Песни леса

«Я хотел увидеть снег и моржелюдей. Мама сказала да, хорошо. Мы поехали на север. Мы летели в самалёте. Я совсем не боялся. Там нас вкусно покормили. На севере мы тоже вкусно ели. Снег очень красивый и не очень холодный. Я думал он холоднее. Мама купила мне новую куртку. Но сувениры мы купили только два. Моржелюди очень много денег требавали за сувениры. Моржелюди злые и смотрят на нас плохо. Я сказал что хочу в Долоран. Мама сказала Долоран бывает только в сказках. Но мы поехали туда где в сказках Долоран. Там сейчас красивая гастиница. Долоран я не нашол. Мы катались на лыжах и санках, катались на вагончиках на канатах. Потом я провалился в дыру пот снегом. У меня был фанарик. В дыре я нашол большой камень. Там было написано на незнокомом языке. Потом мама позвала спасатилей. Они вытащили меня на верёвке. Я ничево не сломал. Потом мы ели вкусного кита. Мама не верит про камень». Сочинение «Как я провёл лето» Ортава виз Грылака, ученика начальной школы №52 г. Рейзорхилл (орфография и пунктуация оригинала сохр.) «Уиллет Кенсон, до недавнего времени – менеджер гостиницы «Даларан Спаркл Ресорт» в горнолыжном курорте Кристальная Гряда, публично признался в мистификации. «Я создавал все эти надписи с помощью долота и наждачной бумаги, – сообщил предприимчивый юноша журналистам и зрителям, собравшимся на музыкальном фестивале «Замороженный Человек». – Ничего сложного. Всё это было для привлечения туристов. Но теперь, когда меня уволили, не вижу смысла скрывать». Далее он высказал ряд нелицеприятных эпитетов в адрес своего бывшего начальства. Напомним, первое из «каменных посланий», которые, по мнению многих, были изготовлены т.н. «магами» из мифического Даларана, было обнаружено случайно, четыре года назад, дуротарским мальчиком семи лет, находившемся в туристической поездке в регионе со своей семьёй. Послание состояло из одной фразы, написанной так называемыми «старшими» рунами: «Мы ушли ради вас». В последующие годы Археологическая Ассоциация им. д-ра Бейнбридж при содействии Спелеологического Сообщества Нордскола обнаружила ещё восемнадцать идентичных камней. Множество сложных и запутанных теорий было высказано за это время, но – увы, правда оказалась куда проще и прозаичнее: шутник и долото». Заметка в «Северном Вестнике» за 27 июля 564 гкк. Автобус остановился у огороженного монумента, дверь со вздохом открылась. Первой вышла девушка-гид, худая, коротко стриженная, с дюжиной серёжек в каждом ухе. Маленькими острыми зубками она непрерывно жевала жвачку, а глаза её выражали скорбное желание оказаться подальше отсюда, и поскорее. А уж после неё, по заботливо спущенной лесенке, парами и поодиночке, вздыхая громче двери, полились туристы. Никого младше пятидесяти пяти здесь не было, но разве же закатные годы – не лучшая пора для того, чтобы наверстать упущенное, повидать мир? Розамунд уже не думала так. Она устала; давление от жары, кажется, поднялось; ноги гудели; хотелось прилечь. И, ко всему прочему, она волновалась, что не успеет в отель к тому времени, когда заказала международный разговор с дочкой. Розамунд встала поодаль и, сняв соломенную шляпу, принялась неистово обмахиваться ею. – …датируется примерно двухтысячным годом до нашей эры, – монотонным голосом вещала девушка-гид, показывая на чёрную каменную глыбу, окружённую стальным заборчиком и – в данную минуту – ещё и туристической группой тирисфальских пенсионеров. Кто-то из последних задал гиду тихий вопрос. – Назначение? Об этом ведутся споры, но в целом монумент олицетворяет символ… Розамунд перестала слушать, отключила голову – другого выбора и не было. Спиной она прислонилась к ближайшему дереву. Обнаружила, что почти немедленно стало легче. Сердцебиение слегка унялось, боль в груди уменьшилась, головокружение почти прекратилось, а перед глазами перестали вертеться «мушки». Даже не пришлось раскапывать в сумке нитроглицерин. «Осина, наверное, – невольно подумала она. – Бабушка ведь говорила, что осина