Песни леса

«Что я должен был ему сказать?! Я не знаю; вероятно, можно было бы изречь что-нибудь эдакое, но я предпочёл развернуться и уйти, утащив Нарси за руку. Хотя больше всего мне хотелось спросить, когда он в последний раз ходил к врачу. «Заговор гномов»! Заговор гномов!!! Эти чокнутые сектанты действительно считают, что так называемая магия ушла из мира в результате заговора гномов! Дескать, мы намеренно вытесняли эту самую магию технологией! И библиотеку Штормграда тоже спалили мы! И истребляли магов! И этот пресловутый Даларан тоже мы уничтожили «богопротивными бомбами»! А остатки целого города мы куда дели – под коврик веничком замели?! Клянусь, если я столкнусь с одним из этих фанатиков ещё раз, если ещё раз услышу про какие-то заговоры, в которых якобы виноват лично я и все мои предки до седьмого колена, я не выдержу и учиню какое-нибудь непотребство. Наверное, тебя интересует, что я собираюсь делать с моей непутёвой доченькой, так я тебе скажу: я её запру на недельку-другую и вызову на дом психиатра! Прости за обилие восклицательных знаков, но я так взбешён, что не могу держать себя в руках…» Из личной переписки профессора строительной механики Дельвина Шлицвинга с братом «Коллектив «Раскаяние» – секта, просуществовавшая с марта 524 гкк по ноябрь 526 гкк на территории ими же основанного поселения в лесу к юго-западу от Алгаз, регион Локх Модан. Учреждена некогда активным оппозиционером правительства Гномрегана(см) и лидером Партии Зелёных(см), Оцци Бородком. Идеология секты не являлась религиозной per se, но сводилась к необходимости так называемого «покаяния», заключавшегося в аскетизме и полном отказе от всех передовых технологий, т.к., согласно Оцци Бородку, его соплеменники в рамках некоего всемирного заговора лишили мир «волшебной силы»(см). В течение вышеозначенного времени секта агитировала в регионе, привлекая в свои ряды молодых гномов, в основном – женщин и впечатлительных подростков. В результате многочисленных жалоб родственников и, в конце концов, состоявшегося на поселение рейда, секта была расформирована. Оцци Бородок по итогам медицинского освидетельствования был признан невменяемым и помещён в специализированную лечебницу, где и скончался через три года в результате обширного ишемического инсульта. Попыток восстановить секту не предпринималось». Encyclopaedia Dunnica, юбилейное издание 555 гкк, VI том На набережной было многолюдно: ветер поутих, дождь в кои-то веки не моросил; парочки и семьи воспользовались этой возможностью, чтобы прогуляться вдоль моря и заглянуть в одно из многочисленных местных заведений. Кафе открыли летние веранды ещё на прошлой неделе, но до сих пор они пустовали. Мира, проходя мимо двух девушек-туристок, что сидели на веранде и ужинали мулями и устрицами, услышала обрывок их разговора: – Погода ужасная, но вот еда тут просто класс. – Ох, сейчас язык проглочу! Мира сжала зубы и покачала головой. Чёртовы снобы и лгуны. Говорить «класс» про отвратительные, вонючие кусочки слизи – чем не снобизм? Неудивительно, что даже «Мурлокос» - самая популярная сеть ресторанов быстрого питания в мире, где еда честная, простая и сытная - не смогла укрепиться здесь. С трудом открыли одну точку и закрылись через месяц. Она шла медленно, чтобы, не дай Бог, не прийти пораньше. Мира не умела опаздывать, не умела заставлять сердце мужчин биться чаще, пока они гадали «придёт-не придёт», и, откровенно говоря, считала такие поступки просто смехотворными. Впрочем, иногда ей очень хотелось прийти позже. Но не получалось. Она увидела лунный монумент издалека – так здесь называли бесформенную мраморную глыбу на пьедестале, которая определённо что-то символизировала и наверняка что-то изображала. Мира просто не знала, что именно. Глыбу вытащили из-под воды восемнадцать лет назад, милях в пятнадцати