё, чтобы этого не произошло. И мы непременно проживём вместе все те годы, что нам отведены, вот увидишь. Или я не Такано Кёхей!» Утро для Кёхея стало начинаться с календаря. Встав с постели, он подходил к висящей на кухне бумажке с днями и месяцами внизу и какими-то жуткими псинами сверху – приобрёл первое, что попалось под руку – и зачёркивал одну цифру. Потом смотрел на дату, жирно обведённую красным, и вздыхал – до операции Сунако оставалось совсем немного времени. Затем он обычно завтракал неизменным растворимым кофе и омлетом и, на ходу одеваясь и дожевывая бутерброд, спешил на работу. Там уже который день удивлялись, что вечно опаздывавший до этого Кёхей вдруг стал на удивление пунктуален, и строили безумные предположения по этому поводу. Выслушав несколько, молодой человек хохотал до икоты, а потом и вовсе перестал обращать внимание на глупости. Ведь настоящая причина была проста. У неё были тёмные волосы и аметистовые глаза. Она была ужасно мрачной и проводила все свои дни в тринадцатой палате. И имя этой причины было Накахара Сунако. После их с Накахарой объяснения практически ничего не изменилось. Только во время обхода Кёхей стал посещать палату Сунако последней и задерживался там гораздо дольше, чем требовал плановый осмотр. А иногда он просто приходил к ней, садился на стул возле её кровати и молча наблюдал за тем, как она рисует. Сунако здорово наловчилась рисовать левой рукой, так что стало получаться ничуть не хуже, чем правой, вот только наброски были всё больше мрачные – то черепа, то увядшие розы, изъеденные червями, то ещё какая-нибудь жуть. Когда парень просил её изобразить что-нибудь более жизнерадостное, девушка бросала на него полные негодования взгляды и принималась прорисовывать пустые глазницы. Ещё она рисовала что-то в тайне от него. Пару раз, зайдя к ней в палату по какому-то пустячному поводу, Кёхей заметил, как она, покраснев, спрятала под одеяло альбомный лист. Он не отказался бы узнать, что такое секретное малевала Сунако на этой бумажке, раз никому не желала это показывать. Лепреконов, съезжающих с радуги? Глупости! Но более адекватных вариантов не предвиделось. В любом случае Кёхей был уверен, что рано или поздно узнает правду, а потому не сильно переживал по этому поводу. Всё своё свободное время он проводил либо с Сунако, либо в библиотеке, где за несколько дней успел прочесть больше журналов, диссертаций и научных работ, чем за все предыдущие годы. Стоящего пока что ничего не попадалось, но Кёхей не унывал, ведь время ещё было. Более того, он даже получал удовольствие, изучая горы медицинской литературы, и счёл это хорошим знаком. Когда парень находился в палате Сунако, он либо молчал, давая ей возможность работать или наблюдая за тем, как она ест, либо разговаривал с ней на ничего не значащие темы. Ему было интересно, как девушка жила все эти годы без него, почему сломала руку, с кем общалась, о чём думала... Оказалось, что возможности рисовать она лишилась по глупости – в доме, который Сунако стала снимать, переехав от тётушки, протекала крыша, и она, вообразив себя кровельщиком, полезла чинить дыру. Дожди прошли совсем недавно, так что на крыше было скользко, и Накахара, потеряв равновесие, упала на землю. Ей повезло, что этаж был всего лишь второй, иначе разбилась бы насмерть. Но сама она везением это не считала – перелом здорово подкосил её, погрузил в длительную депрессию и здорово усугубил болезнь несостоявшейся художницы. Иногда они вспоминали прошлое. После таких приступов ностальгии оба долго молчали, грустно вздыхая и Кёхею приходилось бороться с желанием обнять Сунако. Ему всегда нравилось её обнимать. Возможно, потому, что родители редко были с ним ласковы, и Накахара стала первой девушкой, которую он подпустил к себе так близко. Кёхей не знал. Но с другими девушками обниматься ему не нравилось – в этом он убедился давным-давно, будучи ещё подростком с едва начавшимся переходным