вытягивает всякую гадость». Но дерево оказалось клёном. Национальный Парк Вечной Песни почти целиком состоял из клёнов. Преимущественно – сахарных; оттого каждое второе блюдо в славной и солнечной Республике Луносвет щедро поливали сиропом. Они вообще страшно любили сладкое. Несколько лет назад государство даже пыталось объявить «ежегодный общенациональный день без сахара», при поддержке Стоматологической Ассоциации. Увы, безуспешно. Розамунд уже неоднократно задавалась вопросом, как подавляющее большинство местных жителей умудряется оставаться в такой хорошей форме. «Либо глисты, либо генетика, – каждый раз заключала она. – И стоматологи тут хорошие. Ну очень хорошие». Она сама не преминула воспользоваться оказией, чтобы зайти к одному из местных дантистов, сделать слепок и заказать новую вставную челюсть. Разумеется, дома по страховке вышло бы почти бесплатно, но дома с этим делом беда: и вполовину не такие качественные материалы. Заказ обещали выдать уже завтра. А поездка заканчивалась через три дня. К счастью, экскурсии подходили к концу, и в заключительные дни туристам полагалось «свободное время», так что можно было спокойно посидеть у бассейна в гостинице, посмотреть телевизор в фойе или погулять по городу. Последнее Розамунд делать не хотела, да и не особенно могла. Она уже и нагулялась, и насмотрелась. В целом, Порт-Сансейл её разочаровал. Столько помпы, всё сверкает, гостиницы все мраморные, но как-то без души, что ли. Поначалу она хотела к дочке, но Мирочка сказала, мол, не приезжай, в Обердине дождь и слякоть, лучше на солнце погрейся, да и летать тебе опасно. Помимо этого, билет за океан стоил дорого, лететь ужасно долго, и визу тоже долго оформлять. А тут – раз, и приехал на поезде: хочешь – ночном, а хочешь и скоростном сидячем. И много народу понимает язык. И во всех ресторанах подают мясо. Только сиропом поливают… Мало ей стенокардии, так ещё и диабет на старости лет заработает! Нет, лучше бы с Мирочкой рыбу кушала. Вспомнив дочь, Розамунд вновь нервно посмотрела на часы. Если больше никаких остановок автобус делать не будет, то она успеет, обязана успеть. Сколько они ещё могут осматривать этот уродливый камень? И неужели тут больше не на что смотреть, кроме камней и развалин? Такой красивый парк, лучше бы отвезли на какую-нибудь зелёную стоянку и разрешили спокойно на скамейках под деревьями посидеть. К счастью, всё подходило к концу. – Прошу в автобус, – объявила гид. Пенсионеры бездумно подчинились. Розамунд зашла последней, тихо обратилась к девушке: – Простите, а мы сейчас обратно в гостиницу, да? – Нет, – девушка несколько раз энергично подвигала челюстями, продолжая обрабатывать свою пахучую клубничную жвачку. – Музей маньеризма в Фербриз. Там же и поужинаем. Обратно – в восемь. Ох, нет, звонок же в семь. Ни в коем случае нельзя пропустить, ведь столько времени собиралась с духом, чтобы сказать Мирочке новости, наконец-то собралась… И такая разница во времени, и договаривались, и лучше ей раньше узнать, чем позже… – Вы программку экскурсии не читали разве? Читала, забыла. – А можно мне выйти на шоссе? Гид опешила. – На каком ещё шоссе? – На шоссе, ведущем в Порт-Сансейл. Где-нибудь, где ходит автобус или трэмкар. – Это ещё зачем? – Понимаете, я заказала разговор с дочкой, и я никак не могу пропустить, это очень важно… Наш дом в Гилнеасе… Девушка явно теряла терпение. – Боюсь, что это невозможно, – перебила она. – Я несу за вас личную ответственность, вся группа должна оставаться вместе до окончания экскурсии. «Да группа мы ей или стадо баранов?» – с досадой подумала Розамунд. К счастью, вмешался водитель, рослый тролль с неаккуратными зелёными патлами. – Я отвезу, – сказал он, к удивлению Розамунд, на её родном языке. – Вы пока в музей, то-сё, а я бабулю до гостиницы и обратно. Гид колебалась, но, очевидно, поняв, что в покое её не оставят, в конце концов махнула рукой. – Под твою ответственность. Так что после того, как туристы высадились у музея в муниципалитете Фербриз, Розамунд осталась одна в салоне и почувствовала себя на порядок лучше. – Огромное вам спасибо, – сказала она, подойдя к водителю и похлопав его по плечу. – Я заказала звонок… Договаривалась с дочкой… Теперь не пропущу… Спасибо, спасибо. – Да не за что, – отозвался тролль. – Путём всё. Довезу, выгружу, в лучшем виде... А дочка замужем? – неожиданно добавил он. – Э-э-э. Нет. Не замужем. В стагнации после отвратительного, затяжного развода, и вся с головой в работе, но зачем незнакомцу, пусть и отзывчивому, сообщать такие подробности? – Путём, путём, – повторил водитель. На что он намекает?! И какой неопрятный… И тролль... Розамунд смутилась и прошла в заднюю часть салона. Здесь было прохладнее. На сидениях остались личные вещи туристов. Кто-то забыл фотоаппарат. Или, быть может, плёнка закончилась, или надоело щёлкать; уж сколько сегодня наснимали всяких руин и булыжников. Хотя водопад – да, красивый был… Через час они уже были у отеля, водитель выгрузил её, зачем-то дал накорябанный на обрывке бумажки номер телефона (очевидно, свой) и тут же уехал. Жара постепенно спадала, Розамунд очень хотелось выпить кофе, но сейчас не время, слишком рискованно, учитывая то, что сердце за последнюю неделю прихватывало трижды. Она зашла в бар при отеле, расположенный на широком балконе второго этажа, и попросила чашечку цикория с молоком. – Сироп отдельно или сразу в чашку? – вопросил бармен. – Отдельно, – вздохнула Розамунд. Можно посидеть и тут. Поглядеть на ленивых чаек, что кружатся поблизости, высматривая плохо лежащие пирожные; на разноцветные паруса яхт далеко в море, на краю бухты. Когда подойдёт время, её позовут. ~*~ Сказался, вероятно, и сытный ужин, и избыточное количество алкоголя: Мире приснилось будто она ходит по густому, тёмному лесу, рычит, лязгает зубами и вынюхивает добычу. Сон тянулся почти что до звонка будильника, он прерывался и начинался сначала, так что в результате Мира встала разбитой, не выспавшейся, и приняла твёрдое решение весь день питаться чаем и галетами. Утром, разумеется, Митци сунула свой маленький конопатый нос не в своё дело. – Ну? Как прошло? Что говорил? Мира сжала зубы на мгновение. – Мы были в ресторане, – во избежание возгласов отвращения она не стала упоминать, что именно в этом ресторане подают, – приятно поужинали. Он предупредил меня о том, что следует опасаться «Магородков». – И-и-и-и? – Что – и? – Он на тебя запал? Мира повторно скрипнула зубами. – Я не знаю, как ответить на этот вопрос. Больше ничего не… К счастью, ей помог телефон, из которого поинтересовались, готова ли она принять международный звонок от матери в указанное время и оплатить его. Отчего-то Митци больше не возвращалась к расспросам. Может быть, почувствовала, что стоит в кои-то веки заткнуться. Днём позвонил Дэмиэн и пригласил в филармонию. Мирена на всякий случай задумалась, не посылала ли ему вчера за ужином какие-либо двусмысленные сигналы. Нет, не посылала. Более того, он должен был вполне чётко понять, что её не интересуют близкие отношения. Она избегала любых упоминаний личной жизни, предпочтений, разговоров о семье. Но, кажется, искренне рада была обещанию звонка. Интересно, это низкокачественный ночной отдых на неё так повлиял, или просто в офисе она автоматически превращалась в циника? Тем не менее, и это приглашение она приняла. И снова ничего страшного и неприемлемого не случилось. Они встретились у входа; час, молча и почти не двигаясь, слушали вполне приличный концерт гастролирующего по Калимдору Штормградского симфонического оркестра, выпили по стакану сока в буфете, обсудили музыкальные предпочтения, попрощались и разошлись. И именно это смущало. В десять вечера Мира стояла в одном белье у раковины на кухне своей квартиры и, забыв о данном себе обещании устроить разгрузочный день, задумчиво уничтожала подаренную ей ветчину. Может, Дэмиэн Найтбёрд – засланный агент террористической организации? Может быть, он на спор с ней встречается? Может