***
В этот вечер в доме Гриффинов тихо стало необычайно рано — в девять часов. Хозяева устали невозможно. Кое-как закончили Белинда расставила по местам помытую посуду, даже не вытерев полотенцем, как делала обычно, Джин и Эйдан вернули на место мебель и припарковали на ночь все машины, Бэт прошлась в метёлкой для пыли по всем комнатам, а Милтон придал интерьеру обычную завершённость и блеск. Подольше он задержался в комнате Эрин. Она пустовала уже больше двух недель, и он старался помешать запустению и безнадёжности поселиться здесь. Бэт в своей комнате возилась с забавным зверьком. Енот, как ей показалось, уже совершенно освоился, по крайней мере, у неё. Он сидел на кровати и смотрел на неё блестящими глазками, явно выпрашивая какое-нибудь лакомство. Когда она протянула ему кусочек банана, зверёк взял его тёмными лапками, похожими на человеческие руки, и оглянулся. Бэт поняла, что он ищет воду, ведь это енот-полоскун. Енот обеспокоенно забегал по комнате. Девушка подняла его на кровать и постаралась объяснить: — Прости, милый, но воды здесь нет. Не волнуйся, я его уже помыла, он чистый. Ешь! Последнее слово она произнесла с лёгким нажимом, и енот, похоже, понял. Как-то смешно вздохнув, он ещё раз посмотрел на неё, а потом съел свой кусочек без остатка и со смаком облизал пальчики. Пришлось скормить ему весь банан. Бэт улеглась в постель и устроилась на боку, разглядывая нового соседа. Она даже провела ладонью по короткому пушистому пёстрому хвостику. Енот, в свою очередь, сидел рядом и тоже рассматривал её. Очевидно, результаты наблюдения удовлетворили его, и он устроился на подушке рядом, где и просопел благополучно до утра, так что когда Бэт проснулась, то обнаружила, что лежит, уткнувшись носом в его меховой живот, а сам енот спит на спине, раскинув лапы во все стороны. Как человек.***
Мягкий приглушённый свет способствовал откровенности. Вести приватную беседу было легче в уютной нише ресторана, отделанной золотистой кожей. Джарет слушал Надежду, не перебивая. Силой своей магии он заставил её говорить всю правду, о чём бы ни спросил, и она отвечала, не задумываясь над тем, почему она всё это говорит ему. — …Эрин… мы всегда думали, что они с Биллом поженятся. Они подходили друг другу идеально. Ну, если исключить то, что он человек. Никто так и не понял, почему она выбрала Дина. Он не входил в нашу компанию, да и вообще он был на другом факультете, а это, считай, как на другой планете, — она пожала плечами и улыбнулась. — Мы втроём снимали квартиру рядом с колледжем: Эрин, Даниэль и я. Потом они поженились, она переехала к нему… Джарет, слушая её, мысленно вернулся к утренней встрече с этим самым Дином. Странное дело, его не оставляло ощущение, что у этого типа какая-то неживая энергия. Как будто ветер с кладбища. Даже от Надежды такое не исходило. Однако такой энергетики он ещё никогда не встречал. Что бы это могло быть? — … она никогда не делилась с нами новостями о своей семейной жизни, и мы считали, что всё у них в порядке… Какой идиотизм, однако! Как она только посмела это скрыть от него! Даже после того как он сделал ей предложение. И это будущая Королева! Его захлестнул гнев. Западня захлопнулась! Стоило ему на миг отдаться чувствам и решить, что всё в порядке, и вот он уже, как мальчишка-школьник, полон кипучей ревности, жажды мести и единоличного обладания! Дожили! А ведь таким он даже в дни юности не был. Бокал хрупко треснул в его пальцах — задумавшись, Джарет слишком сильно сжал его, и тонкое стекло не выдержало. Кожаная перчатка защитила пальцы от пореза. Король быстро поставил бокал на стол, и, заметив, что из трещины будто кровью капает красное вино, подложил под высокую ножку салфетку. — … После выпускного и прощания в Саду Воспоминаний мы ещё не успели разъехаться. Решили в последний раз собраться на следующее утро. Даниэль хотела пригласить её, но, когда позвонила по телефону ей домой, то узнала от горничной, что на днях они официально развелись, и тем же вечером она села на корабль до Штатов. С тех