Sink

Aubrey Peeples — The Way I Was EXO-K — Black Pearl       Они стоят друг напротив друга, смотрят в глаза и молчат.       Грета сама не понимала, как они оказались на заднем дворе этого дома. Не помнила, как они вышли, скрылись в темноте огромного сада. Она была полностью поглощена темными глазами парня, который причинял столько боли одним своим присутствием и в тот же момент исцелял своим взглядом. И только она приходила в себя, хотела убежать, как снова пропадала, сдавалась его рукам, губам, глазам, ему.       Сейчас бы лучше умереть, чтоб не мучиться от страха и стыда. Хотя стыда в ней было куда меньше, чем страха. Он не остановится, а она тем более. Чертова страсть, поглотившая ее, убивает все в ней. — Я могу остановиться, если ты попросишь.       Голос Зейна звучит для нее словно из глубины океана. Грета не вслушивалась, лишь кивала. Не важно, что сейчас скажет Зейн, важно, что он сделает. А ей хотелось, чтоб он сделал многое сейчас.       Откидывает голову, подставляя шею под его губы. Ей нравится, когда Зейн целует ее шею. Только он может делать это так страстно, нежно и горячо. Вот бы раствориться в нем сейчас, отдаться этому мгновению, остаться навсегда в этом вечере. Его руки под кофтой, обжигают ее живот своим теплом. Он гладит каждый участок ее кожи, но будто нарочно, заводя, избегает груди, от чего она задыхается каждый раз, когда он касается ткани ее лифчика. Хочется закричать, заставить его быть решительнее. — Зейн. — выдыхает ему в шею, прося, чтоб он зашел дальше, ведь это так нужно им обоим. Так зачем же он медлит? — Ты этого хочешь?       Да! Я хочу! Хочу тебя!       Закричала бы, но нет сил и воздуха, поэтому просто кивает. С каких пор он стал таким вежливым, заботливым? Это не правильно, он должен быть тем, кто не даст ей и подумать о неверности этих действий. — Ты можешь пожалеть. — зачем-то снова говорит он, а она выдыхает последний воздух из легких.       Ударить бы его, да сильнее хочется поцеловать, что она и делает. Прижимается своими губами к его, так, что больно, но она хочет еще, ей мало этого. Даже нехватка воздуха волнует Грету меньше, чем нехватка его губ.       «Можешь пожалеть.» — кричит внутренний голос голосом Зейна.       «Плевать!» — отвечает ему, и прижимается ближе к парню, стягивая с плеч его куртку.       «Потом будешь ненавидеть себя.» — и не понятно, говорит это внутренний голос, или сам Зейн.       «Это будет потом, а сейчас…»       Уверенно расстегивает его ремень, пуговицу, молнию. Все к черту, важно только здесь и сейчас, а потом будь, что будет.       Опускается на колени, стягивает его джинсы, боксеры. Он смотрит на нее с удивлением, испугом и с желанием. Столько раз Зейн просил ее об этом, но Грета была неумолима, а сейчас сама вот так запросто встала перед ним на колени, проводит рукой по его члену, облизывается, будто делала это сотни раз. И когда она проводит языком по всей длине, в нем будто что-то взрывается. Столько раз ему делали минет, и каждый раз будто что-то другое, но Грета… Она не смотрит на него, ей страшно поднять глаза. Проводит губами по головке члена, и дальше, по всей длине.       В ней бушует фонтан эмоций, но преимущественно это страх. Ей страшно, что она сделает что-то не так, или что Зейн ее оттолкнет, посмеется над ней. Но он этого не делает. Поэтому она поднимает глаза, смотрит на него. Зейн держится рукой за дерево, его глаза закрыты, он дышит через рот. И в ней просыпается смелость. Если Грета может довести его до такого беззащитного состояния таким неумелым минетом, то что она может сделать с ним, если они зайдут еще дальше.       Поднимается, целует его шею, а он раскрывает глаза. Столько на его лице удивления и сожаления, что Грета остановилась. А она целует его шею, ключицу, скулы, и легонько касается холодными пальцами его стояка. Он громко выдыхает, а она проводит кубами от подбородка до уха, языком цепляется за мочку и посасывает ее, от чего Зейн совсем теряет голову. — Быть может нам уйти в комнату? — шепчет ему в ухо, опаляя его своим горячим дыханием.       Он отстраняется, смотрит в ее горящие глаза. Зейн видит перед собой Грету, но она стала другой, не такой скромной. Будто ей снесло крышу, и это даже не алкоголь.       «Это ты так на нее влияешь?» — спрашивает внутренний голос. Но его вопрос остается без ответа. — Пожалуйста, Зейн. — молит она, и он нежно целует ее, проводит рукой по волосам, убирая прядки за ухо.       Сердце Греты затрепетало от такой нежности с его стороны. Они будто поменялись ролями, и ей это нравилось.

***

Billy — Love Donʼt Break Me Tokio Hotel — Zoom Into Me Dead By April — Replace You       Утро началось слишком внезапно. Грета чувствовала приятную боль в мышцах, ее тело было одновременно и легким и будто свинцовым. Было бы не плохо взглянуть на время, но часов она не видела. Еще спросонья она поняла, что лежит вовсе не одна, но обернуться было страшно. Она помнит каждую секунду вчерашнего вечера, и ей, кажется, не было стыдно, от чего и становилось страшно. Но еще ей было страшно от того, что Зейн рядом, и как теперь он поведет себя, — страшнее всего. Грета не решалась обернуться. Возможно она даже бы притворилась спящей, чтоб дождаться, когда он уйдет. Но парень сам уже давно не спал. — Доброе утро. — его голос не звучал как-то особенно. Если подумать, так он говорил с ней каждое чертово утро и раньше. — Привет. — она обернулась. Он сидел на кровати, смотрел на нее непроницательным взглядом, от чего ей было нереально узнать его эмоции. Словно он снова от нее закрылся. — Решил быть любезным, потому собрал твою одежду с пола и сложил на стул. — смотрит в угол комнаты, где стоит стул, на котором аккуратно разложены ее нижнее белье, джинсы и кофта. — Спасибо. — Грета еще не до конца поняла, что происходит, потому старалась не поддаваться эмоциям и быть обычной. — Зейн, я… — Мне нужно идти. — перебивает он, и внутри все идет трещиной, еще слово, и он или спасет ее от падения, или сломает окончательно. — Думаю, твой парень будет тебя искать.       И вот они, те слова, которые полностью ее ломают. К глазам подступают слезы, но она, как и раньше, сдерживает их до его ухода. Все, как и раньше — за ним закроется дверь, и она будет плакать, бить себя, рвать волосы на голове, ненавидеть. Но он еще здесь, сидит рядом, будто не замечает, что его ладонь лежит на ее руке. Он будто специально смотрит на нее так испытующе, а она уже хочет кричать, лишь бы он ушел.       Еще секунда, и он встает. Словно разочарование его постигло в этот момент, так грустно он взглянул на дверь. А Грета все смотрит ему в след, надеется, чтоб он ушел быстрее. Считает секунды, до момента, когда можно будет дать волю эмоциям. — Зейн. — поддается одной из них, останавливает его. И он повинуется. Останавливается напротив двери, но не оборачивается. — Не говори никому.       Резко оборачивается. Его лицо искажено в гримасе, он будто и сам не верит, что она это сказала. Ей хочется ударить себя, не нужно было этого делать. А он по-прежнему стоит там, смотрит на нее. Ухмылка появляется на его лице и он качает головой. Ничего не отвечает, просто уходит, закрывает за собой дверь и оставляет эту давящую тишину. И все, что остается Грете, — остаться наедине со своими демонами, которые теперь разрывают все внутри, ненавидят ее, как и она ненавидит себя.       Не хочется плакать, бить себя и стены. Сейчас бы просто укутаться в кокон из одеяла, уткнуться носом в подушку и пролежать за закрытой дверью всю жизнь, чтоб никого не видеть. Особенно не видеть себя в отражении чертового зеркала. Это она виновата. Не Зейн, она. И каждый чертов раз это она! Разве не он говорил ей? Разве не Зейн призывал к ее внутреннему голосу? И так происходит каждый раз. Он делает что-то, но спрашивает разрешения, а она разрешает, хотя и знает, что потом будет плохо. Знает, но идет на это. Так разве теперь есть смысл жалеть себя?       Это ее вина.       Достает телефон из сумочки, которую Зейн так же положил на стул. Десять пропущенных от Лиама, и это со вчерашнего вечера. Как она умудрилась забыть о нем? Как не услышала? Последний пропущенный два часа назад, и больше он не звонил. А уже одиннадцать, и была ли вероятность того, что он все еще в этом чертовом доме?       Выходит из спальни, спускается вниз, где несколько студентов, попивая пиво, убирают квартиру. Они не обращают на нее внимания, а она ходит, как тень, ищет Лиама, который все еще ее парень. — Кого-то ищешь? — спрашивает какая-то девушка, когда Грета проходит на кухню. — Да, Лиама. — видит недоумение на лице незнакомки и добавляет: — Лиама Пейна. — Ах, его. Он уже часа два в машине сидит. Она прям напротив дома припаркована.       Девушка смотрит на Грету с долей презрения, будто ревнует Лиама к ней, или что-то еще. Но Грета не вдается в подробности, благодарит ее, и идет проч из этого дома, где она успела натворить ошибок за ночь.       