возрастом. Больше всего на свете он боялся, что она снова начнёт думать, будто недостойна его, и предастся мрачным мыслям. Но всякий раз, стоило ему утром войти в палату, и Сунако поднимала на него сиреневые глаза, Кёхей ловил в них приветливые огоньки и успокаивался. Пусть она никогда не улыбалась в его присутствии – Накахара вообще очень редко улыбалась, даже когда они были школьниками, – но её выразительные глаза всегда выдавали хозяйку с головой. - Ты боишься? – как-то спросил парень, следя за карандашом в её пальцах. Сунако, прекратив водить кусочком графита по бумаге, подняла глаза на сидящего рядом молодого человека. Кёхей заметил в них тень тревоги и пожалел о только что заданном вопросе. - Боюсь? Чего мне бояться? Ты же знаешь, я уже смирилась... - Но ты согласилась бороться... - Потому что ты меня попросил, – твёрдым голосом уточнила она. - Значит, ты делаешь мне одолжение, ложась на операцию? – чуть повысив тон, возмутился Кёхей, порываясь встать со стула и покинуть палату. Поняв, что не на шутку обидела его, Сунако поспешила схватить молодого человека за руку. Это возымело эффект: Кёхей уставился на неё в немом изумлении. - Ты не понимаешь... Вернее, я не в состоянии тебе объяснить... – она вздохнула, собираясь с духом. Её собеседник ощутил, что хватка на его запястье усилилась. – Если бы мы не встретились, я никогда не подумала о том, что мне стоит жить дальше. Но сейчас, когда я рассказала тебе обо всём, когда ты простил меня, я хочу жить. Я хочу быть рядом с тобой. Я по-прежнему считаю себя недостойной тебя, но я готова смириться с этим. Ведь это сделает тебя счастливым, – девушка протянула свободную руку к его лицу и провела подушечками пальцев по щеке парня. Кожа Кёхея была шершавой от пробившейся за ночь щетины – утром он не удосужился побриться. – И да, я боюсь. Боюсь так сильно, что у меня немеют пальцы, когда я понимаю, что от меня ничего не зависит. - Зато зависит от меня, хотя и совсем немное. Я буду ассистентом Макото-сенсея. И, поверь мне, всё будет хорошо. Он уже делал подобную операцию, и тогда всё закончилось успешно. Пациент, которому Макото-сенсей спас тогда жизнь, звонил недавно, поздравлял его с днём рождения. И ты тоже не раз ему позвонишь. Только для этого ты тоже должна верить, слышишь? Сунако кивнула. Обвив его шею руками, она притянула молодого человека к себе и обняла, горячо зашептав ему на ухо: - Тогда, пожалуйста, давай проведём оставшиеся до операции дни вместе. Это сделает меня сильнее. Кёхей лишь кивнул в ответ. - Ты здесь живёшь? – приподняла бровь Сунако, оглядывая прихожую, наглядно демонстрирующую царящим здесь беспорядком, что Кёхей живёт один. Она нетерпеливо переступила с ноги на ногу, думая, стоит поднять валяющиеся на дороге джинсы или хозяин квартиры сам с этим справится. Кёхей, испытывая огромное желание провалиться сквозь землю, как раз развешивал валяющиеся как попало куртки. - Извини, нужно было прибраться до того, как привёл тебя сюда. - Ничего, ты же не знал, что я уговорила Макото-сенсея отпустить меня на неделю. Похоже, он уже всё понял, поэтому дал своё согласие без колебаний. Я подожду, пока ты переоденешься, мы ведь за этим пришли. - Какие у тебя планы на сегодняшний день? – пропыхтел Кёхей, отправляя в шкаф последнюю куртку. И откуда у него взялось столько вещей? - Я ещё не думала об этом. Скорее всего, сниму номер в гостинице, а потом немного прогуляюсь по городу. Знаешь, я так давно не ходила по улице. - Чем же ты занималась всё это время? - Сидела дома. Или лежала в больнице. Хандрила, одним словом. Кёхей подарил ей лукавую улыбку. - Тогда настраивайся, я устрою тебе самую увлекательную прогулку из всех, что когда-либо были в твоей жизни. Тогда Сунако лишь недоверчиво хмыкнула, а потом, без сил упав на диван в только что снятом номере, и пытаясь отдышаться, признала: - Мне следовало помнить, что ты всегда выполняешь свои обещания!.. В ответ он наградил её довольной улыбкой и