… Он смотрел на неё насмешливо, со спокойным вызовом, какой бывает только у тех, в чьих руках сосредоточена колоссальная сила и потому им ничего не стоит уничтожить противника, всего лишь щелкнув пальцами.
— Я люблю тебя, — Эрин ещё пыталась спасти положение.
Только высказав безжалостные слова, она поняла, как глупо, безрассудно глупо поступила: разумеется, она хотела быть его женой. Всему виной неприятные обстоятельства, заставившие её упасть духом. Но как часто одно-единственное слово осложняет отношения до крайности, а то и вовсе лишает их всякого будущего.
— Своеобразная любовь.
«Он испытывает меня. Испытывает моё терпение. Ждёт, когда я начну кричать от бессилия и творить всякие глупости».
— Будем честны, — Джарет сделал пару неспешных шагов. — В тебе нет ни капли чувства, а просто-напросто льстят мой титул и моя магия. Тщеславие удовлетворено. Но даже оно не способно заглушить голос твоей гордыни, — он обернулся и жёстко добавил: — Ради тебя я бы схватился в одиночку со всем миром. Но я не могу бороться ещё и с тобой.
Последний презрительный взгляд — и он двинулся прочь. Холодный, величественный, какой-то совсем чужой. И тем страшнее казалась потеря.
— Не уходи…
Эрин смотрела вслед, чувствуя, что вместе с ним потеряла всё. Положение обязывает монарха иметь идеальную осанку. И эта прямая спина была жестока — он ушёл, не обернувшись.
— Прощай. Живи как знаешь.
Сколько раз за ночь она видела этот сон? И сколько раз ещё увидит, прежде чем излечится от нестерпимого чувства утраты? Казалось бы, в сновидениях все иначе, чем наяву. Не в этот раз. Этот сон в точности повторял их последнее объяснение. Будто кто ножом ковыряет едва затянувшуюся рану.
Пробуждение было странным. Открыв глаза поутру, Эрин обнаружила себя под одеялом и в тончайшей строчке, почти прозрачной. В такой даже наедине с собой из постели вылезти неловко. Постельное бельё было необыкновенно чистым, выглаженным, прохладным и похрустывало при малейшем движении.
Какое-то время она разглядывала потолок. То ли вокруг, то ли в голове звучал приговор Смерти: «Я более не нуждаюсь в твоих услугах. И Свет тоже. Ты заслужила покой — так прими же!». Здесь новый дом, новая жизнь. А покоя всё нет, в душе саднит так, что сил нет, всё плохо и кажется, что будет ещё хуже. Как перед цунами.
А потом она встретилась глазами со странным существом. Девчонка-горничная дрожала как осиновый лист, всё сильнее бледнела, бесконечно приседала и при этом, как ни странно, молчала. «Неужели я так ужасно выгляжу?», — равнодушно спросила себя Эрин, всё так же лёжа на подушках и не отрывая изучающего взгляда от служанки.
— Я хочу мыться, — заявила она наконец.
— Да, госпожа.
Книксен, опущенный взгляд, едва слышный голос. Бьют их тут, что ли?
— А потом кофе.
— Да, госпожа.
Горячая вода! Какое блаженство замереть под её струями, сожалея лишь о том, что рано или поздно эта восхитительная процедура закончится!
Эрин сидела в большой деревянной бадье посреди полутемной комнатки, примыкавшей к спальне. Бадья до половины была наполнена водой, а горничная Мима (Боже, что за смешное имя!) поливала её, зачерпывая воду большим медным кувшином из другой бадьи.
Намыливая плечи, эльфийка случайно коснулась ладонью серебряной совы. Медальон она никогда не снимала, но в суматохе совершенно забыла о нем. Три полумесяца вокруг летящей совы. «Это символ твоей клятвы. Символ нашей связи. Символ моей любви… Теперь эту связь ничто не может разрушить. Просто люби меня…». Как давно это было! Его любовь была самым дорогим, что есть на свете. И о ней-то Эрин забыла.