Выходит во двор, и сразу видит знакомую машину. Лиам сидит за рулем, сложив руки на него, смотрит перед собой, сверлит взглядом лобовое стекло. Он даже не оборачивается, когда она садится рядом и пристегивает ремень. Молчит, когда заводит машину. И когда они едут, тоже молчит. — Я… — Грета хочет начать разговор, но он ее перебивает, будто сегодня ей не суждено сказать хоть что-то, хоть кому-то. — Где ты была? — грозно спрашивает он, и она вспоминает эти десять пропущенных. Вот в чем дело, он переживал. — Я уснула, прости. — говорит уверенно, будто врать для нее в порядке вещей. — Мне было скучно там, я никого не знала, поэтому ушла в одну из комнат.       Лиам кивает головой и вновь молчит. Грета смотрит на него, боится что-то сказать. Он выглядит таким напряженным, таким злым, что ей кажется, что заговори она сейчас, он скинет ее из машины на ходу.       Подъезжают к дому Греты, от чего она впадает в ступор. Ей казалось, что они едут к Лиаму, но что-то пошло не так. И теперь она напряглась. Он не просто переживал за нее. Парень зол, напряжен, молчалив. Он не взглянул на нее ни разу за всю дорогу, и теперь в ее груди зарождалось беспокойство. — Лиам? — смотрит на него умоляюще, и в голосе столько сожаления и отчаяния, что ей самой от себя тошно. — Грета, иди. — сухо отвечает ей и снова не смотрит. — Лиам, что не так? — ждет ответа, но его нет. Он молчит, смотрит перед собой, а на скулах играют желваки.       Грета сдается. Просто расстегивает ремень безопасности, открывает дверь и, прежде чем выйти, смотрит на Лиама, который теперь смотрит себе под ноги, тяжело дышит и будто хочет что-то сказать. Грета не шевелится, смотрит на него, а парень собирается с духом, глотает подступающие слезы, которые, черт, так не нужны ни ему ни ей. — Я знаю. — два слова, и Грета словно падает с обрыва. — Ч-что? — голос дрожит, и с этим ничего нельзя поделать. — Что ты знаешь? — Про тебя, Зейна. — сухо отвечает Лиам и впервые за это утро смотрит на нее. — Знаю, что ты была с ним сегодня ночью.       Разве может человек смотреть одновременно с презрением и безразличием? Он смотрит на нее так, как никогда не смотрел, и она понимает, что заслужила. Предала, изменила. Да и с кем? С тем, кто причинил ей больше боли за полтора года, чем все окружающие ее люди за всю жизнь. Она заслуживает этого взгляда. Но так больно, будто нож вонзили в сердце. Хочется закричать «помогите», да некому. Она одна, совсем. — Откуда? — слезы сами собой катятся по щекам, как бы не хотела она их остановить. — Это он, да? Зейн рассказал? — Блять, Грета! — Лиам бьет ладонями по рулю и усмехается. Его голос, как раскат грома, оглушает ее. — Зейн не такой гад, чтоб рассказывать об этом! Я сам видел! Сегодня утром, когда пытался найти тебя, видел, как вы спите вместе. Я не дурак, Грета, ясно? Думаешь я не вижу, как ты скучаешь по нему каждую гребаную секунду? Я пытался, Грета, столько пытался отвлечь тебя! Да лучше бы я вообще не связывался с тобой! Считаешь, что Зейн причиняет тебе боль, но ты сама поступаешь не лучше!       С каждым словом Лиама она умирала. С каждым словом становилось больнее, но она не могла как-то оправдаться, отрицать тоже не выходило, ведь он прав. Все, что он сказал — правда. И теперь Грете было больнее не от самих слов, как от того, что они являются правдой. Она сама все рушит на своем пути, сама топчет сердца людей и не замечает этого. — Я устал, Грета. — уже тише говорит он, потирая переносицу. — Мне все надоело, и я сдаюсь. Дальше справляйся сама со своими разбитыми сердцами.       Грета смотрит на него несколько секунд, кивает. Лиам прав сейчас. Он прав, как и всегда. И если кто-то виноват, то это она. Ни Зейн, ни алкоголь, ни что-либо еще. Только она.       Срывается с месте, бежит в дом. Там мама, а ей так нужно выплакаться в чьих-то объятиях. Ей необходимо сейчас чье-то плечо, на которое можно опереться. Ей нужна мама. Мама всегда рядом, она никогда не отвернется. Это же мама. — Мам! — кричит Грета на всю квартиру, когда дверь за ней закрывается. — Мама!       Но в ответ лишь тишина. Все верно, так и должно быть. Она одна, в пустой квартире, со своими мыслями и демонами, которые терзают ее, смеются над ней.       «Так и должно быть. Ты слишком ужасна, Грета!» — внутренний голос. Ее собственный голос.