пор мы о ней ничего не слышали. До сегодняшнего дня. О нём, кстати, тоже. Дослушав до конца рассказ, он кивнул. Ему не хотелось терять время и что-то отвечать. Она может идти по делам и должна забыть об этом разговоре. Он знал, что его заклятие подействует на неё не хуже вампирского гипноза. Надежда сразу ушла. Он вернулся в номер, чтобы выяснить всё до конца. Ссора вспыхнула, как искра в сухих дровах. — Зачем ты лжёшь? — сразу, без предисловий и намёков, спросил Король. Эрин ощутила дикую, невозможную усталость. Сколько времени прошло с тех пор, когда она получила развод, а эта история всё ещё тянется. Она поняла, что Джарет имеет в виду, — он уже в курсе. Поняла это ещё на улице: как-то вдруг поднялся ужасный ветер. Он подталкивал её прямо к отелю, не давая свернуть в сторону, и она поняла, что объяснение неизбежно. — Милый мой, пожалуйста… — почти умоляюще произнесла эльфийка. — Давай забудем всё это. Как будто ничего не было. Мы вдвоём, и это главное. Что ещё нам нужно? — Я уже не тот глупый мальчик, — холодно произнёс он, — чьё сердце можно воспламенить парой нежных слов. Ты могла сказать правду ещё тогда, утром. Но не сделала этого. — Но ты всё равно узнал её, — кивнула она. — А ты рассчитывала на иное? Только на сей раз, чтобы вернуть моё доверие и благосклонность, тебе понадобится нечто более существенное. — Ты ставишь меня на одну доску с твоими подданными? — Ты дала мне клятву, помнишь? А ещё ты утверждала, что это не пустой звук для тебя. Неужели ты думаешь, что сладкой ложью сможешь лишить меня воли? Тебе не сломить меня! — А я-то думала, что ты любишь меня… Каждое его слово было похоже на удар плети. Эрин понимала, что заслужила. Не следовало лгать. Она вообще не любила это делать, как и сородичи. Но признаться в этом ему не проще, чем признать правду самой. — Любовь — это наказание. И я люблю. Но тебе никогда не удастся сделать меня своей игрушкой. Я не умею играть во всепрощение. Запомни одно: я никогда не прощу тебе предательства, двуличия и малодушия. Снисхождения не будет. Ещё одна ложь — и ты пожалеешь, что позвала меня! — Да, я вижу, какова любовь гоблина. Оковы. Клетка. Тюрьма! — с горечью выкрикивала она. Эти её слова ударили его в самое сердце. Как будто кинжал всадили. Но он только зло рассмеялся: — А что ты видишь?! Мы изначально враги. Свет и Тьма не бывают союзниками. Но мы вместе — я и ты. И тебе придётся к этому привыкать. — Вот, значит, как… — Эрин неожиданно разозлилась и пошла в атаку. — Хочешь правды? Хорошо. Вспомним Сару. Мне ты о ней тоже ничего не рассказывал. Как и ты, о ней я узнала от других. Король возвышался над ней, и его плащ и волосы волновал невидимый, но весьма ощутимый ветер. — Тебе стоило только спросить. — Тебе тоже! — Что ты хочешь знать о ней? — Кто она тебе? Вопросы и ответы сыпались, словно горох в ведёрко. Джарет мог бы поклясться, что слышит звон. Так звучит рикошет. Он не собирался ничего скрывать. Да к тому же это и так непросто, когда её взгляд — как пулевая трасса. Эрин смотрела на него, и в её глазах была только ярость. Этим взглядом, как рукой, она упиралась в него. Будто бой на мечах. — Никто. Просто воспоминание. — Одно из многих! А их у тебя — как звёзд во Вселенной. Что же ты о них ничего не говоришь? Сколько дам у тебя было — вот бы их выставить в ряд да посчитать! — Ты говоришь о другом. Я не был женат ни на одной из них. Но ты была замужем. — Да! Вот именно. Я была женой, а не чьей-то любовницей. Это не одно и то же. И если это тебя так задевает, я могу вернуть тебе твоё слово. Эрин отвернулась к окну и не увидела разочарования на его лице. Она не хотела говорить этого, слова как-то сами собой вырвались. И неожиданно повисла тишина — Джарет оценивал её слова. Ей стало пусто и страшно, она вдруг в целом мире осталась совсем одна. — Это уже невозможно, — устало ответил он. — Ни я, ни ты не можем этого сделать. Слово дано, и нас заставят сдержать его. Надо было раньше думать… Прежде чем давать согласие. Вот как! Этот удар был ещё больнее. Значит, вместе их