Поцелуи для Венеры

В кухне темно, длинные тени пытаются пробраться сквозь незатворенные окна, белые шторки, сшитые Молли, то вздуваются, то опадают; холодная, словно речная вода, рука подавляет рвущийся наружу крик, но не может осушить слезы, льющиеся из глаз Молли. Тело истощено, предало её, но мысли, подобно торнадо, кружились в голове, сметая все логические стены, чертоги и баррикады. Молли утыкается в шарф Шерлока (в те редкие моменты, когда он бывал с ней мил, Молли находилась в состоянии отупения и шока, она еще больше и сильнее в него влюблялась, поддавалась на его удочку; хорошее отношение с его стороны — это то, в чём Молли всегда не хватало опыта, и поэтому она безоговорочно ему доверяла), а тот не отнимает руки, боясь услышать истерический вопль. Постепенно Молли успокаивается, но вид у неё рыбы, выброшенной на берег и умоляющий выпустить её в воду: «Воды, воды, кислорода!» — Молли точно так же открывает и закрывает рот. — Шерлок, это... это правда ты? — Я, Молли. Успокаивайся поскорее, у меня уже вся ладонь мокрая. — Н-но как? — Я всё расскажу и тебе, и Джону. Так это был он, думает Молли, он просто хочет поговорить с ней без Джона, наедине, возможно хочет доверить ей тайну... Молли вытирает лицо подолом платья. Шерлок предлагает ей выйти на улицу, чтобы Джон их не услышал, и Молли ведет его к виноградникам, к огромному и печальному кусту вереска, где никто их не увидит и не услышит. Луна хитро поглядывает на них, она уже приготовилась слушать чужие секреты (почему-то её никогда не берут в счёт, а ведь и она не лыком шита!). Молли чуть трясет, ей неловко и страшно, она пытается скрыть это, но Шерлок всё видит. Они присаживаются на скамеечку: влажную, холодную — но пальцы Шерлока холоднее, настоящий человеческий лед. — Как ты, Шерлок? Где ты был? Зачем весь театр? Почему ты нам ничего не сказал?! Джон же твой друг! Молли решает напасть первой, ибо она боится вопроса об отношениях. И она не решается отнести себя к категории «друг» — Со мной всё отлично, Молли. Меня больше интересует, что прошло за последние полтора года. Я отсутствовал в Лондоне, — тон Шерлока безразличный и бесцветный, говорит он очень быстро. — Ну... Про тебя уже все забыли, а раскрываемость стала хуже... — Молли. Меня интересует всё, что произошло между тобой и Джоном. Молли никак не может рассмотреть его лицо: шарф, шляпа, синий мрак — появились ли у него морщинки, отрастил ли он себе бородку, или усы, что таится в его глазах. — Мы долго общались, Шерлок, а потом в один момент что-то стрельнуло... — Короче, Молли. — Ну, и мы поженились полтора года назад. Сразу сюда переехали. Джон работает в местной больнице, а я бью баклуши, — усмехается Молли и думает: «Что, Шерлок? Не укладывается в твою логику? Что я могу быть с кем-то, кто меня и взаправду любит? Что не останусь синим чулком?». И Шерлок поворачивается к ней. Она видит только синие тени и бледные щеки, тронутые болезненным румянцем, но ощущает взгляд из серии «Ты дурочка, Молли?» и всё. Господи, думает она, он за минуту превратил её ни во что, в патологоанатома, никому не нужного, не умеющего выбирать себе мужчин. Проснулись голоса в её голове, отряхнулись от вековечной пыли и заговорили о том, что она безвольная, слабая, толстая, глупая, о том, что она никогда не станет достаточно хороша. — Я не вижу, чтобы ты била баклуши. У тебя и виноградник, не тобой посажен, но ты ухаживаешь за ним. И вереск. Ты боишься, что Королевское садоводческое общество скажет: «Этот вереск — не для дома, а для кладбищ». Потому и не приглашаешь, а ведь тебе очень хочется получить знак отличия. — Откуда ты знаешь?! — Ты постоянно об этом говорила в морге. Об обществе. Ты хочешь дом, сад и всё такое. — И ты запомнил? — бормочет Молли, но, конечно, знает ответ. — Всё это неважно. Пустяки. Но я впечатлен. Тобой и Джоном. Вы никогда не интересовались друг