от берега – там, где, по мнению некоторых, когда-то стоял небольшой остров, – почистили, обточили и установили на набережной, выдав за произведение искусства. Монумент был удобным местом для встреч: такое уродство любой увидит издалека и ни за что не пропустит. Она остановилась чуть поодаль, прищурилась и вздохнула с облегчением. Дэмиэн Найтбёрд уже ждал её. Он стоял, облокотившись на ограду монумента и держа в свободной руке книгу; на его лице отображалось лёгкое отвращение. – Добрый вечер, – сказала она, подходя ближе. Оказалось, он читал новый опус своего отца. – Привет, – отозвался Дэмиэн, захлопывая книгу. И сунул её проходившей мимо даме почтенных лет. Дама, не задумываясь, взяла, посмотрела с удивлением, но в результате ничего не сказала. – Я переживаю, когда деревья переводят зря, иначе я бы бросил её в море. Он молниеносно предложил Мире руку. – Прошу, идём. – Куда? Она ожидала совсем иного, готовилась к иному. Где традиционные расшаркивания? Впрочем, так, наверное, лучше. – Хотелось бы присесть, поговорить в спокойной обстановке. Кроме всего прочего, я ещё не ужинал. О, нет. Идти в один из здешних ресторанов, которыми забита вся набережная, и которые все как один воняют водорослями и уксусом?! Снова морские гады со щупальцами, сырая рыба, клейкий рис. Дома Миру дожидалась упаковка импортной ветчины, которой её угостил под вечер добродушный старичок, атташе по культуре, и она намеревалась, кратко поговорив с Дэмиэном прямо здесь, вернуться домой и съесть всю эту прекрасную ветчину за один раз. Сей план исключал посиделки в местных забегаловках и потребление местных деликатесов. – Здесь недалеко есть одно маленькое местечко. Я думаю, тебе понравится. Его держит твой соотечественник. Хуже местной кухни – только местная кухня, какой её видят эмигранты. Мира насупилась, но решила идти – по той простой причине, что мерзкий, моросящий дождь, разумеется, вернулся после короткого перерыва и дал понять, что на этот раз он тут надолго. Так что она обречённо кивнула, накинула на голову капюшон непромокаемого плаща и взяла Дэмиэна под руку. К её удивлению, он повёл её прочь с набережной, прочь с исхоженных туристами маршрутов, дворами мимо изнанок ресторанов, где повара нервно курили у чёрных ходов, постукивая башмаками по земле в такт работе мобильных мусороперерабатывающих агрегатов. И ещё дальше, вглубь исторического центра города, узкими, петляющими переулками. – Оно того стоит, – заверил её Дэмиэн. – Отличное место. Которое она не заметила бы без чужой помощи или, заметив, не догадалась, что это ресторан. Одна скромная дверь со звонком, одна маленькая табличка с надписью «У Голодного Волка». Ей стало тревожно. «Хотя бы на секунду подумай, что ты делаешь, – разорялась осторожность. – Ты идёшь с незнакомцем вечером в темноте через какие-то подворотни, и собираешься зайти в непримечательную дверь, и вокруг нет ни единой души!» Впрочем, когда дверь отворили, последнее потеряло актуальность. Изнутри раздавалась музыка, оживлённые голоса; Мира увидела посетителей, и нос её услышал самый чудесный запах на свете: жареное мясо! Кафе было маленьким, тесным: всего-то шесть столиков. Хозяин отвёл их к самому дальнему и самому узкому (все остальные были заняты), убрал табличку «зарезервировано» и удалился. В центре стола красовалась миниатюрная вазочка с «Лордеронской весной» – мятно-шоколадными конфетами, которые Мира так любила, когда была маленькой. И которые, насколько она знала, в здешние магазины не экспортировали. – Бог ты мой, – сказала она. – Честно говоря, я поражена. Дэмиэн широко улыбнулся и закивал. – Отличное место! – повторил он. – Я бываю здесь каждый день. В меню отсутствовали водоросли, дары моря, соевая паста и соевый творог; зато имелось в наличии всё, что Мира любила с раннего детства: кровяная колбаса, стейки, кильское