удерживает уже не любовь, а какое-то дурацкое слово? А если за эти пять лет они рассорятся насмерть — всё равно придётся сдержать его? Судя по началу, скучать не придётся. — Так что произошло? — Я не хочу говорить об этом, — Эрин взобралась на кровать. — Что, такое непотребство? — невесело усмехнулся Джарет. — Ну, почему непотребство? — возмутилась она. — Просто… мне всё ещё больно. — А если быть честной? — он повернул её к себе и заставил ответить на взгляд. — Ты всё ещё любишь его? Одному Богу было известно, с каким трудом дался ему этот вопрос. И как дрожало сердце в ожидании ответа. А вдруг — да? Её ответы всегда были абсолютно непредсказуемыми. Но показать это означает проявить слабость, дать ей в руки оружие против себя. Оружие, которым, несмотря на чувства, она легко может воспользоваться. А защититься от неё и от себя самого будет непросто. — Нет. Ни капельки. Ты знаешь, я люблю тебя, и никто другой мне не нужен. Это всего лишь обида. И мне стыдно вспоминать об этом. — Ну, твой стыд я переживу. А теперь рассказывай. И помни — ни слова лжи, её я не хуже тебя чувствую.***
Даниэль ласково взяла за руки мужа: — Поедешь со мной в Ирландию? По документам ты ирландец, так что неплохо бы тебе увидеть родину. — С удовольствием, — Данлен действительно был рад увидеть её родину, ведь Даниэль на самом деле была ирландкой. Кроме того, ему хотелось увидеть и другой мир, за пределами штата Вашингтон. Этот он уже освоил. Зимние сумерки быстро сгущались. Зато окна домов засветились теплым светом, сообщая всем находившимся в дороге, что вскоре их ждёт сухой, чистый и уютный ночлег. И оба они знали, что их ждёт любимый дом, принадлежащий только им двоим. Дом! Какое удивительное, сладкое слово для того, кто провел больше шестидесяти лет в странствиях и каждый раз преклонял голову где-то в другом месте! Дорога в аэропорт была довольно долгой. И времени перед вылетом оставалась ещё очень много. Даниэль остановила машину возле аккуратного деревянного домика с высоким крыльцом и вывеской «Кофейня Линн». — Хочешь кофе? — спросила она. — Я бы не отказалась! Они вышли из машины и поднялись по ступенькам крыльца. Колокольчик на двери тихо звякнул. Помещение оказалось сумрачным, хотя и чистым. Его освещали несколько светильников-фонарей. Напротив двери располагалась барная стойка из темного дуба. Вдоль стены с большими окнами стояли дубовые широкие столы, покрытые скатертями в красно-белую клетку, вокруг каждого стола были установлены по два деревянных резных дивана с мягкой обивкой. Здесь было уютно, в кофейне царило веселое оживление. Народу оказалось порядочно, но пара столиков ещё была свободна. В кофейне витал изысканный аромат кофе и ванили. Полная немолодая женщина, вытиравшая тряпкой стойку, увидев Даниэль, раскрыла ей объятия издалека и громко воскликнула: — Данни, ты вернулась! А мы тебя, бродягу, потеряли. Думали, вырвалась птичка из клетки, и нет её. — Привет, Линн! Что новенького? Дамы обнялись. Данлену было приятно, что Даниэль везде встречают с такой любовью. Он испытывал гордость за неё, она была всюду к месту и ко времени, хотя и знал, что она терпеть не может, когда её называют вот так — "Данни". Линн махнула рукой. — Да что новенького… Люди приходят и уходят. Чужаков мало, все свои. Кругом посмотришь, у каждого такие заботы да неприятности, что свои ерундой кажутся, — она перевела взгляд на Данлена. — Какой хорошенький! Твой бойфренд? Даниэль улыбнулась и кивнула. — Что, просто друг?!! — не поверила барменша. — Что ж, я бы на твоем месте не раздумывала, а тащила скорей к венцу. А то ещё отобьют. Девчонки у нас решительные! Даниэль рассмеялась. — Отобьют? У меня? Ну, желаю удачи! Данлен, улыбаясь, отвел глаза. Об их женитьбе никому не было известно. А представив себе на месте Даниэль такую вот Линн, он улыбнулся ещё шире. — И ты, парень, не моргай. У неё в каждом городе по поклоннику. Располагайтесь. Твой любимый столик пуст сегодня, Данни. Она указала стол в углу в самом конце бара. Там было полутемно и очень уютно. Шум сюда