***
Кто из нас на этот раз принесёт оливковую ветвь? Эрин сидела на подоконнике в новой спальне и смотрела в окно. Пошёл густой снег, и она невольно любовалась полупрозрачной завесой, отделявшей её от хвойного леса, начинавшегося метрах в ста от Замка. Белые хлопья падали на тёмно-зелёные ветви елей, осветляя и как будто подсвечивая их. Они медленно укрывали осеннюю траву, выступившую из-под растаявшего несколько дней назад снежного покрова. Мима говорила, что снег в Хиллгрэме не лежит подолгу — выпадет и растает, выпадет и растает. Из-за того не поймёшь, зима это или затянувшийся ноябрь. Эрин сидела на подоконнике, обхватив колени руками. Наверное, великосветские дамы так не сидят, опасаясь выглядеть не эстетично и помять свои роскошные платья, она о том не думала. Слёз не было, очевидно, все уже выплаканы. А может, где-то далеко в душе тлеет ощущение, что всё не так плохо, как кажется. В самом деле, есть, где жить и что есть, а остальное наладится. Потом она заметила дымок, поднимающийся над лесом, в значительном отдалении от Замка. Сперва это была тонкая струйка, а потом дым повалил густыми клубами. — Что это? — спросила она Миму, перебиравшую одежду в шкафу. — Кто-то развёл костёр? Дровосеки, может быть? Мима подошла к окну, выглянула. А потом на её личике появилось презрение, даже с некой долей отвращения. — Нет. Это старуха Берилл растопила печь. Или запалила костёр во дворе. Эрин неожиданно заинтересовалась. — А кто она такая? — Местная травяная ведьма. Так она себя называет. У неё не все дома. — Почему? — Всякого, кто за своей надобностью проходит мимо её развалюхи, осыпает бранью и дурными предсказаниями. А потом так всё и случается. Наверное, сама их насылает. Эльфийка задумалась. Похоже, это замечательная личность. Глупости это — про насылание бедствий. Интуиция, дар предвидения, и ничего больше. Кому, как не эльфам, знать об этом. Надо завязать с нею знакомство. Вдруг и травами поможет разжиться. Силы в этих местах много, ею каждая былинка пропитана. Как хорошо, что есть здесь кто-то, кому не чужда магия. — Красивое имя — Берилл. — Чем же? — Мима неподдельно удивилась. — Берилл, милочка, — это драгоценный камень. Зелёный такой, прозрачный. Напоминает изумруд. «Зелёной» ведьме как раз под стать. — А. Эрин нашла в шкафу костюм, похожий на амазонку, из плотной, чёрного цвета ткани и меховую куртку с капюшоном и, отказавшись от услуг камеристки, быстро переоделась сама. Потом нашла кухню и, вызвав там небольшой переполох среди поваров, разжилась корзиной яблок. Из дома она вышла с чёрного хода, пробралась через заставленный всяким хозяйственным добром двор, по пути угостив яблочком незнакомую козу, миновала прочные задние ворота и очутилась в лесу. Тишина обняла её за плечи, будто старая подруга, едва дождавшаяся встречи. Ельник принарядился: тонкий снежный покров чуть скрывал жёлтую пожухлую траву, как белая пуховая шаль, то тут, то там торчали почерневшие кустики черники. А надо всем этим раскинулся широкий полог тёмных ветвей. Но полумрака, свойственного поздней осени, не было — снег разгонял его, и сердце радостно вздрагивало, словно бы от предвкушения скорого праздника. До дома ведьмы, по словам Мимы, следовало идти на восток примерно час. Пока что в ту сторону вела торная, натоптанная тропа, и Эрин уверенно шагала всё дальше и дальше. Можно было бы перенестись за секунду с помощью медальона, но она так давно не бывала в лесу, что хотелось продлить каждое мгновение, растянуть путь на долгие часы. Она совершенно не представляла себе, как встретит непрошенную гостью старая колдунья. Эрин знала только, что тоже не лыком шита и в случае чего сумеет