рагу, рёбрышки. Вместо рисовой водки и вонючего чая здесь подавали кофе, вино и морсы. И цены были удивительно демократичными. – Но как? Как они сумели открыться здесь? В столице государства, где для того, чтобы добавить в меню даже одно блюдо из мяса птиц или млекопитающих, нужно пройти миллион проверок, что, как результат, отражается на ценах, делая их попросту зверскими! Как им удалось?! Власти Федеративной Республики Иллидари очень переживали за зверушек, любому ресторатору необходимо было ежеквартально обновлять десятки сертификатов и проходить проверки, доказывающие, что и они, и их поставщики гуманно умерщвляют свою еду. Мирену всегда интересовало, почему государство не волновали мули и устрицы, поедаемые живьём?! – С огромным трудом. Я им помогал, у меня есть кое-какие связи. Ваш посол тоже, кстати, существенно помог – они с хозяином родственники. И, как видишь, у них очень маленькое помещение и проходимость. Чтобы попасть сюда, нужно бронировать столик чуть ли не за несколько месяцев. У меня постоянная бронь, – он постучал по столешнице. Это объясняло то, почему столик такой маленький и явно рассчитан на одного. И неужели он не водил сюда других женщин? Хотя – да, местная дама вряд ли оценила бы. И, строго говоря, удивительно встретить кальдореи с такими непривычными вкусами. Обслуживал их не человек, а архетип: настоящая, классическая разновидность гилнеасской тётушки – в очках, спущенных на кончик носа, в белом фартуке на пышной шерстяной юбке, пухлая и добродушная. Всё приветствия она повторяла дважды. – Добрый вечер, добрый вечер, Дэмиэн, не знала, что ты придёшь не один, уж прости, прости, других столиков нет. Но если освободится – я мигом скажу. Здравствуйте, здравствуйте, – обратилась она к Мире. – Как вам у нас нравится? – Очень нравится. Будто домой попала, – совершенно искренне ответила Мира. – А вы не из Даскхейвена ли приехали? – Нет, я из Гилнеаса. – Очень приятно, очень приятно земляка тут увидеть. Чего желаете отведать? Мира желала всего. Но, вероятно, её желудок отказался бы сотрудничать, поэтому пришлось расставлять приоритеты. – Я буду раундрамб. С кровью. От одного только слова рот уже спешил наполниться слюной. Кажется, она не ела настоящий, нормальный стейк ещё со времени последнего отпуска. А, может быть, дольше. – Корейку на рёбрах, пожалуйста, – попросил Дэмиэн. – И бутылку Пинотажа. – Отличный выбор, отличный. Отдыхайте, скоро всё принесу. Всю ворчливость и недоверие как рукой сняло. Теперь Мира сожалела, что чуть ли не хамила ему по телефону, что вела себя, действительно, будто девица-недотрога. Что-что? Низменные инстинкты, голова, идущая на поводу у желудка, лицемерие? Да какая к демонам разница. – Я хотела бы попросить прощения, – «если бы я знала, что окажусь здесь, сама бы напросилась!» – По телефону я повела себя некорректно. – Не нужно извинений, – ответил Дэмиэн. – Я понимаю твоё недоверие. И должен признаться, что слегка покривил душой, когда сказал, что моё приглашение никак не связано с пикетом. Связано, причём напрямую. Более того, именно от меня вам и пришло предупреждение от журналиста «Зеркала». И я хотел бы поговорить об этом. Всё лучше и лучше. – Это даже лучше, – буркнула Мира, эхом к своим мыслям. – Лучше? Чем именно? – Не имеет значения, – она покачала головой и, подумав с полсекунды, взяла из вазочки конфету. – Я внимательно слушаю. – Думаю, не так уж сложно догадаться, что у меня не слишком хорошие отношения с отцом. Она просто кивнула. Она не осуждала. – Работа всегда была для него важнее семьи. Но дело даже не в этом, не в личных причинах, а в том, что его работа уже много лет причиняет вред обществу. – Я согласна. Дэмиэн слегка прищурился, убрал с плеча непослушную прядь волос. – Здесь я хотел бы сделать оговорку. Я не утверждаю, что все его заявления – абсурд. Они, безусловно, антинаучны, но я всегда был уверен в том, что правда лежит где-то посередине. Вопреки всем достижениям, мы не можем быть уверены, что всё было именно так, как диктует современная история. Мира вскинула брови. – Почему же не можем? В истории она разбиралась плохо, но её вполне устраивало то, что она знала. Всё это прекрасно вписывалось в её картину мира. – Потому что в истории большинства стран на нашей планете, – сказал Дэмиэн, аккуратно разливая принесённое «тётушкой» вино, – есть большой, глубокий провал. Я бы даже сказал: пропасть, не провал. – Ты говоришь о «парадоксе Бейнбридж»? Мира что-то слышала об этом термине, но подробностей не знала или не помнила. В школе и университете её куда больше седой истории интересовала экономика и политология. – Да. О странном, плохо объяснённом феномене, в результате которого у нас не осталось практически никаких письменных свидетельств старше трёхсот пятидесяти лет, а девяносто процентов археологических раскопок показывали именно парадоксальное отсутствие цивилизованной жизни до этого периода. Им принесли еду. Мира поразилась скорости обслуживания, глаза её буквально загорелись при виде огромного стейка с гарниром из жареной картошки. Она проигнорировала совесть, подсказывавшую, что цивилизованные разговоры не следует вести с набитым ртом, и немедленно схватилась за столовые приборы. Дэмиэн тоже не стал ждать, и она была ему за это благодарна. Разговор пошёл куда медленнее, с паузами на тщательное пережёвывание и закатывание глаз от удовольствия. Стейк был действительно превосходным – свежим, сочным и чудесно полусырым. А перечный соус! Господи! – Тебя не устраивает официальное, общепризнанное объяснение? – спросила она, проглотив очередной кусок. – Мировой катаклизм, землетрясения и пожары в результате солнечной активности или сдвига тектонических плит и, как следствие, гибель всех библиотек и большей части населения планеты? – Да. – Нет, не устраивает. Точнее, оно устраивает меня не до конца. Хотя я, в отличие от моего отца, не считаю также и что всё это случилось по вине космического корабля «ушельцев» или заговора гномов. Или из-за мести магов из несуществующего города. И теперь, когда я выложил эту карту на стол, я вернусь к вопросу пикета… «Магородки» – так себя называет эта группа – начали проявлять активность и организованность около пяти лет назад. Раньше они были не более, чем фан-клубом моего отца. Теперь же… Теперь они начали выходить за рамки дозволенного. Не знаю, как ты, но я питаю особую неприязнь к любой группе, которую объединяет ненависть. На мой взгляд, даже если подобная группа начинает с мирных и спокойных демонстраций, со временем они обязательно придут к насилию. – Что ты хочешь сказать? – Особенно яркую ненависть «Магородки» испытывают к жителям тех стран, правительства которых всячески поощряют и финансируют различные техногенные исследования. К примеру, «Люминум Индастриз» в Штормграде… Знаешь таких? – Те, кто обещал до конца века обеспечить каждый дом автоматизированной вычислительной техникой? Конечно. Правда, когда я была маленькой, они всё ещё выпускали радиолы и назывались иначе. – Да, они. Сколько раз «Магородки» забрасывали яйцами и гнилыми овощами их местный офис – не сосчитать. Но, к счастью, это всё ещё мирные протесты. И, к счастью же, «Магородки» пока брезгуют летать на самолётах, так что головной офис вне опасности, покуда он находится на другом материке. И яйцами навряд ли можно кого-нибудь убить. Пока что они отказываются использовать взрывные устройства, так как считают, что это противоречит их принципам. Но, учитывая тот факт, что они уже начали путешествовать внутри материка с помощью поездов… Словом, очень скоро эта мирная организация идиотов может превратиться в террористическую. И никакие расстояния их не остановят. – