Liz Longley – Rescue My Heart
***
Кларк
Я провожу кончиками пальцев по выступающему порезу на шее, вспоминая, каким образом я его получила, и слегка морщусь от боли. — Сильно болит? — раздается голос Беллами. Качаю головой из стороны в сторону. —Кларк, — я не могу описать, насколько особенно он произносит мое имя, словно это молитва, тихая и трепетная, а не простой набор звуков, — не ври мне. Я вижу, что тебе больно. — Все нормально, правда, — пытаюсь переубедить его я, но он бросает на меня взгляд, не требующий возражений. — Давай посмотрю. Я подхожу к решетке настолько близко, чтобы он смог взглянуть на рану, убираю спутанные волосы руками, обнажая шею. Между прутьями достаточно большое расстояние, чтобы пролезла рука. Белл кладет ладонь сзади моей шеи, привлекая меня чуть ближе, и осматривает порез. Я чувствую, как близко его губы к моей шее, ощущаю эту близость каждый раз, когда его дыхание щекочет кожу. — Выглядит не так уж и плохо, но ее надо промыть. — Посмотри, не попала ли инфекция. Воздух вокруг нас тяжелый и наэлектризованный, мое дыхание сбивается, пульс отбивает чечетку. Пальцы Белла бережно скользят по моей коже, которая от его касаний покрывается мурашками, я разворачиваю голову и мы встречаемся взглядами. В его золотисто-карих глазах все, о чем мы так боимся сказать вслух: тревога, забота и… страх. Ты научился бояться, Беллами Блейк? Ты так страшишься потерять того, кто уже давно потерян. — Все хорошо, — констатирует он, и я не понимаю, говорит он о порезе или о ситуации в целом. Мне просто надо быть рядом с ним сейчас, слышать его голос и чувствовать прикосновения, пока я еще могу это делать. Я нахожу его ладонь и обхватываю своей. Он сжимает ее крепче, и по телу проносятся легкие электрические разряды. Я закрываю глаза, представляя, что мы где угодно, но не здесь — в сыром темном помещении, растерянные, испуганные, с каждой минутой приближающиеся все ближе к казни. — Это подозрительно, что они посадили нас в соседние камеры, если их единственная цель — причинить нам наибольшие страдания, — разрывает тишину Блейк, возвращая меня из мира грез. — Может, у них тоже есть сердце или хотя бы толика уважения, — предполагаю я, хотя сама в это ни капли не верю. Просто не хочу задумываться, зачем они сделали для нас хоть что-то хорошее — уж явно не по доброте душевной. — Лучше бы им хватило честности отпустить тебя, как и обещали, — со злостью в голосе говорит парень. Я инстинктивно провожу пальцами по его руке, пытаясь успокоить Беллами. Он смотрит на меня своими глазами цвета темного шоколада, а я в ответ — бледно-голубыми, и никто из нас не отводит взгляд. Напряжение возрастает настолько, что я всем своим существом хочу быть как можно ближе к нему. Беллами, словно прочитав мои мысли, тянется ко мне, и целая вечность проносится перед глазами, прежде чем наши губы соприкасаются. Берет мое лицо в ладони, нежно целует нижнюю губу, почти невесомо касаясь ее, и я словно чувствую как лечу, лечу все дальше и дальше отсюда. Это так странно — мы рисковали жизнями друг ради друга, признавались в любви, доверяли, когда никто не верил, но поцелуй кажется чем-то таинственным и непривычным. Есть такие воспоминания, которые хочется просто хранить в сердце, ни с кем ими не делясь, словно если они преобразуется в слова, потеряется все их волшебство. Этот поцелуй — одно из них, и я буду помнить его до самого конца. Дверь внезапно открывается, и мы с Блейком шарахаемся друг от друга, как от прокаженных. Я пытаюсь отдышаться и не смотреть на него, но ловлю на себе взгляд из-под длинных ресниц и невольно отвечаю. Уголок его рта едва заметно поднимается, и я ловлю себя на мысли, что мы не улыбались так давно, что почти разучились это делать. Сегодня еду приносит не та темноволосая девушка, а женщина средних лет с уже пробивающейся сединой. Она ставит на пол перед клеткой глиняную тарелку с непонятными корнями и кувшин воды на двоих. Не сказав ни слова, женщина