Sink

      Утро Греты началось с ужасной головной боли. Осознав, что она уснула на диване, девушка потянулась со стоном. Помимо головной боли ей еще прибавилась боль мышечная.       Но все это смело уходило на второй план, потому что главная боль, мучащая ее — ноющее треснутое сердце. Ссора с Зейном всплыла в ее больной голове, и ей так хотелось закричать от осознания того, что это, скорее всего, был конец. Зейн уже не вернется. И сколько бы Грета себя не уверяла, что ей станет только легче с его уходом, в душе она продолжала надеяться, что он вернется, и скажет, что испытывает к ней те же чувства, что и она к нему.       И так сильно хотелось плакать. И, наверное, она бы заплакала, но движение где-то на полу и сонные стоны заставили Грету взять себя в руки.       В голове девушки всплыли отрывки вчерашних образов. Вино. Слезы. Еще вино. Лиам, Снова слезы. Виски. И снова в ее затылок ударила ужасная, дикая боль. Словно мозг не хотел напоминать ей о всех «прелестях» прошлого вечера. И пусть она ничего не помнит, ей все равно хотелось провалиться сквозь землю от неожиданно появившегося стыда. И появилось такое детское желание куда-нибудь спрятаться. И, возможно, она так бы и сделала, если бы не ее быстрый взгляд на того, кто лежит на полу за диваном.       Она ожидала увидеть Лиама, возможно Джулиет, или любого другого человека. Но она точно не ожидала увидеть парня, причинившего ей боль. Зейн спокойно спал, уткнувшись носом в старый клетчатый плед. Он выглядел так чертовски привлекательно, и сердце Греты зашлось в гулких ударах о грудную клетку.       Громко сглотнув, девушка тихонько встала со скрипучего дивана, прислушиваясь к ровному дыханию парня. Она так боялась его разбудить от страха, что впереди ее ждут долгие разборки и слезы. Или же наоборот: она боялась, что он сможет добиться ее прощения одним своим невинным взглядом и страстным поцелуем. Ей не хотелось ни того, ни другого. Просто бы не видеть его до понедельника. До октября. До следующего года.       А за окном шел обычный лондонский дождь, омывающий улицы своей серостью. Так же серо сейчас в душе Греты. И в ее глазах.       Грета была так ошарашена присутствием Зейна в ее доме, что она не сразу осознала отсутствие Лиама, который, казалось, должен был лежать без сознания. Ведь все эти бутылки вина, водки и скотча не могли быть опустошены только лишь Гретой, и даже большая часть всего этого не была выпита ею.       И теперь ее терзали мысли, догадки. Она даже думала остаться, расспросить Зейна, что случилось, как он оказался здесь и где Лиам. Но голос ее разума говорил… нет! — кричал, что нужно убираться как можно быстрее. Находится с Зейном наедине опасно для нее. Она любит его, а значит простит все, что угодно. Лишь бы он был здесь, рядом, обнимал ее за плечи, нежно касаясь пальцами кожи на ключицах. Ей было необходимо снова чувствовать его губы на своей шее, скулах, губах. Она хотела снова выгибаться и задыхаться от его прикосновений. Он был нужен ей, как воздух. И, казалось даже сейчас, будто все, что она представляет в своей голове — реальность. Будто он действительно здесь… — Зейн? — Грета отскакивает на полтора шага вперед, осознавая, что все это не ее фантазия, — все реально. — Что ты делаешь? — А этому необходимо какое-то объяснение. — он приподнимает бровь, прожигая ее своими карими глазами, отчего сердце Греты на миг замирает, но потом бьется с невероятной скоростью. — Да, думаю! — девушка изо всех сил старается казаться невозмутимой, грозной. Но дрожь в ее голосе выдает ее. — Если ты не помнишь, то вчера мы уже все обсудили.       Зейн продолжал прожигать ее своим «Я—Знаю—Ты—Меня—Хочешь» взглядом, и его крышесносящая ухмылка доводила ее до точки кипения, когда она стоит на краю между желанием убить его и желанием поцеловать: в губы, в шею, в ключицу и с каждым разом спускаться все ниже и ниже. — Мне казалось, что вчерашний разговор ничего не значит. Ты просто выпустила пар.       Дыхание Греты сбилось от частого к тихому и спокойному, и снова наоборот. Теперь любое ее сексуальное влечение снизошло до минимума. Осталось лишь желание убивать. А в его глазах продолжает гореть огонь, который так начинает бесить. Как она может любить кого-то, вроде него? Как она могла полтора года спать с этим человеком за простое «спасибо»? Теперь она смотрела на все это глазами тех, кто осуждал ее в университете, и она была полностью с ними согласна.       Одна фраза убила в ней все, что так долго хранилось. Одно несказанное слово заставило ее все изменить и подвести к логическому завершению.       Она любит его. Все еще любит. Но, черт, любить его так больно. Зейн принес Грете больше боли, чем счастья. Он заставил ее ненавидеть себя. И ненавидеть его. Любить и ненавидеть одновременно. Но знать ему всего не нужно, ведь это бы означало полное ее поражение. Поэтому она со слезами на глазах, сдерживая вырывающиеся рыдания, поднимает на него глаза, полные ненависти и скрытой, незаметной любви. Он должен уйти. Сейчас. Раз и навсегда! — Я ненавижу тебя, Зейн Малик! — тихо говорит она дрожащим из-за слез голосом. — Я хочу, чтоб ты ушел немедленно.       Потрясение, отразившееся в его глазах, больно ударило ее в живот, ребра, сердце. Она хотела, чтоб он просто ушел, тихо, спокойно. Но любая эмоция, отражавшаяся на его лице заставляла ее пожалеть о сказанном. Зейн стоял посреди этой крошечной гостиной, и стены будто давили на него. Он казался таким беззащитным, Грете хотелось его обнять. И она уже сделала нерешительный шаг навстречу, когда он отступил, полностью обрывая эту невидимою ниточку, которая еще держала их вместе на тонком волоске.       И тихий, но такой пронзительный вздох раздался в этой пустой комнате. Он был похож на крик. Крик отчаяния. Крик о помощи. «Не уходи! Не сейчас! Ты мне нужен.»       Мысленно, боясь нарушить тишину, кричит она. В надежде, что он услышит. Что сейчас Зейн поймет, что она сделала что-то неправильное и он поцелует ее. Плевать на тех, других. Она будет верить, что она особенная. ОНА, а не они. Только Грета проводила две ночи с ним. Неужели мало?       Мало! Конечно же мало!       Ей хотелось больше времени с Зейном. Грете хотелось быть с ним. Дышать им. Быть им. И даже этого ей было бы мало.       Какой смысл в двух ночах в неделю, если ей стало бы недостаточно жизни с ним. Век оказался бы всего лишь мгновением. Ей хочется больше Зейна. — Зейн… — так тихо, почти беззвучно.       Она произносит его имя как молитву. Как призыв к помощи. Его имя — воздух, которого теперь так не хватает. — Я не знаю, Зейн. Не знаю, зачем я…       Но смысла говорить нет. Он, кажется, не слушает. Зейн смотрит не на Грету, а через нее. Он не с ней сейчас. Наверное теперь парень прикидывает, кто займет ее место. Ведь это важнее, чем ее мольба о прощении. — Зейн, посмотри на меня. — снова, как молитва и один шаг навстречу. — Нет. Не надо! — его голос такой хриплый, такой отстраненный. — Ты права. — Ч—Что? — и снова недостаток воздуха, заставляющий Грету ловить ртом очередную дозу, чтоб не задохнуться. — Ты права. — он смотри ей в глаза, и его карий, всегда теплый, согревающий взгляд теперь холоднее того серого дождя, окутавшего город. — Тебе нужно подрасти и понять некоторые вещи.       И он уходит. Не сказав ни слова больше. Не взглянув. Просто уходит, как должное. Но так не должно быть. Он нужен Грете. Неужели он не мог этого понять? По глазам, по тихим молитвам.       И теперь сердце, томящееся в груди девушки разбито окончательно. Растоптано. Сожжено. И теперь ее не излечат. Ни врачи, ни алкоголь, ни любовь. Грете нужен только Зейн. А Зейну никто не нужен. Потому что Зейн одиночка. Он не умеет любить. И сейчас Грета в этом окончательно убедилась.