почти не долетал. — Итак, что будете?.. — Линн приготовила блокнот для записи заказа. — Два латте. Побольше пены. — Как скажешь. Да, я знаю, вы, современная молодёжь, выпечкой не балуетесь, но вишневый пирог сегодня чудо как хорош. — Хорошо, Линн, принеси, — Даниэль вытащила из бумажника стодолларовую купюру. — Долгосрочный платёж. Скажешь мне, как закончатся. — Девочка моя, ты чудо. Только ты здесь платишь вперед… — Знала бы она, кто здесь девочка, — невесело усмехнулась Даниэль ей вслед. На улице совсем стемнело, когда они вернулись в машину. В планах Даниэль было посещение ещё одного места. Места, где она не бывала, судя по времени, проведенному в мире, похожем на тот, что описывали в своих книгах некоторые гениальные фэнтези-писатели (должно быть, любимые авторы, книгами которых она до сих пор зачитывалась, не так уж много и придумывали), больше шестидесяти лет. А здесь прошло около полугода. Однако и то был приличный срок. Она оставила джип возле невысокой колокольни. Данлен никогда не видел церковь, но колокольни у них всё же были. Ему показалось, что она замедлила шаги, пока они поднимались по ступеням крыльца, словно бы чего-то опасалась. Неуверенно взялась за тяжёлое кольцо входной двери и, наконец, взяв себя в руки, толкнула её. Они очутились в просторном полутемном зале. В нём рядами стояли длинные скамьи с высокими спинками и скамейками под колени. Впереди находился алтарь, на котором был изображён человек, висевший на кресте. Всюду были расставлены свечи, в воздухе витал густой аромат каких-то благовоний. Вместо окон высоко под потолком были расположены витражи из зелёного, красного, синего и жёлтого стекла. Тяжёлые тёмно-красные портьеры с золотыми кистями придавали помещению особую торжественность. В зале было совсем тихо, и только откуда-то сверху раздавались звуки дивной органной музыки. Не было видно никого. Данлен с удивлением видел, как, едва войдя в церковь, Даниэль опустилась на колено, сделала правой рукой крестообразное движение сверху вниз и слева направо и что-то прошептала. И только после этого она уверенно, но почтительно пошла вдоль рядов пустых скамей. Навстречу ей поспешил человек, одетый в белую длинную одежду. Он был относительно молодым, на вид не более сорока лет. На лице его были написаны умиротворение и искренняя радость. Он ласково пожал протянутые руки Даниэль. — Добро пожаловать, дочь моя! Давно тебя не вижу на святой мессе. Здорова ли ты? — Благодарю, святой отец, — ответила девушка, и в голосе её заметно был слышен трепет. — Я была в отъезде. Теперь я рада вернуться вновь в лоно церкви. — Мир тебе и твоему спутнику, Даниэль! — Перед Богом и людьми он мой муж, отец Адриан. Благословите нашу семейную жизнь, — попросила она. — Благословляю от всего сердца, дети мои, — сказал священник. — Ибо нет на свете ничего крепче и нерушимее брачных уз. И, как говорит нам Библия, любовь долго терпима и милосердна, любовь не завидует… Любовь не превозноситься и не гордиться, любовь не ропщет и не мыслит зла… Она не ищет выгоду и не бесчинствует, любовь не радуется неправде, но со радуется истине и ведет к свету, любовь всё покрывает и всегда, в любом проявлении, благословенна!* — Аминь! — Даниэль почтительно склонила голову. — Заключали ли вы церковный брак? — Ещё нет, но мы обязательно сделаем это позже. Вы нас обвенчаете? — Конечно, дитя моё. Когда пожелаете. — А теперь простите меня, отец Адриан, я пришла поговорить с Господом. — Понимаю, Даниэль. Пусть Господь хранит вас! Жду тебя в любой день, когда ты сама этого захочешь. Когда священник ушёл, Даниэль взяла две длинные белые свечи, зажгла их от других, уже горящих, и поставила на стол перед передней скамьей. — Нельзя гадать в святой церкви, — твердо сказала она Данлену, внимательно наблюдавшему за ней. — Но я хочу узнать судьбу. Страшно, но лучше знать это. Правая свеча моя, левая — твоя. — И что случится? — негромко спросил он. — Подождём и посмотрим, как и когда они сгорят. Это был долгий ритуал. Оба они знали, как долго горят свечи. Впрочем, эти