удаляется, словно для нее противно каждое мгновение в нашем с Блейком обществе. Как только землянка уходит, Беллами снимает с себя куртку, и я немного озадачена этим. Он ловит мой удивленный взгляд и смеется так искренне и заразительно, что на моих губах тоже появляется улыбка. — Если хочешь, чтобы я разделся, тебе не придется меня долго уговаривать. Он отрывает от футболки полоску ткани и аккуратно смачивает ее водой из кувшина. — Но пока надо промыть твою рану. Я поворачиваюсь к нему и терплю, пока он неуклюже водит тряпочкой, смывая кровь и грязь. — Все-таки хорошо, Белл, что медик я, а не ты, — язвлю я, вызывая на губах парня улыбку, дороже которой на свете я сейчас и представить ничего не могу. Когда он заканчивает, мы начинаем поедать наш скромный обед. Мы долго разговариваем, Блейк вкратце рассказывает о том, что изменилось в лагере за время моего отсутствия, и как ему удалось попасть сюда. Я особенно рада слышать о том, что с моей мамой все хорошо — мне так хочется увидеть ее еще раз, сказать, как люблю ее, и простить все ошибки, но я понимаю, что этому быть уже не суждено. Нас никто не трогает целый день, только охранник стоит на дверях, изредка проверяя, что мы еще не сбежали. Я никак не могу перестать думать, что завтра мы умрем и нам просто разрешили немного побыть счастливыми. Я говорю об этом Блейку, но он отмахивается, мол, они помучают нас еще несколько дней, так что время в запасе есть. Беллами пытается перепилить прутья или открыть замок, но у него мало что выходит. В итоге мы просто ложимся спать, держась за руки. Я ворочаюсь и никак не могу заснуть. — Принцессе не спится на горошине? — шепчет Беллами. — Я плохо сплю с тех пор как…— слишком мучительно говорить это вслух, — ты понимаешь. Мне снятся кошмары, в которых я убиваю людей. Блейк выглядит задумчивым. — Мне тоже снились кошмары. Просто думай о чем-нибудь приятном, когда засыпаешь. Я в недоумении поднимаю бровь. — Допустим? Беллами проводит кончиком языка по нижней губе, и я словно слышу, как крутятся шестеренки в его голове. — Закрой глаза и представь, что мы вернулись в лагерь живые и здоровые. Наступает весна: распускаются листья, тает снег, солнце греет промерзшую землю с каждым днем все сильнее. Помнишь, мы сидели у дерева в тот день, когда ходили за боеприпасами? Мы снова туда сходим, только все будет совсем по-другому — ты и я будем счастливы. Забудь, что с нами может случиться что-то плохое, выкинь из головы все, о чем не хочешь думать, и оставь только то, что тебе нравится. — Я оставлю тебя. Навсегда, — выпаливаю я неожиданно для самой себя. — Что? — переспрашивает Беллами. — Я хотела бы, чтобы у нас было будущее. Засыпать и просыпаться рядом с тобой, слышать твой смех каждый день, целовать тебя. Я буду представлять, как мы счастливы вдвоем. — У нас будет все это, Принцесса, вот увидишь. Спокойной ночи. Я подношу его руку к своему сердцу. Оно отбивает мерный ритм. — Сладких снов, Беллами.Беллами
Принцесса похожа на ангела, когда спит: такая безмятежная и красивая. Мне так хочется захватить Кларк в объятия и не выпускать ее из них до утра, но между нами железные прутья, и все, что я делаю — аккуратно убираю светлую прядь с ее лица. Я понимаю, что простил ее за все. Гриффин — не идеальный солдат, не командир с железной волей, как Лекса, она всего лишь испуганная и терзаемая виной девушка. Девушка, которую я люблю и буду защищать до последнего. Обессиленный, я медленно проваливаюсь в сон. Кларк кричит. Я просыпаюсь от этого звука, раздирающего мою душу на части. Ее выволакивают из клетки и ведут на улицу, она упирается, бьет землянина, но ей не справиться с ним. Ее уводят прежде, чем я успеваю что-то сказать или сделать, и за это я ненавижу себя. Сейчас ее могут убить, а я заперт в этой клетке и ничем не могу ей помочь. Два землянина-охранника приходят за мной, и от этого мне легче — по крайней мере я не буду сидеть здесь сложа руки и беспокоиться о Кларк. Внезапно мне