упал на диван рядом с ней. - Похоже, я старею. Раньше после такого я ещё мог всю ночь играть в баскетбол с ребятами, а сейчас даже мяч поднять не смогу. Сунако засмеялась и попыталась встать, но сил не было, поэтому она снова откинулась на спинку дивана и прикрыла глаза. - Давно я не чувствовала себя такой счастливой. И живой, – пробормотала девушка. Ощутив, что пальцы Кёхея легонько сжали её кисть, она поленилась поднимать на него глаза, лишь промурлыкала невразумительно: – Так спать хочется. И есть. Но у меня совершенно нет сил даже для того, чтобы жевать. - Возможно, я перестарался, – голос Кёхея звучал виновато. – Ты больна, а я... - Глупости! – отмахнулась от него девушка. – Теперь, если во время операции я решу отправиться на небеса, застыв перед самыми воротами, я вспомню, как мне было хорошо сегодня, захочу повторения и вернусь, – хихикнув, произнесла она. - Ловлю тебя на слове. Если увидишь яркий свет, сразу вспоминай о сегодняшнем дне, а потом, заявив что-то вроде: «Требую повторения!» - разворачивайся и возвращайся. - Так и сделаю – Сунако подавила ещё один смешок. Ей нравилось сидеть рядом с ним на диване, чувствуя усталость во всём теле. Ей нравилось, что их пальцы крепко переплетены, отчего у неё возникло давно забытое ощущение того, что она кому-то нужна. Ей нравилось нести чушь и слышать, что он отвечает такими же глупостями. Ей нравилось, что именно он разделил с ней этот день. Нет, она была счастлива провести этот день вместе с Кёхеем. Теперь даже если ей суждено умереть, она покинет этот мир, ни о чём не жалея. - Люблю... – одними губами произнесла Сунако. Кёхей, тоже обессиленно закрывший глаза, так и не узнал о её признании. Но именно в этот момент его губы сложились, чтобы бесшумно изречь то же самое слово... Они проспали почти до утра, так и не найдя в себе сил подняться с дивана, чтобы поужинать. В итоге первым проснулся Кёхей – от урчания в собственном животе. С трудом разлепив глаза и ощущая боль во всём теле – сказывался сон в неудобной позе, – он попытался встать, но что-то словно держало его за правую руку. Надо признать, порядком затёкшую руку. Скосив глаза, чтобы выяснить, в чём дело, он с шумом втянул воздух и улыбнулся: во сне девушка была мила, неизменная складка у бровей разгладились, на губах блуждала загадочная улыбка, будто её обладательнице был известен секрет, способный заинтересовать многих. Нечасто молодому человеку доводилось увидеть Сунако такой, а в те редкие случаи, когда удача всё же улыбалась ему, Кёхей знай себе щёлкал затвором фотоаппарата, пока не начинали болеть пальцы. Вот и сейчас рука машинально зашарила по дивану в поисках камеры, пока парень не вспомнил, что старенький «Никон» давным-давно пылится где-то на антресолях его маленькой квартирки. «Кажется, я снова могу фотографировать...» – с удивлением сообразил молодой человек. От этих мыслей улыбка его стала ещё шире. Он протянул свободную руку и откинул тёмную прядь, упавшую на лицо Сунако. Девушка в ответ смешно надула губы и, что-то пробормотав, крепче прижалась к Кёхею. – «До операции осталось меньше месяца. Как же это мало, нам не хватит времени, чтобы наговориться, чтобы всласть наобниматься, чтобы насмотреться друг на друга, чтобы вдоволь нащёлкать новых фотографий, чтобы... Впрочем, что за глупые мысли, операция просто обязана будет пройти успешно, ведь судьба не зря свела нас вместе. Я верю в это всем сердцем!..» Сунако, поморщившись, открыла глаза, и Кёхей тут же прервал свои размышления. Он встретился с ней взглядом и улыбнулся: - Выспалась? - Угу. Только теперь так есть хочется, слона бы съела. И принять душ не помешало бы, я себя чувствую так, будто с меня грязь скоро комьями обваливаться начнёт. - Тогда я пока закажу завтрак, а ты займись водными процедурами, – предложил Кёхей. Сунако кивнула, еле слышно кряхтя, поднялась на ноги и поплелась в сторону ванной. Оставшийся сидеть парень, взял в руки трубку и нажал на вызов.