за себя постоять. Впрочем, обычно ей удавалось ладить с людьми. Но люди — это люди. Гоблины совсем другие. Большинство из них ей нравились. Но были и такие, кто, как ни странно, пытался проверять её терпение на прочность, и это раздражало. С Коримом отношения не сложились сразу и с каждым часом становились только хуже. Очевидно, он считал себя вправе противостоять хозяйке и выказывать неуважение. Строго держась в рамках этикета, он, тем не менее, заметно дерзил. Дошло до того, что при обсуждении правил распорядка дня, когда Эрин попросила перенести время ужина на более ранний срок, с тем чтобы пораньше ложиться спать, он решительно отказал, мотивируя возражение тем, что правила заведены раз и навсегда и менять их никому не разрешено. Никому. Сначала Эрин пыталась протестовать, а потом рассердилась. — Ты домовой, не так ли? — едва сдерживаясь, спросила она. — Да, — осторожно ответил Корим, ещё не понимая, к чему она клонит, но этот поворот ему заранее не понравился. — Знаешь, что случается с бездомными домовыми? — Говорят, они долго чахнут и, в конце концов, умирают. Правда, это длится не одно столетие. — Верно, — зловеще кивнула эльфийка. — Так вот, кое у кого есть прекрасная возможность на собственной шкуре познать все эти «радости». Если однажды ты сумеешь разозлить меня настолько, что мне станет всё равно, я просто спалю это гнездо дотла. Можно легко потушить обычное пламя, но то, что наслано чарами, никому неподвластно, кроме их обладателя. В общем-то, есть ведь и ещё два дома, я могу переехать в любой и забрать отсюда с собой всех. А тебя не позову. И ты останешься здесь на веки вечные, среди потухших углей, в нетерпеливом ожидании своего незавидного конца. Корим оценил перспективу. Не согнулся в поклонах, но артачиться перестал. Однако это научило Эрин, что один только тот факт владения герцогством никого не заставит почитать и слушаться её. Зато сейчас она была в таком состоянии, что, в случае чего, не побоялась бы схватиться со старой Берилл, какое бы оружие та ни предпочла. Через четверть часа тропа свернула в сторону, а эльфийка двинулась напрямик через подлесок. Здесь было темно, даже выбеленной снегом травы недостаточно было, чтобы разогнать давний сумрак. Иногда ей чудился взгляд в спину, но, обернувшись, она видела лишь ели и пихту. Один раз чёрная ворона громко каркнула у неё над головой, а ещё через полчаса Эрин поняла, что птица следует за ней. Может, любопытная или еду выпрашивает. А может, что и похуже, но пока этого не выяснить. Наконец, решив отдохнуть на поваленном дереве, она увидела, как к её попутчице подлетела другая и между ними завязалась сперва ссора, а потом и драка. Очевидно, старожилка прогоняла со своей территории самозваную гостью. Должно быть, самцы –им свойствен альфа-инстинкт. Вскоре лес расступился, обнаружив небольшую поляну, — как раз такую, чтобы поместился дом и двор. Забора не было. С той стороны, откуда вышла эльфийка, стоял огромный пень, должно быть, векового дуба, с воткнутым в его сердцевину топором, рядом валялись недорубленные дрова, еловые корни, куча мха, очевидно, для конопати, метла, посреди двора жарко горел костёр. Дом был вместительным, одноэтажным, с чердаком, которым, должно быть не часто пользовались, — слуховое окно давно никто не мыл. На высоком крыльце, в дверях, стояла высокая, сурового вида женщина сильно за пятьдесят. Наверное, такими были женщины-викинги, подумалось Эрин. Она не стала дожидаться, пока хозяйка заговорит. — Мир этому дому, — поприветствовала Эрин по ведьмовскому обычаю, голосом ясно показывая, что пока она настроена благожелательно, но всё может быть. — И твоему мир, — сухо