другом, что я и не ожидал... Такого развития событий. Молли только пожимает плечами: она не хочет распространяться об этом. И спрашивает, где же он всё-таки был и что делал. И... интересуется по поводу Мориарти. — Мориарти по-настоящему мертв. Его шайка разбежалась, но остались преданные ему люди. Я занимался их устранением. — У-убивал? — Нет, Молли, сейчас они в тюрьме. А я жил в Цюрихе с Адлер. Джон наверняка тебе всё о ней рассказал. За мой счет она пыталась восстановить свое имя. Но всё же её помощь тоже оказалась очень полезной. Воображение Молли рисует Шерлока в объятиях Адлер, услужливо предлагает различные варианты проведения ночей. Милая Молли не хочет видеть и слышать имя Этой женщины. А почему же ты собственно ревнуешь, Молли? Джонни, милый Джонни, прости. — Остался лишь один, но самый опасный — Себастьян Моран. И я решил официально восстать из мертвых. Молли слушает рассказ Шерлока, но не прислушивается, ибо его голос, идущий с ночи, пленяет её, глубокие интонации, чувственные нотки. Может, это просто кажется Молли и она лишь строит иллюзии. Шерлок говорит ей о том, что они с Джоном должны помочь в поимке Морана, и роль Молли — как раз не последняя в этом деле. Он просит её не бояться и согласиться, на что Молли (конечно!) отвечает... выдыхает: «Да...». Шерлок резко встает и идет к дому. Молли едва поспевает за ним. Они снова на кухне. — Шерлок, может, тебя накормить? — она тянется в холодильник за бисквитами. — Нет, я уже съел там какие-то бисквиты. — Да, — раздраженно отвечает Молли, — я вижу. И еще она видит, что Шерлок потерянный. Хочет ли он что-то ей сказать, в чем-то признаться? Молли выдвигает табурет и садится напротив него. — Шерлок, — она говорит это так нежно и ласково, голос наполнен дрожью и светлой печалью, — что тебя тревожит? Такое ощущение, что тебя обуревают эмоции. Он удивленно смотрит на неё и говорит неестественно медленно, с расстановкой. — Ваша свадьба, Молли. Я вчера наводил справки и узнал об этом. — Так что же здесь криминального, Шерлок?! Он подрывается с места и повышает тон. Молли скукоживается и чувствует, что сейчас она чуть ли не впервые видит Шерлока таким неспокойным, что он тут же и объясняет. — Почти все свои чувства я держу при себе. А если говорить откровенно, то абсолютно все. Я никогда не делюсь тем, что действительно ощущаю в своей жизни. Зато мои умозаключения всегда на столе, всегда на виду. Это кажется мне невозможным — не сказать правду о том, до чего я дошел своим умом. Но в данный момент, Молли, как я уже говорил, меня тревожит ваша свадьба. И криминальное здесь то, что я не предугадал это, Молли. Понимаешь? — Я не понимаю, Шерлок! То есть ты считаешь, что мы не можем любить друг друга? Что у нас не могла быть свадьба, так как сам великий Холмс не увидел этого? Молли не замечает, что она стоит, что наворачиваются слезы на глаза, что слова обрываются из-за дрожи в голосе. Этот мужчина посягнул на самое священное, что может быть у женщины. Это брак. Пусть она не любит мужа, пусть он её бьет по вечерам, пусть он будет самым большим пьяницей в городе, ни одна женщина, если она гордая, не скажет, что её брак — ошибка. И Шерлок задел, сам того не замечая, именно ту струну, которая вызывала глухую боль в душе Молли. Внезапно Шерлок как-то стихает. Он усмехается: — Раз вы полюбили друг друга... То все вопросы отпадают. Мужчина садится и что-то достает из кармана. Молли замечает огонек, и до нее доходит: он закурил. Огонек то и дело дергается, будто светлячок, белый отравленный дым выпускается рывками. «Нервными клубочками» — как окрестила про себя Молли стиль курения Шерлока. — Я надеюсь, что ты не разбудил Джона, — она успокаивается. — Он сейчас в таком состоянии, что и выстрел над ухом его не разбудит, — Шерлок замолкает, но затем добавляет: — Завтра, Молли, будь утром дома, не в саду. Мы начнем охоту на Морана.