свечи из белого воска были тонкими и таять должны были быстрее. В ожидании ответа Даниэль прошла вперед и преклонила колени перед алтарём. Она шептала тихо, почти беззвучно, но Данлен слышал каждое всё. Он был поражен, потому что никогда не слышал от неё таких слов. И никогда не видел, чтобы она молилась. — Боже милосердный! Прости и благослови меня, ибо грешна я… Не всё могу я открыть служителю Твоему, но Ты знаешь всё… Тебе одному ведомы наши деяния и мысли, ведомо всё, что творится в наших сердцах и душах. Много крови на моих руках, крови во имя справедливости, мира и свободы. Много зла увидела я за то время, что не бывала в доме Твоём. Прошу, очисти меня от этой скверны, ибо отравляет она мою душу. Верни спокойствие моему сердцу и разуму, помоги отпустить то, что уже ушло, и принять то, что ещё придёт. Помоги с честью идти по пути, что уготовил Ты мне. И ещё прошу о великой милости. В этот мир привела я спутника моей жизни, хранителя моего сердца. Ты знаешь, я искала его больше трёх сотен лет. Я забрала его из мира света и привела сюда, в мир порока, лжи и мрака. Это его путь, его предначертание. Защити его, не дай Злу отравить его жизнь. Да не коснется боль и разочарование его, пусть сохранит он чистую душу, да не отравит его жизнь яд тьмы и греха. Благослови и защити его, Отец мой Небесный! Не за себя прошу, а только за него… Окончив молитву, Даниэль подняла глаза и вскрикнула от удивления. — Смотри! Это было похоже на чудо. Свечи горели ясным ровным пламенем. Но за полчаса они не уменьшились ни на дюйм. Они по-прежнему были одинаковой высоты, словно их только что зажгли. И ещё через полчаса они даже не оплавились. — Господь милосерден! — выдохнула Даниэль. — Что это значит? — спросил Данлен, поражённый не меньше Даниэль. — Это значит, что наши судьбы и впрямь связаны неразрывно и смерть не заберет нас поодиночке. Ну, это говоря человеческим языком… Она взяла его за руку. — Обещай мне! Обещай, что не оставишь меня одну в этом мире. Обещай, что, когда придёт твоё время, ты заберешь меня с собой. Обещай, что не уйдешь без меня! — Ты готова оставить этот мир по первому моему зову? — Да. — В тот день, когда прилюдно были соединены наши руки и сердца, мы обещали друг другу всегда быть вместе — при жизни и после смерти и вернуться в этот мир рука об руку, помнишь? Я обещаю тебе это вновь. Так и будет.***
— Хочешь правды, значит? Ну, так слушай. Это случилось десять лет назад. Я была так молода и глупа! И вообще вся эта история мерзкая и грязная. Я предпочла бы не вспоминать о том, какой слабой оказалась и как низко пала тогда. Но раз ты так хочешь узнать об этом… Эрин вздрогнула от отвращения, переносясь в воспоминаниях в те далёкие и горькие времена. Потом она заговорила снова, неторопливо и задумчиво, глядя на языки пламени, плясавшие в камине, и не видя их. Ей было двадцать три года — пора иллюзий и розовых очков. Она встретила Дина на антикварном аукционе, куда пришла с кем-то за компанию. И не в том дело, что он был не только красив, но и мужествен. И не в том, что, учась в Тринити-колледже, он готовился стать юристом и уже начал свою карьеру здесь, в аукционном доме, в качестве помощника в юридическом отделе. Ей показалось, что в нём есть что-то крепкое, основательное, надёжное. Откуда было знать молоденькой эльфийке, больше поглощённой собой и своими собственными переживаниями, чем наблюдением за окружающими, что этого основательного в нём чересчур, что он как будто гвоздями намертво прибит к земле? Что того полёта души, которым она так восхищалась в своих собратьях, в нём нет и не было? И что романтика и широта взглядов – не одно и то же? Дин умел ослеплять. По крайней мере, ту её, какой она была в те дни, ослепить было куда проще, чем теперь. И она решила, что он — Богом ей данный. И не боялась влюбиться в него навсегда, ибо любовь у эльфов, как правило, одна, во веки веков. Он того стоил. Дин — человек. Об этом девушке неустанно напоминала интуиция. Далеко не все брачные союзы эльфов с людьми бывали хотя бы