быть, это чья-то злая шутка? Совершенно не верилось в то, что он действительно искренне и без всякой задней мысли (и без перспектив на близость) хочет проводить с ней время. Мира к такому не привыкла. Может быть, он просто не понял? Может быть, стоит сказать ему прямо? Без указания причин, без долгих и слёзных монологов об утраченном доверии и нажитых моральных принципах. Мол, так и так, рада ресторанам, рада концертам, пока каждый платит сам за себя; рада прогуляться и поболтать, и предупреждениям полезным тоже рада, до тех пор, пока ничего больше не подразумевается. Решила не говорить. Зачем? Ведь он, вроде бы, не дурак, и всё понимает. Но липкое ощущение, похожее на то, как другие люди описывали тревожное предчувствие, никуда не девалось. Так и жило с ней уже который день. Утром неожиданно вернулся Ринсдейл. Он приехал в офис прямо из аэропорта, в мокасинах не по погоде, нервный, дёрганый, весь покрытый пигментными пятнами от солнца, заметно похудевший, и с чемоданом сувениров. Митци досталась деревянная брошь в виде томагавка (о Господи!), Мира была одарена, что иронично, ивовым ловцом снов, с аляповатыми, неравномерно окрашенными перьями. Руководитель языковых курсов получил запонки в виде жутковатых разрисованных масок, старший бухгалтер – оберег, якобы привлекающий большие деньги, экскурсоводы – по пакетику каких-то чудодейственных трав. И так далее. Одарив таким образом всех, за исключением уборщика, приходившего по вечерам (подарок для него Ринсдейл оставил у консьержки, получившей, в свою очередь, декоративный колокольчик), директор прошёл в свой кабинет и там, после нескольких звонков и непосильных попыток разобрать скопившиеся бумаги, уснул в кресле. Никто его не трогал; пусть спокойно отдохнёт, а заявление на отпуск для Мирены подпишет, когда проснётся. ~*~ – Мирочка? Милая, ты меня слышишь?! – Не кричи, мам, я прекрасно слышу. Отчего-то каждый, кто звонил им по межгороду, считал нужным буквально вопить в трубку. Учитывая то, что качество связи было вполне приличным (пусть и с небольшой задержкой), это оборачивалось болью в ухе и необходимостью отодвигать трубку подальше от головы. Помимо всего прочего, Мире вовсе не хотелось, чтобы излияния её мамы слышал весь офис. Предупредить, что ли, телефонную станцию: «Каждый звонящий в КЦП СКГТ по межгороду обязан говорить нормальным голосом, в противном случае – немедленное отключение»? – Как у тебя дела? Ты нормально себя чувствуешь? Спросила женщина с гипертонией, стенокардией, варикозом и тремя перенесёнными полостными операциями… – Я прекрасно себя чувствую. И плачу за этот звонок через океан баснословные деньги, и не то чтоб их было жалко, но, ради Бога, не говори мне, что позвонила просто ради того, чтобы узнать, как я себя чу… – А ты как? Ты в отпуске? – Да, да, я поехала, и… Ты встретила кого-нибудь? Мирена закатила глаза. – Мам… Видимо, что-то в тоне её выдало. – О, встретила, да? Кого-то в посольстве? Каждый раз одна и та же волынка. – Нет, он местный, и ничего особенного, мы просто общаемся. – Местный?! Будь осторожнее, пожалуйста. Джун Сомерсби мне говорила, что у них физиология такая… Специфическая... Гигантизм… Разрыв влагалища может быть… – Мама!!! – заорала в трубку Мира. – Что ты несёшь! – Я на всякий случай, на всякий случай! Ты же и без меня понимаешь, что мы с ними несовместимы! – Да-да, – вздохнула Мира. – Розы надо рвать в своём саду, бла-бла, сколько можно. Успокойся. Ты по какой-то определённой причине звонишь? Пауза, которую Мира приняла за задержку на линии, несколько затянулась. – Мам? – Послушай, я продаю дом. Дом, где она выросла. Где училась ходить и говорить. На заднем дворе которого собственноручно выращивала цветы. Дом, в который планировала вернуться. Из всех вопросов, которые Мира могла задать, хотела задать в этот момент, почему-то вышел только один, совершенно дурной и несущественный: – И почём? Маме, кажется, сразу стало легче. – Ой, очень, очень выгодно. Куплю две квартиры, одну пока