Крупицы сахара во лжи

Навеянные братские узы душат путами, рвут мечами, срезая лоскутами душу, разрывая тело. Воспоминания мутные, болотная вода. Разбавленный эфир магии в мозгу. Разлитое королем демонов варево. Разложено по полочкам и рассортировано. Только чтобы негодный старший сын не понял, что душа его в теле брата. Чистилище свободно от многих вещей, потому что сплошь занято королем. Ему нужно место, ему надо энергию, власть. Тянет к себе даже одиночество. Обвивает оно его огромную тень плащом, излучает ауру отчуждения и сплошной тьмы. Мелиодас в компании кабана и Бана — мелкие точки от его абсолютизма. Ничего из этого не давит на него. Он смотрит прямо, не отводя взгляда. Зеленые глаза полны возмущения и желания сорваться прочь. Вовсе не из-за страха. Надоел. Не надо даже заводить разговор, голос короля уже грохочет. Гулкий, отраженный от пустоты. Такой надоевший за все то время, что звучал в мыслях и голове, не давая и дня прожить самостоятельно. — Ты посмел пойти против рода, сын. Не сумеешь и жить. Ты ополчил на себя не только мой гнев. Нет. Далеко как нет. Обратил против братьев и соратников, пошел за женщиной. Твоя Заповедь — Любовь, но что ты знаешь о заповедях? Ты должен их использовать, не подчиняться. Именно поэтому связан проклятием. Накликал беду еще и от клана ангелов. Бан готов сорваться с места и взгрызться своими клыками лиса в темную шею человека-тени. Ему все равно, что тот — верховный демон. Бана возмущает до глубины его истерзанной за годы в Чистилище души обращение отца к сыну. Волнует его только друг, но даже так он понимает, что досталось и Зелдрису. Младший брат капитана собственными руками погубил возлюбленную — и все из-за отцовского указа. Сухого повеления отнять жизнь у самого близкого человека. — Ты сам во всем виноват. Лисьего греха это начинает выводить из себя. Мужчина ощерился и норовил вырвать бесчисленное количество сердец. Мелиодас останавливает ладонью, стучит по груди единым хлопком, и Бан повинуется. Только склоняет голову от бессилия и принятия такого решения его друга. — Ты нас только ненавидел. Ты любви не знаешь. Твои бесчинства сотрясали мир, точно ты его сотворил. Король падет от моей руки. В Чистилище нет магии, верно, отец? Зато есть моральный посыл — импульс силы чувств, пронзающий не хуже стрелы. Души Мелиодаса и Бана велики, чисты и горят огнями. Опаляют не хуже пламени, солнцем выжигают тени, лишают Чистилища мощи, давая сюда прорваться растениям, душам, самой жизни. Пустота сужается до точки, ореола вокруг шеи короля, душащей, сдавливающей до того, что его лик разрывается. Точно он никогда не был настоящим. — Сын мой, я только любил. Только направлял. Ошибался ты сам. И лишь ты отринул счастье Зелдриса, твоими руками пролита ее кровь, твоими намерениями. Ты лишил Эстароссы культа своих амбиций. А как ты шел к вершине сил! — возвышение голоса прерывается хрипом. — Только поэтому ничего не помнишь. Только потому и заперт. Не говорит, что не проклятием, а телом чуждым, кусками не собственной плоти. Костры импульсов горят, в Чистилище зарождается жизнь, отличная от земной, но тоже жизнь. Все то, что искоренял демон, возвращалось на круги своя. В том числе и память, бьющая набатом по головам. До того стучит, что Мелиодас вспоминает и рвется его душа прочь. В их семье крупиц сахара нет, только глыбы соли. Кристаллы, отражающие солнце и радость. Когда Мелиодас смотрит на Элизабет, вокруг Британия. Девушка не выше него, а его привычный за последние три тысячи лет облик окружен ожогами и витающими в воздухе заповедями. Маленькие искры силы, не способной прижиться к Эстароссе и сгубившей его. Элизабет смотрит в ответ. И бежит обнимать, преисполненная воспоминаниями и счастьем. — Мы больше не прокляты. Мелиодас вдыхает воздух полной грудью, прижимает любимую женщину и смотрит на труп брата. Он погиб от чрезмерной любви отца. Единственный ценимый сын, ради которого король не поскупился обречь остальных на страдания. Постарался сделать из Эстароссы Мелиодаса. Противоестественное действо дало о себе знать, хоть и спустя годы. Он подходит и сжигает измученное тело, вывороченное после такой облавы магии. Царит тишина, никто из друзей и союзников не находит слов. А Мелиодасу думается, что он еще должен поговорить с Зелдрисом и попытаться хоть как-то сплотить семью, из которой остались они двое. Братские навеянные узы больше не душат. — Мы свободны, Элизабет.