Она не помнила, чтобы хоть раз сняла его при жизни. При прошлой жизни. Тогда ей довелось один раз воспользоваться его силой. Что будет, если попробовать сделать это снова? Медальон заговорен так, что перемещаться можно только в пределах Хиллгрэма и домой. То есть в прежний дом. Может, повидать сестёр? Она смогла бы их успокоить. Хотя призрак способен лишить покоя кого угодно, особенно если начнёт колотить ценные вещи своей психической силой.
Но сначала насущное. Вдоволь насладившись горячей водой, мылом и жёсткой щёткой, Эрин вылезла из лохани, обсохла у камина, просушила волосы. Мима сама выбрала платье, потому что новоиспечённая герцогиня никак не могла остановить выбор на чём-нибудь наиболее домашнем. Сверкающие драгоценными камнями и посеребренным кружевом платья мало располагали к уютной неспешности. В таких туалетах скорее полагается плыть в танце посреди роскошной залы.
Похоже, девчонка знала толк в обслуживании знатных дам или же имела от природы превосходный вкус. Доверившись её рукам, Эрин расслабилась и попыталась выкинуть из головы всё лишнее, сосредоточиться на том, что происходит здесь и сейчас.
Очевидно, гоблинша любила потрещать между делом, причём не особенно придавая значение тому, кто находится рядом. Задав несколько наводящих вопросов, эльфийка установила, что Малерн — достаточно крупное герцогство, уступающее по величине лишь владениям Короля и некоего герцога Хэварта, наместника над гоблинами в какой-то людской стране. Она слегка насторожилась, узнав, что этот самый Хэварт — влиятельный придворный и что Король прислушивается к его мнению. Мима поведала, что к Малерну относятся относятся один большой город на севере и три маленьких, южнее и восточнее, да ещё несколько деревень. На западе от замка раскинулись богатые дичью леса, которые прорезают две быстрые реки, петлёй охватывающие поместье.
Вдобавок есть озёра, синие, как само небо, с невероятно чистой и вкусной водой, а рыба там не переводится. Наверное, потому, что прежние хозяева не слишком её любили, а дворня для себя ловить там не рискует. У госпожи есть большой дом в столице герцогства и поменьше — в одном из маленьких городков.
— А кто мои соседи?
Как выяснилось, на севере герцог Хэварт, но его почти никогда нет дома. На востоке юге — некая госпожа Эвлалия, которую за глаза называли придворной болтуньей и приглашали на самые скучные вечера, чтобы её неумолчной трескотней развлекать других гостей и поддерживать не клеящиеся разговоры. На западе — виконт Роальд, чьи владения, оказывается, состоят в основном из непригодных для жизни территорий и торфяных болот, за что его и прозвали «болотным виконтом». А на востоке ничейные земли — бесконечные вересковые пустоши.
— Кто жил здесь до меня?
— Одна весьма порядочная семья, — заверила Мима. — Правда потом они все поумирали.
— Одновременно, что ли?
— Да нет же. В разное время. Но потом лет восемьдесят герцогство являлось частью королевских земель — не было у нас хозяев.
Эрин помолчала. Наверное, у Короля были серьёзные причины не жаловать его никому. За что же ей такая честь? За право считаться королевской невестой на краткий срок? А, впрочем, что за беда? Надо же жить где-нибудь. Даже если поместье наводнено неупокоенными душами, это ещё не повод проливать слёзы.
— Ну, а что есть тут, в этом моём поместье? Что интересного?
— А чего бы ты хотела, госпожа?
— Мало ли, чего я бы хотела. На что тут можно посмотреть?
— Ну… — Мима ненадолго задумалась. — В зимнем саду есть большой фонтан с золотыми и серебряными рыбками. В парке много статуй всяких голых мужиков и девиц и тоже есть фонтан — для летних гуляний. А в центре парка стоит чайный домик, прежние господа принимали там гостей…
Всё не то, поморщилась эльфийка. Какие-то выхолощенные развлечения. Парки, фонтаны, чайный домик… И пустая светская болтовня о моде и погоде!
Она встала и подошла к окну. Из окон спальни открывался прекрасный вид на аккуратно выстриженный газон. Наверное, ворота, мост, река некогда были предметом господской гордости.
— Я хочу другую спальню, — потребовала она.
— Тебе здесь не нравится, госпожа?