удачными, не то что счастливыми. С самими Перворождёнными жить непросто, не говоря уже о том, что люди изначально чувствуют в них чужаков. А эльфам странными казались люди с их приземлённостью и непостоянством. Однако же ведь бывали случаи, когда представители этих двух рас заключали счастливые браки и межрасовая разность помехой не бывала. К примеру, Натали, соседка Эрин там, дома, очень даже довольна была своим мужем-человеком. А кроме того, принадлежность к одной расе ещё не является гарантией счастья! Взвесив в уме все эти факты, Эрин решила рискнуть и шагнула под венец, как головой в глубокий омут нырнула. Первые два года она действительно ни о чём не жалела. Её супруг был внимателен, надёжен, заботлив и остроумен. Он хорошо зарабатывал и прекрасно успевал с учёбой. Так что проблем не было никаких. До поры до времени... Эльфийка остановилась перевести дыхание и в первый раз за последний час посмотрела на Джарета. Глаза Владыки гоблинов были холодными и пустыми, в них отчётливо заметно было безразличие. И никакого интереса. Было похоже, что он просто соблюдает правила приличия, выслушивая эту приторно-сладкую историю. Его взгляд скользил по стенам комнаты, не задерживаясь на рассказчице. Только поняв, что она нарочно затягивает паузу, он жестом ответил: продолжай. Никогда ещё в жизни так сильно не хотелось ей заплакать: казалось, что она рассказывает всё это для себя, а не для него. Но она приказала себе сдержаться: «Одна. Снова одна. Не сметь. Только не здесь! Только не при нём!». И заговорила снова, проглотив огромный горький комок, почти задушивший её. …Пока однажды не было принято решение, которое стоило ей слишком дорого. Знай она, к чему приведёт откровенность, возможно, промолчала бы или нашла другую причину, чтобы подать на развод сразу же. И не узнай Дин о том, кто она такая, всё могло бы быть по-другому. Потому что её тайна вытащила на поверхность всю гниль, всё самое гадкое, что ему благополучно удавалось скрывать ото всех, включая жену. Она сама рассказала ему обо всём. Сейчас, с позиции времени и опыта, она не понимала своего поступка, не видела в нём никакого смысла. Но в те дни она, очарованная его галантными манерами и спокойным отношением к сверхъестественному, была уверена, что он отнесётся к этой новости с пониманием. Надежды не оправдались. Дин не поверил, и это было ещё полбеды, отнесись он к словам жены как к неудачной шутке или фантазии. Он и прежде-то посмеивался над странной непохожестью Эрин на прочих людей. А теперь подколкам, язвительным замечаниям, злым шуткам и издёвкам не было конца. Он позволял себе вслух выражать сомнение в здравости её ума. Не прилюдно, разумеется. Эрин и сама стала в этом сомневаться. Терпя обиды, она в очередной раз спрашивала себя: для чего ей всё это было нужно? Хотелось, чтобы он принимал её такой, как есть, чтобы восхищался её уникальностью, чтобы гордился ею? А вышло так, что в его глазах она стала ненормальной. Она посмотрела на часы. Ещё чуть-чуть, и они опоздают на ужин. И будет неловко. Однако стрелки на настенных часах не двигались совсем. Не слышно было и тиканья будильника. Она глянула на наручные часики — ничего. Время остановилось. Мудро, подумала она. Тем более что ей вдруг невыносимо захотелось прямо сейчас залезть под одеяло и выспаться. Так и будет, как только разговор подойдёт к концу. Вернее, независимо от его исхода. …Эрин терпела и молчала, улыбаясь в глаза друзьям. Знала, что будет, заикнись она только об этом подругам: Надежда и Даниэль убили бы его, ни капли не раскаиваясь в содеянном. Они не были особенно злыми, но о «великодушии» вампиров легенды ходят. А с ребят — Джастина, Билла и Колина — что взять? Люди самого слова «магия» чураются. Они все и сдружились так хорошо лишь, наверное, благодаря блаженному неведению мужской половины их компании. Однажды после особенно жестокой выходки Дина Эрин потребовала развода. О семейном счастье речи уже не шло, и это казалось ей самым правильным решением. И снова она ошиблась. Дин отказал: он, видите