В лабиринтах памяти

Билли Майк привёз мне несколько книг, из тех, которые, по его словам, я читал за эти годы. За это кстати, я ему безумно благодарен; наконец-то у меня появилось хоть какое-то занятие, кроме шатания по коридорам больницы. Периодически у меня, конечно, возникает ощущение, будто есть в этом что-то знакомое, но я всё же не могу вспомнить, что читал их когда-то. Тем не менее, могу сказать с уверенностью, что книги эти действительно очень захватывающие: я читаю их с огромным удовольствием. На это я убиваю большую часть дня, потому как бродить туда-сюда между цветочками, тупо лупиться в ящик в холле и слушать одни и те же разговоры мне уже страсть как надоело. В один из таких моментов, когда я полностью погружён в книгу и увлечён моментом, меня отвлекает скрип двери.  — Вот так всегда! Обязательно надо на самом интересном месте… — ворчу я, затем поднимаю глаза и резко утрачиваю дар речи, не закончив мысли, потому как очень удивлён появлением в моей палате человека, который стоит сейчас на пороге и широко улыбается. Я уже не чаял его увидеть, хоть и сам не знаю, почему. — Эшли! — радостно восклицаю я. Книга выскальзывает у меня из рук и со шлепком падает на пол, а я вскакиваю навстречу девушке — слишком поспешно, так как у меня снова начинает кружиться голова.  — Ну-ну, тише, тише, не так эмоционально, — ласково произносит Колфилд, на всякий случай подхватывая меня под локти. Мне хватает пары секунд, чтоб приобрести устойчивое положение, и тогда гостья приветствует меня поцелует в щёку. — Привет, милый. Может, пойдём прогуляемся? — предлагает Эшли. — Заодно и поговорим. Не могу не отметить, что девушка довольно сильно изменилась. Повзрослела — конечно, лицо у неё теперь идеально гладкое и по-женски изящное. Волосы, которые раньше были чуть ли не до пояса, теперь едва достают до плеч. Вообще, честно говоря, я бы сказал, что она стала слишком взрослой. Это была немного не такая Эшли, какой я привык её видеть. - Ой, это было бы очень здорово, — отзываюсь я — У меня накопилось столько вопросов! Мы спускаемся вниз, на красивый, усаженный розочками и прочими цветами двор больницы. Вокруг огромное количество зелени, всё яркое и очень живое, Это очень радует глаз, а в лучах заходящего солнца цветы и листья на деревьях отливают каким-то особенным сиянием и кажутся залитыми огненно-золотистой лавой. Мы с Эшли неспешно шагаем по аллее больничного парка, держась за руки. Я не тороплюсь задавать вопросы и просто наслаждаюсь чудесным вечером, последними тёплыми лучами уходящего дня и лёгким ветерком, шевелящим мои волосы. После долгого сидения взаперти в отделении больницы это невероятно круто. К тому же, сейчас я впервые за всё время с тех пор, как очнулся в больничной койке, ощущаю спокойствие и умиротворение. Мне очень хочется потянуть этот момент.  — Так какие вопросы ты хотел задать? — первой подает голос Эшли. Вздыхаю, задумчиво смотрю на девушку. Потом спрашиваю:  — Почему ты не пришла сразу? Я тут уже неделю, а ты появилась только первый раз. Колфилд печально улыбается.  — Я была за границей, Билли. Во-первых, до меня не сразу дозвонились, во-вторых… я вылетела, как смогла. Ты уж прости меня, ладно? Я лишь качаю головой и пожимаю плечами. Ну, а что тут можно возразить?  — А ты правда ничего не помнишь? — интересуется вдруг Эшли. — За последние шесть лет? Совсем-совсем? Вздохнув, неторопливо киваю. - Да, совсем ничего. Ощущаю себя так, будто мне до сих пор восемнадцать. Я очень хочу всё вспомнить, но пока ничего не помогает… Эшли ухмыляется.  — А вот это ты помнишь? — с этими словами моя спутница останавливается и, привстав на цыпочки, целует меня в губы. Этот поцелую довольно продолжительный, но ненавязчивый и очень нежный. Ладно, признаю: у меня от него мурашки по спине. Серьёзно.  Да, я, безусловно, помню наши с Эшли поцелуи. Собственно, в этом нет ничего странного — ведь они были ещё задолго до того момента, который я помню последним. Но… ощущение, которое я испытал сейчас, новое и одновременно будто бы очень знакомое. Я никак не могу понять, что это значит.  — Помню, — выдыхаю я, едва получив возможность говорить. - И, знаешь, мне это очень нравится.  — Ну и здорово, — улыбается мне Эшли. — Что ж… хочешь, я расскажу тебе немного о нас? Из того, что ты не помнишь?  — С удовольствием послушаю, — я тоже широко улыбаюсь. Мы идем дальше гулять по парку, неторопливо переговариваясь, Эшли рассказывает мне обо всем, что случилось за этот год. Мне нравится её слушать: девушка описывает всё красочно и довольно эмоционально. С ней я чувствую себя спокойно и комфортно и наконец-то полностью расслабляюсь. Мне даже кажется, что что-то из того, о чем она говорит, я начинаю припоминать. Потом я провожаю Эшли — на прощание мы снова целуемся, - и, довольный жизнью, возвращаюсь в палату. Эшли не появляется каждый день, но те моменты, когда приходит она, пожалуй, самые приятные из того, что здесь со мной происходит. Так проходит ещё неделя, и, наконец-то, врач объявляет, что меня можно выписать. Трудно передать всю мою радость по этому поводу Свобода! Свобоооода, Господи, наконец-то! Майк, который благородно согласился подвезти меня до дома, приезжает довольно рано и помогает мне собрать все вещи, пока мы ждём выписки. После двенадцати врач, наконец, осматривает меня в последний раз, чтобы удостоверится, что физически я в порядке, выдает на руки результаты МРТ, энцефалограммы и прочих исследований, и отпускает. Майк заявляет, что сам понесёт вещи, дабы я пока лишний раз не напрягался (по-моему, это излишне, ведь, в конце концов, не на голове же я сумки несу, да и не особо тяжёлые они — вещей у меня не очень много). А на ногах я стою уже достаточно твёрдо. Мы спускаемся в холл и наконец, выходим на улицу. Шагаем по территории больницы и достигаем парковки. Я не тороплюсь, оглядываюсь вокруг.  — Идём, скорее, Билли, не отставай, — Дёрнт окидывает всё вокруг взглядом, будто опасаясь чего-то, и хочет идти как машине, как вдруг откуда-то раздаётся возглас:  — Смотрите, это же Билли Джо! Тут буквально в несколько секунд нас окружает толпа людей. Они вопят и гудят, стараются дотянутся до меня, дёргают за руки.  — Можно автограф?  — Не сфотографируешься со мной?  — Пожалуйста, не могли бы вы ответить на пару вопросов для нашего журнала? Я настолько шокирован происходящим, что даже не в силах что-то сказать. Мне жутко страшно и больше всего на свете хочется провалится сквозь землю. Пытаюсь пятится назад, но отпускать меня не желают и только напирают ещё сильнее. - Так, ребят, извините, но Билли сейчас не в состоянии отвечать на ваши вопросы, поэтому, пожалуйста, пропустите нас, мы уходим отсюда, — друг хватает меня за запястье и тащит к машине, решительно раздвигая толпу. Гомонящие люди ещё некоторое время следуют за нами, но быстро рассасываются, когда мы усаживаемся в машину.  — Что это было? — выдыхаю я, пристёгиваясь.  — Фанаты. И журналисты, — отвечает Майк, заводя двигатель. Он на удивление спокоен, и меня это поражает ещё больше. - Что?! Но… как? Откуда?! Не помню, чтобы мы были так популярны.  — Не помнишь, но на самом деле ты уже весьма известен, — пожимает плечами мой друг. — Поверь, то, что сейчас происходило — не новость. Пока выруливаем с парковки, мы оба молчим. Я обдумываю и пытаюсь переварить случившееся, гляжу в окно на проносящиеся мимо улицы и здания. Я не знаю, где мы находимся, но ловлю себя на том, что город мне нравится. Возникает лёгкое ощущение дежавю: я словно бы понимаю, что был здесь когда-то, но город словно бы сохранился в памяти очень-очень смутно.  — Где это мы? — наконец, задаю волнующий меня вопрос. Майк снисходительно улыбается.  — Город Окленд, штат Калифорния. Добро пожаловать, дружище! Я кошусь на него, давая понять, что шутить сейчас не намерен.  — Майк, а что мы тут вообще делаем? Как мы здесь оказались? Майкл усмехается в ответ.  — Вообще-то мы здесь живём, Билли. Аж четыре года уже. Я поворачиваюсь к другу и удивлённо смотрю на него. Представить себе не могу, что могло бы заставить меня съехать от своей семьи: мамы, братьев с сестрами. Кроме, разве что, женитьбы. Но даже и в таком случае я ни за что бы не уехал так далеко: скорее всего, поселился где-нибудь по соседству, ну, во всяком случае, недалеко. Но чтобы так… Снова отворачиваюсь к окну и любуюсь на пролетающие мимо пейзажи, не торопясь задавать новые вопросы. Лучше пока обдумаю, какой прозвучит следующим, ибо вопросом у меня накопилось очень много. Неожиданно я замечаю подозрительно знакомые силуэты на большой афише.  — Стой, Майк! Останови машину! — кричу другу. Притчард тормозит так быстро, как может, при этом стараясь сделать это плавно. Только машина останавливается — я отшвыриваю ремень и уже бегу по тротуару к подозрительной вывеске. Точно, так и есть! Я удивлённо таращусь на плакат с изображением Майка, Тре и меня самого с гитарой наперевес. Надпись сообщала о концерте в каком-то большом зале.  — Что это?! — спрашиваю я подошедшего Майка. - А, сорви это к чёрту, — машет рукой тот. — Я договорился об отмене всех концертов на ближайшие два месяца: ты ведь сейчас явно не в состоянии выступать, — с этими словами басист сдирает афишу со стены, скатывает в трубочку и кидает в ближайшую мусорку. После этого он разворачивается и идём обратно к машине. Мне, естественно, ничего больше не остаётся, как только последовать за ним.  — Кавалло был страшно недоволен этим фактом, кстати, но что мы можем поделать? — вздыхает мой друг. - Кто? — удивлённо переспрашиваю я. - Ах, да, — Дёрнт качает головой и садится обратно в машину. — Прости, всё время забываюсь. Роб Кавалло. Так зовут нашего продюсера.  — Нашего продюсера вроде как звали Невилл Ленгдон, — удивленно приподнимаю бровь я.  — Ну да, но он только первый. После выхода «Керпланка», который оказался весьма удачным, нами очень заинтересовалась известная студия «Reprise». Мы согласились заключить с ними контракт, и нас теперь курирует Кавалло.  — После выхода чего? — ошарашенно кошусь на друга я. Сколько ещё сюрпризов преподнесёт мне сегодняшний день?  — О Боже, Билли… «Керпланк» — наш второй альбом.  — А мы выпустили первый? - Ага. И даже пятый. Сейчас мы работаем над шестым… — терпеливо поясняет Дёрнт. — В смысле, должны работать. Теперь, конечно, сможем вернуться только после того, как ты восстановишь память. Ну или по крайней мере, начнёшь писать новые песни.