— Мне бы хотелось поселиться там, где из окна видны лес и горы. Или вереск.
Мима убежала передать желание герцогини управляющему, а Эрин сама побрела в столовую. Вчера она не потрудилась вслушаться в объяснения Корима и потому смутно представляла себе, куда именно нужно свернуть сейчас и куда ведёт следующий поворот. Можно, разумеется, воспользоваться помощью прислуги. Вот только сама мысль о том, что придётся терпеть чьё-то общество, пусть и всего на несколько минут, вызывала волну тошноты. Впрочем, после получаса блуждания по третьему, а затем второму этажу она совершенно случайно наткнулась на искомое помещение.
Как выяснилось, её давно ждали и даже заждались. Но кто осмелится сделать ей замечание за опоздание? Она видела, что слуги относятся к ней настороженно, потому что не знают, чего ждать от новой хозяйки. И в то же время ей стараются угодить. Возможно, как раз потому, что не знают, чего в противном случае от неё ждать.
За столом Эрин прислуживали два официанта: один налил из роскошного кофейника кофе в тончайшую фарфоровую чашечку. Другой поднёс десертную тарелку с каким-то пирожным, на вкус оказавшимся совершенно восхитительным. Похоже, челядь благоразумно старалась слиться с окружающей средой. И потому завтрак проходил в полном молчании, за что Эрин была им всем благодарна.
Всё это время она изо всех сил старалась не думать о событиях последних дней, но мысли, оставаясь в необдуманном состоянии, тем не менее, звенели в голове, требуя пристального внимания. Ну нет, она не согласна. Что случилось, то случилось. Хотя, как бы то ни было, обдумать это всё равно придётся — как только иссякнут силы, чтобы избегать размышлений.
Корим не горел желанием увидеться с новоявленной хозяйкой. С её появлением его свобода была существенно ограничена, а сам он перестал считаться единственным царём и богом на всю округу. Несомненно, его авторитет по-прежнему был непререкаем, однако появилась другая последняя инстанция, он это почувствовал, но решил показать девчонке, кто здесь он и кто она.
Ему и в голову не пришло пререкаться с ней по поводу других покоев — в конце концов, о вкусах не спорят. Однако он чувствовал себя несколько оскорблённым, потому что из доброты душевной предоставил ей свою любимую во всём замке комнату, — жест, который заносчивая дрянь не оценила.
Раздор возник совсем из-за ерунды. Он уже повернулся, чтобы выйти из столовой и пойти самому выпить утренний чай, когда она заявила:
— Да, Корим, я хочу, чтобы Мима, перед тем как приступить к своей работе, тщательно мылась, следила за чистотой ногтей, волос, одежды и обуви. Мне не нравится запах чужого немытого тела в моей комнате.
Корим с настороженным удивлением поднял то, что у него считалось бровями, а на деле походило на кусты волчьих ягод, и с едва различимой усмешкой в голосе произнёс:
— Тебя не устраивает эта служанка, госпожа? Что ж, я её уволю и пришлю другую.
Послышался шум падающего тела и нечто, похожее на щенячий скулёж, — это Мима бухнулась на колени и тихонько повизгивала, не решаясь обратиться к хозяйке, но притом не сводя с неё умоляющего взгляда.
— Уволишь? За что?
Их взгляды скрестились, как два клинка. Во всяком случае, она могла бы поклясться, что слышала звон стали. Затем Корим пожал плечами.
— А почему нет? Всего-навсего нерасторопная служанка. Что в том страшного? Не подходит одна — на её место полно желающих.
— Потому что нет, — Эрин ответила так же чётко, раздельно и медленно, словно бы слова эти предназначались троллю, страдающему дебилизмом и тугоухостью. — Если её труд будет настолько неудовлетворителен, я уволю её сама, — и добавила после некоторой паузы: — Теперь последнее слово в таких вопросах будет за мной.
Корим, видимо, решил сделать последнюю попытку.
— Но, госпожа, это моя работа. Это мои право и обязанность.
— Я понимаю. Однако это моё поместье и мои земли. И слуги тоже мои.
Корим усмехнулся — на сей раз открыто.