ли, католик, и только смерть разлучит их. Отказал, даже не скрывая удовольствия. И добавил: куда иголка, туда, мол, и нитка, — долг мужа всегда следовать за своей женой. И тогда она поняла, что так просто от него не отделаться. Бывает такой особенный сорт прилипал — преследователи. И она принялась размышлять о том, как бы вернуть утраченную свободу и что сделать для того, чтобы никогда больше не встречаться со своим благоверным. А Дин тем временем заимел новую привычку: стал пропадать ночами невесть где. Собственно говоря, «весть»: поскольку дорогая супруга и не подумала беспокоиться, а невозмутимо запирала двери в доме на ночь и отсыпалась перед занятиями, он не стал скрывать свои похождения. Эрин переехала в отель, думая хоть немного отдохнуть от злобной твари. Но он находил её всюду: каким-то образом узнал новый номер её телефона, ловил на лекциях. Целый год прошёл в таких мучениях. Год за три. Близились выпускные экзамены, впереди замаячила новая жизни, и эльфийка поняла: пора идти в атаку, иначе вся она, эта новая жизнь, пойдёт прахом и либо она закончит сумасшедшим домом, либо прыгнет с крыши небоскрёба. Можно ещё удариться в бегство по всей планете, жить на чемоданах, срываясь по очередному сигналу. Выбор не слишком впечатлял. Наконец судьба преподнесла щедрый подарок: окрылённый её отсутствием, муженёк окончательно пустился во все тяжкие и принялся приводить девиц прямо в их общий дом. В отличие от большинства жён, Эрин не только не расстроилась, она чуть не расцеловала его: идиот сам подарил ей козырного туза в рукав. В глазах гоблина наконец блеснул интерес. Он смотрел прямо на неё, ожидая переломного момента истории. … Сделав, для соблюдения формальностей, ещё одну попытку добиться развода, тщетную и на этот раз, Эрин решила предпринять хитрость. Муженёк совершил новую глупость: предупредил, что если она подаст на развод, её ждёт встречный иск. Он объявит её недееспособной. И основания у него для этого есть — её признание в том, что она «из этих» и «кто ещё может нести такой бред, как не сумасшедшие!». Недолго думая, она пробралась в собственный дом, спрятала мини-камеру на комоде в спальне, а сама устроилась с книгой в комнате в конце коридора. Она знала, что Дин не будет обыскивать дом, ему не до того. А утром исчезла, прихватив драгоценную запись с собой. Дин выполнил свою угрозу. Как юрист, он хорошо знал все ходы и выходы. Однако зверь, прижатый к стене перед лицом гибели, способен на что угодно. Эрин не собиралась предъявлять своё доказательство в ходе судебного разбирательства. Только в случае крайней необходимость. Но выбора у неё не было. У судьи, которая была хорошим другом матери Дина и, похоже, считала, что «милого мальчика» незаслуженно обвиняет жена, у которой непорядок с головой, вытянулось лицо, когда она увидела в непристойной позе собственную дочь. А ведь ей только что исполнилось восемнадцать. На счастье Кэйси. Эрин было всё равно, получит ли она что-нибудь из общего имущества и какие-то средства в качестве компенсации. Она хотела одного — поскорее убраться из зала суда и из этой страны. Билет на корабль лежал у неё в сумке. Но, увидев горящие злобой глаза бывшего мужа, несколько изменила планы. Родители мужа не знали о его разводе. Эрин ощущала невообразимое удовольствие, приглашая их по телефону переселиться в дом сына. Дин всегда противился этому их желанию, сваливая на жену ответственность за свои отказы. Мистер и миссис Кэйси терпеть не могли невестку, считая её невоспитанной гордячкой и лентяйкой («Она никогда не сможет заботиться о нашем мальчике, как мать, и даже не стремится к этому. И зачем он только женился на этой!.. Не повезло ему с женой!»). «Невоспитанная гордячка» встретила их, к огромному удивлению, более чем радушно, извинившись за мужа, который, надо же, как неудачно, задерживается на работе допоздна. Но он оставил им диск их любимой музыкой. Не хотят ли они послушать за обедом? Следующей на очереди стала владелица аукционного дома и босс Дина, с которой, как справедливо