***

      Сидя на холодном полу в полной темноте Грета не заметила, как день плавно перешел в вечер, а затем и в ночь. Она не видела, не слышала. Ей было все равно. Сегодня она почти умерла. Сегодня она окончательно разрушила то, что так берегла. И уже не было слез. Щеки высохли, а тело перестало биться в дрожи. Осталась лишь боль в области сердца, которая пройдет, но не скоро. Или совсем не пройдет. Никогда. — Салас. — громкий голос где-то позади заставил Грету вздрогнуть.       Она не слышала, как в дверь стучали. Она не слышала, как замок открылся. И, конечно, она не слышала громких шагов, направляющихся к ней. И будь это вор-убийца, она бы не возражала, если бы ей всадили нож в спину. — Грета, мать твою, что ты делаешь? — она поднимает помутневший взгляд на гостя, которого не хочет видеть.       Ей никто не нужен. Никто, кроме Зейна. Просто ей бы увидеть его, услышать его грубый голос. Просто… — Грета! — более отчетливо звучит рядом. — Что случилось? Тебя кто-то обидел? — Да. — и она не может узнать свой собственный голос. Теперь он хриплый, тихий и безжизненный. — Кто? — продолжает допытываться человек напротив, в котором она узнает знакомые черты. — Лиам… — она прерывисто вздыхает, что больше напоминает рыдание. — Я все испортила.       Вслух. Не только себе. Она сказала это, подтвердив свои самые ужасные мысли.       Он больше не придет.