— Надолго ли?
— Это решит король. В целом, мне понравилось, как ты ведёшь дела. Но если ты недоволен…
***
Каким образом удалось переместиться домой, Эрин не знала. Она просто очутилась там, куда захотела. И сразу же окунулась в шум людского сборища. Поминальный приём был в разгаре. Люди ходили по холлу их с сестрами особняка, от одной фотографии усопшей к другой, негромко переговаривались, обменивались воспоминаниями, общими и личными, пили вино, клали цветы — в основном, розы — и зажигали свечи.
У каждого находилось, что сказать о покойнице (как странно относить это слово к себе!). Много хорошего. О нехорошем тактично умалчивали. Если что-то такое и было, что ж, оно не стоит упоминания, а память вскоре сотрет неприятные воспоминания и оставит только добрый и светлый образ.
Эрин и сама походила от стола к столу, рассмотрела снимки, которые родственники выбрали для прощания. Среди них фото с пляжа, где Белинда, Бет, Эрин и Джин однажды провели день. Как счастливы они были!
Сёстры принимали соболезнования. Мужчины поддерживали их под руки. Как странно Бет и Белинда смотрятся в чёрном. Строго, холодно, отчужденно. Белинда выглядела так, будто всего несколько минут назад отчаянным усилием взяла себя в руки. Бет казалась непривычно сдержанной, ушедшей в себя, даже какой-то суровой. Им дали руки, говорили добрые слова, целовали в щеки, обнимали. «Очевидно, церковную церемонию я пропустила», — отметила про себя Эрин.
Она едва успела подумать о том, что неплохо бы побывать на собственной могиле. Как-никак это её тело покоится во сырой земле. В этом сомнений не было. Однако, её ждал сюрприз: Бет не забыла о желании сёстры быть кремированной. Чтобы никаких загробно-похоронных атрибутов. Нечего народ пугать. В семейном склепе стояла урна с прахом. А она-то уже хотела нырнуть в землю и посмотреть на себя в гробу. Странное желание, но ведь душе в земле не лежать!
Она вернулась в дом. Гости уже во внимании хозяев не нуждались, сёстры переговаривались между собой, Джин и Эйдан куда-то испарились. А что там, в ее комнате? Изменилось ли что-нибудь?
Нет, всё по-старому. Приятного салатового цвета обои, кровать с сундуком в ногах и прикроватными тумбочками, шкаф и туалетный столик. Немного пыльно. И цветы. Земля в них совсем сухая. Их, что, не поливают?
— Когда-нибудь нам всё равно придётся войти туда, — услышала она за дверью грудной, низкий, со слезами голос Белинды.
— Не могу себе представить её пустой. А вещи? Что будет с её вещами? Я не хочу, чтобы их носил кто-то другой.
— И я не хочу.
— А машина? Обязательно продавать её машину? Неужели нам так не хватает наличности, что мы станем продавать память о ней?
Белинда помолчала, потом с мрачной уверенностью, глядя в стену, отозвалась:
— Пусть стоит. В гараже для неё места достаточно.
Эрин остановилась рядом с сестрами, вглядываясь в дорогие милые лица. Жаль, не додумалась написать им письмо, не просила научиться жить без неё, жить дружно, любить и беречь друг друга. Этого уже не исправить. Но они сами всё поймут со временем, горе сплотит их.
Теперь этот мир живёт без неё. Не перестал существовать, даже на секунду не остановился. Справедливо это или нет, но её больше нет здесь. Всё, что могла и успела, сделала. Её органы поддержат жизнь тех, кого ещё не призвали в другой мир. А этот вполне справится сам.
Она пожелала вернуться к себе, в свой новый дом, и ушла не оглядываясь.
***
Наверное, не стоило этого делать. Эрин чувствовала, что неоправданно, эгоистично форсирует события. Видимо, пришёл черед узнать меру собственной глупости.
Медальон послушно перенес её в замок Повелителя Хиллгрэма. Зачем? Этого она не знала. Любой ответ на этот вопрос оказался бы неверным. Может, иногда лучше и не задавать вопросов.
Она потратила немало времени, обходя одно помещение за другим. Кругом было пусто и тихо. Здесь вообще всегда пусто и тихо. Вся челядь попряталась, занятая своими обязанностями. Наконец какой-то гоблиненок, спешивший, очевидно, по необыкновенно важному делу, предположил, что Его Величество, возможно, находится в своём рабочем кабинете. Во всяком случае, эти часы он обычно проводит там.
Ребёнок убежал, и Эрин осталась одна. Не беда, она хорошо помнила, как попасть в кабинет Короля. Пустяки, всего-то миновать три коридора, две галереи и трижды подняться и спуститься по лестницам. Зато, как знать, может, поговорив, они всё выяснят и вернут отношения на круги своя. Помолвка завтра, и это знают все. Что будет, если Бал состоится, а о ней не объявят?
Через десять минут она уверенно постучала в темную резную дверь рабочей комнаты Короля. Услышав в ответ небрежное «Войди!», на секунду замерла, задумавшись о том, знает ли он, кто там, за дверью, или это дежурная фраза для всякого, а потом шагнула через порог.
Его Величество, разумеется, был занят. Он держал в пальцах перо и читал какой-то документ. Справа на письменном столе высилась стопа бумаг. Он не поднял головы и не переменил позы. То ли ему всё равно, кто вошёл сюда, то ли не видит смысла отвлекаться от своего занятия.
Эрин решила дождаться, пока её заметят. Закрыв дверь, она принялась вертеть головой по сторонам. Как уютно! Много коричнево-красного дерева, бархата и позолоты, изящных и, по всей видимости, дорогих вещиц, большие напольные громко тикающие часы. Восковые свечи в тонкой работы канделябрах, горящий камин…
— Добрый день.
— Чего тебе? — Джарет перевернул страницу, по-прежнему не нарушая своей сосредоточенности.
— Ничего, — ответила эльфийка. Она не видела нужды расстраиваться по поводу невнимания с его стороны. В конце концов, на лучшее вряд ли пока стоит рассчитывать.
— Хорошо.
Она подошла к дивану и села, тщательно расправив юбку своего голубого платья. Ей пришло в голову, что она всё ещё ведёт себя как невеста Короля, в то время как обстоятельства давно изменились. Согласно придворному церемониалу, войдя, следовало согнуться в поклоне, пока монарх не поднимет, молчать, пока он не заговорить первым, и сесть только после приглашения. Какой стыд. Она грубо проигнорировала каждое правило этикета. Он, разумеется, заметил всё, но молчит. Только в уголках губ таится презрительная усмешка.
Пожалуй, лучше всё же подождать, пока он сам не соблаговолит начать разговор. Вероятно, это случится не раньше, чем будет прочитана эта огромная кипа документов. Что ж, спешить некуда…
Часы показывали почти четыре, за окном начали сгущаться синие сумерки. Зимой всегда темнеет рано. В камине громко треснуло полено, подняв вихрь весёлых красных искр. Эрин на минутку прикрыла глаза — день казался бесконечным, и синие волны поплыли под закрытыми веками и стало так тепло-тепло…
А потом встрепенулась как от толчка. Головой она лежала на спинке дивана, и шея затекла так, что Эрин чуть не вскрикнула от боли. Кабинет опустел, гладкая поверхность стола красноречиво свидетельствовала о том, что все дела сделаны и заняться здесь больше нечем. Свечи были потушены, огонь в камине погас. Стрелки на золотистом циферблате показывали четверть одиннадцатого. Утра, судя по тому, что солнце уже встало.
Прежде Джарет перенес бы её на кровать, заботливо укрыл и остался бы сторожить до утра. А теперь — вот так. Просто ушёл, оставил одну.
«Значит, моя любовь для тебя тюрьма, оковы? Подумай, ведь её может больше и не быть…», — сказал он однажды, тысячи лет тому назад. И она не подумала, что когда-нибудь его святому терпению придёт конец.
Что ж, значит, это всё. Помолвки не будет. Тогда и бал ни к чему. Отныне каждый сам за себя и по свою сторону баррикады.
Она ещё долго стояла, слушая тишину. Потом подняла руку, прикоснулась к медальону и, уже улетая, осознала: часы не стучат.
