Крупицы сахара во лжи

Дни в «Шляпе кабана» размеренные и медленные, тихие, спокойные. Таков мир, лишение противников в лице Заповедей. Миг этот будет краток, ведь зло еще подмигнет тебе черным глазом, как только ты успокоишься и поддашься блажи. Эсканору разницы особой нет, есть ли сейчас противники, исчезли ли они. Разница существенна только в том, что не надо поднимать в руке Риту, занося перед чьим-то лицом, насыщая вены рук златом солнца. Защищать любимую и товарищей не надо. Быт его остается прежним: вновь потирать мочалкой, пеной воздушной по округлым плечам, перетирать мягкие волосы и поливать водой; наливать выпивку и находить новые поставки. Но, разумеется, пребывать рядом с Мерлин интереснее, да и приятнее, чего уж. Любовь его тоже не меняется. Верная и всячески обособляющая потрясающую колдунью. Он разливает Бану эль, и найденный им алкоголь истинно радует Лиса. — Эсканор, а я подумываю поставить тебя вторым среди товарищей! Больно хороши твои источники выпивки, — тянет он, облизывая расширенные в улыбке губы. — Б-благодарю, — уже минул закат, и изменение натуры дает о себе знать. Бана это мало смущает: он охотно трещит с обеими его сторонами. И это тоже часть его повседневности. Эсканор о Бане думает с восхищением. Даже в солнечном зените он не настолько смел, чтобы признать свои чувства, огласить и, наконец, найти точку своей любовной истории. Товарищ же сумел, остался подле феи, способной его погубить и не позволить испить источник. А ведь он даже был не настолько знаком с Элейн… Он знает Мерлин сколько себя помнит. Лионес открылся ему полным новых надежд и возможностью жить. Собственное королевство отринуло, родители отвернулись. В столице Древней Британии Эсканор вздохнул полной грудью, и сердце томительно заскулило, стоило ему узнавать еще хоть что-то о привлекательной женщине. Она заметила его силу, признала мощь не убийственной и нисколько не опасной, подвела нежной, выскальзывающей от пудры ладонью к кабаку. А после колдовала для него и позволяла беседовать. Пусть и вовсе не по-светски. Они могли обсуждать все, вплоть до того, какую же дрянь готовит капитан, и что пора сменить доспехи, а то старые скалываются по краям. Для Эсканора естественно заговаривать с Мерлин, обсуждать проблемы насущные, перебирать волнения и не дрогнуть голосом. Для него нормально изображать товарища, говорить на высокие темы и быть наравне с ней даже в моменты отсутствия сил. Слушать ее голос, сплетать со своим, пусть заговорив с кем другим, пожалеет о том, что родился. В этом и было отличие. Любовь Мерлин чиркала в его душе, исходила искрой и подпаляла сухой пергамент проклятия. Даровала не только физическую мощь, еще и уважение к самому себе. Эсканор оказывался там, где была она, следовал и не скрывал. — Эсканор, — замечала она с хитрецой, добавляя белладонну к серебристому отвару с фиолетовыми пузырями и паром. Покои ее пахли травами полей. Дикость рвалась к самому сердцу, а ее сдержанный и точно у придворной дамы вид обманывал очарованием. Эсканор раздумывал, каково ей оказаться дочерью друида и как хватило смелости снискать милости у небес и подземелий. Он охотно озвучивал интерес и наблюдал за женщиной стеклами зачарованных очков. — Не так страшно, как если бы у меня не было их даров. Ведь что самое важное в таких делах? Удостовериться, что есть отходные пути, и ловко ускользнуть. Да и ты ведь нашел сил покинуть родину. Это достойно не меньшей смелости. — Да что Вы, леди Мерлин, — неловко потирал он шею и нещадно краснел. Она усмехалась и добавляла дурмана. Мужчина не был уверен, что только в отвар. Непосредственно ему в голову кидала щепотку, когда смотрела с хитрецой. — Бывала я в тех краях, там отменные травы и прогнивший трон. Ветры сильные и солнце палит. — Ваша правда. — Живи ты там, так бы вбирал мощь, дарованную благодатной погодой. Совсем как дитя природы. — Звучит так, будто Вы меня причисляете к друидам. Мне это импонирует, леди. — Не для тебя это, Эсканор. Хотя с тобой было бы проще выжигать тараксакум. Он учился понимать древние языки и даже пытался выговорить имя Мерлин на ее родной речи. Разбирал словари и древние письмена, толковал с травниками. Выходило из рук вон плохо, но интерес в ее лице того стоил, как и улыбка. Эсканор не понимает, как многие трусят, не подходят к тем, кого любят. Как можно дрожать сердцем и отдавать всего себя тому, кого не знаешь? Он изучил Мерлин до каждого изгиба. Пользовался доверием, тем, что она не затворяла двери в ванную и пускала всех товарищей, с которыми тоже разговаривала о проблемах и делилась догадками. Запоминал ее тело, складывал в картину душу. Сопоставлял обе части и искренне любил. Оттого жаждал каждого нового разговора, шанса узнать что-то новое. Мир его был спокоен, враги еще дремали. В этой вате мирно стоящего ветра можно было остановиться и вновь оказываться с Мерлин всюду: оказываться в ванной комнате, заглядывать в котел и наблюдать за искрящими ладонями. И все равно, что говорил как друг. Его любовь это не умаляло.