буду сдавать, приедешь – будет твоя. Отличная квартира, и вид чудесный. Дом стоял в живописном, престижном районе, на хорошем участке. Старую деревянную коробку можно было снести и выстроить на её месте гигантский особняк. Им давно предлагали; буквально бегали за ними с невероятно выгодными предложениями, и мама каждый раз их отвергала, говорила, что хочет «помереть на этом куске земли» и, мол, никто ей не помешает. Но с годами в этой фразе слышалось всё больше и больше сомнения. Мира подсознательно боялась и ждала, что однажды мама уступит. Вот, дождалась. – У тебя через год заканчивается контракт. Тебе нужно своё жильё. Да, вероятно, нужно. Вероятно, стыдно в тридцать пять возвращаться в родительский дом, пусть ты и знаешь, что тебе там рады. – И я хотела выгодно вложить… Мирочка, ты меня слышишь? – Да, слышу. – Ты не в обиде? Я так боялась, что ты обидишься. В обиде? Что ж, неплохо было бы сначала обсудить с ней этот вопрос, разве нет? Наверное, некая разновидность обиды всё-таки имела место. Однако Мира предпочла об этом не упоминать. – Нет, мам, всё нормально. – Послушай, я разбирала вещи на чердаке и нашла там письмо от бабушки, адресованное тебе. – От моей бабушки? – почти бездумно переспросила Мира. – Нет, от моей. От бабушки Мирены. А. Прабабушки. Той, из-за которой Миру первые годы жизни называли Младшая. Она почти не помнила её. Мирена Старшая умерла тридцать два года назад. Были какие-то смутные обрывки. Яблоко, заботливо очищенное от кожуры… Беззубая и грустная улыбка… Деревянный чёртик на верёвочках… – Прости, я совершенно забыла об этом письме. Она хотела, чтобы его вручили тебе на восемнадцатилетие, но… Ох, прости, я не знаю, как я могла забыть… И мама принялась захлёбываться извинениями, как будто клочок бумаги с моральными наставлениями (что ещё там могло оказаться?!) был куда важнее продажи дома. – Успокойся, мам. Ты, конечно, его открыла? – Ой, да. Открыла. Оно у меня с собой. Хочешь, почитаю? Сейчас почитаю. Подожди, очки для чтения… Да, вот. Сразу предупреждаю, оно странное. Но проблем с головой у неё никогда не было… Тем страннее… Мирена сжала зубы, приготовившись к порции нравоучений в духе «дорогая моя, сегодня ты стала женщиной, и тебе надлежит узнать, как избежать разрыва влагалища». О, Господи. – Жили-были на свете два брата, и была у них сестра-колдунья… – неожиданно начала мама. – Стоп! – выкрикнула Мира. – Это точно то письмо? – Да, я же говорю, оно странное. Вот, послушай. «Жили-были на свете два брата, и была у них сестра-колдунья. Она должна была уйти с остальными, но братья спрятали её из большой любви к ней. Братья умели мастерить разные механизмы. И когда они поняли, что за сестрой не вернутся, они обрадовались и решили вместе создать нечто невероятное. Братья построили самодвижущийся экипаж, а сестра, использовав крохи оставшейся в мире магии, призвала маленьких демонов, называемых бесами, которые садились внутрь экипажа и с помощью энергии фел...» Нет, тут какое-то другое слово… Или всё-таки не другое... «И с помощью энергии фел ими управляли. За свою жизнь братья и сестра сумели построить десять таких экипажей и продать их за большие деньги, но самый первый оставили себе и с тех пор оно передавалось из поколения в поколение. До тех пор, пока самый последний бес не покинул мир в день…» Хм-хм. «Не покинул мир в день твоего рождения». Я не понимаю… Так, и внизу какой-то адрес. – Что за адрес? – Где-то в Даскхейвене. Индексы так больше не пишут… – Узнай, пожалуйста. – Мирочка, я тебе клянусь, у неё была совершенно светлая голова! На удивление просто светлейшая голова! – Мам, не надо меня убеждать. Я верю. Узнай, что по этому адресу. Вдруг это стало важнее всего прочего. Важнее горестной вести о продаже дома, важнее работы, важнее дурных воспоминаний, важнее непонятных намерений Дэмиэна Найтбёрда, важнее организаций, которые вот-вот станут террористическими, важнее жизни и смерти. И Мира сама не знала, почему. Она никогда не верила в сказки.