подозревала Эрин, он завёл интрижку. Диск получила и она. И не только. Муженёк потерял работу, опозорился перед родителями и вдобавок растерял всех своих друзей. — Я не горжусь тем, что сделала. И собой не горжусь. Это было подло. Мне бы убраться было сразу после получения свидетельства о расторжении брака, но я была в ярости, — Эрин покачала головой, снова погружаясь в мерзкое чувство вины. — Не гордишься собой? — в глазах Короля сверкали искры. — А я горжусь тобой! Терпеть не могу святых альтруистов, которые самозабвенно заботятся о мире, обретаясь при этом на самом дне жизни. Тебя захлестнула жалость к самой себе. Я могу это понять. — Нет. Дело не в жалости, а в том, что из-за этого… человека я опустилась до такой низости! Уподобилась ему. Я сама себе противна. Ну, так что, ты злишься на меня? Его Величество встал и прошёлся от стены до стены. Уж что-что, а эффектным быть он умел. Это выглядело так, будто он ненадолго задумался, готовя ответ. Но она видела, что он не раздумывает. Он знает. — Да, — Джарет резко остановился. Угасающие лучи солнца скользнули по кроваво-красному бархату рубашки, мягко осветили чёрную кожу колета, погладили по волосам. Как хорош! Потерять такого — немыслимая глупость. Но как раз сейчас она в шаге от этой глупости. И кто знает… — А ты ожидала иного? Ты совершила огромную ошибку. — Знаю. Я рассказала ему. — Нет! Не в том ты ошиблась. Ты связалась с этим подонком — вот где твоя ошибка. — Уж прости. Я не умею читать мысли прикосновением ладони. — Ты умеешь, не прибедняйся. Ты эльф. Вы все это умеете. — Хорошо, пусть так. Но в этом я виновата только перед самой собой. За что сердишься на меня ты? За то, что не рассказала тебе? Я уже извинилась за это. И я извлекла урок из этого эпизода. — Извлекла, говоришь? В таком случае, прекрати вести себя перед ним, как собачонка, которую зажали в угол и пинают. Как ты смеешь?! Ты, чья сила растёт с каждым днём, сидишь и жалеешь себя! Эта мразь испоганила твою жизнь, а ты трусишь перед ним. Перед кем?! Перед жалким… человеком! Да что он может, кроме шантажа и хамства?! И что можешь ты?! Что ж, пойди извинись перед ним за то, что была несправедлива к нему, несчастному бедняжке! — Джарет… — Эрин опешила от такого натиска. Ещё никогда он не был так жесток. Даже тогда, в первый раз, в Лабиринте. — Ты позволила поставить себя на колени, потому что пыталась уподобиться людям с их ограниченным представлением о счастье. Для них иметь свою собственную кормушку — это предел мечтаний, потолок, выше которого уже не прыгнуть, и даже пытаться не стоит. Ради этого они существуют. Но одного ты не учла тогда: тебе никогда это не удастся. Ты другая, прими это! Иначе ты сломаешься, и я ничего не смогу сделать. Какой смысл тогда мне тратить время на твоё обучение? По его лицу пробежала презрительная улыбка. Комок снова подкатил к горлу, её затошнило. Джарет, конечно, прав. Но как беспощаден он сейчас! Одно дело самой думать об этом, другое — услышать это от него. Его глаза опять зло заискрились. — Ты — будущая Королева. Моя Королева. Не разочаровывай меня! Эрин кожей ощутила его злость. Даже не злость. Даже не гнев. Его трясло от ярости. В голове замелькали образы сегодняшней встречи: словно со стороны она увидела саму себя, стоящую перед Мак-Таггертом, — неуверенную, тихую, слабую, растерянную. Как будто вернулась в точку отсчёта, в тот день, когда он начал травить её. И она позволила этой травле продолжаться целый год. Она действовала по-людски. Но разве она — из них? — Жизнь снова и снова столкнёт тебя с ним, — жёстко произнёс Король. — Ты не до конца усвоила этот урок. Что ты будешь делать дальше, если он приблизится к тебе ещё раз? — Я убью его. В раскрытой ладони, будто оранжевый резиновый мяч, подпрыгнул огненный шар. Столько отчаянной решимости прозвучало в её голосе, столько веры в эту неизбежность, что Джарет засмеялся. Уже гораздо мягче. — Это грязная работа. Оставь его мне. — Но я… — Держи выше голову. Не подобает членам королевской семьи склоняться перед ничтожествами.