ответствовала колдунья. — С чем пришла? Эльфийка смело подошла к крыльцу. — На тебя посмотреть, себя показать. — Ну, показала. Что нужно? — Ничего. Но, может, тебе что нужно? Если я могу что-то для тебя сделать… Эрин прекрасно понимала, что стоит за подобным предложением. Ведьма вполне может попросить нечто, что крайне трудно исполнить или стоит огромных затрат. Берилл хмыкнула. Прозвучало пренебрежительно, но ведьмы частенько встречают так себе подобных — осторожно и с недоверием. Пауза длилась довольно долго: очевидно, она обдумывала сказанное. — Можешь, — выдала она наконец. — Можешь наказать своей слуге* не тревожить мой покой. Я не хочу никого видеть, а кругом шныряют всякие, да ещё лезут в душу… «…вроде тебя», — мысленно закончила эльфийка. Отлично, стало быть, она знает, кто перед ней, и нет нужды называться. — Справедливо. Я прослежу за тем, чтобы твой дом обходили стороной. Берилл кивнула, глядя, как гостья ставит на крыльцо корзину с подношеньем. Когда эльфийка повернулась, чтобы уйти, ведьма всё-таки спросила ей в спину: — Что ж ты не просишь для себя ничего? — А мне ничего не нужно. У меня есть всё и даже много сверх того. В особенности того, что не нужно. — Ошибаешься. Нужного-то как раз и нет. Эрин насторожилась. — В самом деле? — не сумев сдержать толику неприязни в голосе, спросила она. — Чего же? — Покоя. Чего угодно можно было ожидать от колдуньи, но не того, что она вот так зыркнет в душу. Глубоко и безжалостно, как нож патологоанатома. И не сказать, чтобы она сама этого не знала. С той минуты, как в её жизнь ворвались гоблины, Эрин потеряла покой. Похоже, навсегда. Возможно, смерть — это своеобразная перезагрузка, и после неё душа должна чувствовать себя освеженной, отдохнувшей. Но нет, нет ни свежести, ни отдыха. Всё что-то давит, будто невидимый потолок прижимает к земле. Будто она не воздухом дышит, а какой-то липкий туман забивается в горло и душит. И некуда убежать, негде спрятаться. Но исчезни всё это, станет ли она счастливее? Не бросится ли снова на поиски своей клетки? — Только лес укрывает от чужих глаз. Только здешняя тишина заглушает выкрики разума, — сказала Берилл, обращаясь, наверное, больше к себе, чем к гостье, всё ещё стоявшей вполоборота.***
— Господин… — демон-соглядатай преклонил колено перед фигурой в алом плаще, то со спины, то с боков освещаемой жарким пламенем очага. — Ну, что там? — нетерпеливо бросил Хозяин. — Они разорвали помолвку. Хозяин перестал вышагивать вдоль камина и, резко остановившись, с недоверием взглянул на шпиона. — Что ты мелешь?! — Это правда, Хозяин. Они не собираются вступать в брачные отношения. — Чушь. Магическая клятва — как печать, она даётся единожды и на веки вечные. Она сильнее даже Старейшин. Даже Смерти, — как ни презирал Хозяин брачные узы, но даже он в эту минуту был оскорблён. — Но они… — Они, они… Детский лепет двух сопляков ничего не меняет. Это не игрушка, которой можно поиграть, сломать и выкинуть. Покажи, что ты видел. Запрокинув голову, демон неотрывно смотрел в глаза-угли Хозяина — единственное, что можно было увидеть в черноте капюшона. Борясь с чудовищной болью, он добровольно отдавался пытке извлечения памяти. В противном случае это истязание показалось бы леденцом на палочке по сравнению с тем, что ожидает всякого ослушника. «В чём я ошибся? — спрашивал себя Хозяин, наблюдая за воспоминаниями, проносившимися в голове соглядатая. — Неужели девчонка воспользовалась помощью гоблина, забрала всё, что можно было, а затем оттолкнула его от себя? Нет, она просто злится. Хотела избежать ответственности, а не вышло. Если завтра помолвка не будет оглашена, я начну игру. И тогда…».