приходит в голову идея: я закрываю глаза и притворяюсь спящим. Один из мужчин заходит ко мне и быстро связывает руки, руша мой план освобождения к чертям. Я бы смог справиться с ними двумя, будь у меня свободные руки и эффект неожиданности, но ни того, ни другого уже нет. Меня ведут в просторный зал, по периметру которого развешаны факелы. По середине стоит стол с множеством кушаний, за которым сидят, по видимому, земляне. Они оживляются, когда я вхожу — отовсюду слышны крики и ругань. Мы — трофеи, над которыми мечтает поиздеваться каждый. Я ищу глазами Кларк, и время останавливается, когда я замечаю ее. Только не это. Она лежит на полу, волосы небрежно разбросаны по плечам, глаза закрыты. Из носа кровь, бровь рассечена. Я бросаюсь к ней, но меня крепко держат. Если я смогу освободить руки, у меня будет шанс вырваться. Пытаюсь незаметно развязать или порвать веревку — безуспешно. Эмерсон поднимается со стула и с улыбкой отпивает из бокала. — Ну здравствуй, Беллами. — Что с ней?! — я кричу, и звуковые волны отражаются от стен, распространяясь по залу громким эхо. — Пока ничего. Пока. Мы напоили ее травами, от которых она поспит около часа. Как же мне хочется превратить его лицо в кровавое месиво за все, что он сделал с нами. Слышать, как он умоляет о пощаде, но я бы не пощадил его, припомнив ему все страдания, причиненные нам. Не только ради себя и Кларк — ради каждого из сотни, который чуть было не погиб из-за Эмерсона и Кейджа. Я тяну руки в разных стороны, веревка до крови режет кожу. Я слышу, как она начинает трещать. — Не смей ее трогать! — А то что, Беллами Блейк? Сейчас ты беспомощен. Вас никто не придет спасать, и все, что ты должен усвоить — твоя жизнь зависит от меня. Я могу убить тебя прямо сейчас. Эмерсон достает пистолет, подходит ко мне и приставляет дуло к виску. Если он нажмет на курок, все станет проще. Может быть, его удовлетворит моя смерть и он отпустит Кларк, зная, что ей будет куда тяжелее жить после моей смерти, нежели погибнуть. Я закидываю голову назад и тяжело дышу. Стреляй, стреляй же, твою мать! — Убивать тебя так просто — это слишком скучно. Он разворачивается и целится в Кларк. — Может быть, мне лучше сначала прикончить девчонку? Ты же любишь ее, да? Я не могу выдержать это. Веревка рвется, и я, мигом сбросив ее, кидаюсь на Эмерсона, сбивая его с ног. Пистолет стреляет в факел, роняя его, и огонь распространяется по комнате. Кто-то кричит, я бью Эмерсона кулаками по лицу. Агрессия в каждой клетке моего организма, я весь — ненависть. Я не могу управлять собой, движимый только жаждой мести. Мне надо забрать Кларк и попытаться сбежать, воспользовавшись суматохой, но я не могу остановиться, пока меня не оттаскивают. Пламя быстро тушат. Эмерсон встает с пола, и я довольно замечаю, что его лицо почти не узнать — оно все опухшее и в крови. Он достает из кармана платок и вытирает кровь. — Уведите его и избейте, пусть знает свое место, — командует он ледяным голосом, сплевывая кровь. — Несмотря на все, что ты сделал, я сделаю тебе подарок, Блейк. Завтра я отпущу того из вас с Кларк, который убьет другого. Если вы попробуете сбежать или откажитесь убивать друг друга, мы прикончим вас обоих. И не дай бог кто-то решится на самоубийство. У меня сводит каждую мышцу тела. Я не могу сдвинуться с места. — Можете оставить их на сегодня рядом, пусть решат, кто отправится домой. На избитом лице Эмерсона появляется чудовищная улыбка. Землянин заковывает мои руки в наручники, а потом выводит на улицу, и меня избивают втроем. Удары сыпятся градом, и я уже не чувствую их — боль вокруг меня и во мне, сильная и оставляющая в душе только ненависть и тьму. Из моих легких выбивают весь воздух, и я едва могу дышать, но они не прекращают. Я не стою на ногах, не могу даже ничего сказать. Вспоминаю то, как Кларк кричала утром, дуло пистолета у виска, смех Эмерсона. Все это сливается в единый кошмар, когда я теряю сознание. Кошмар, который называется жизнью.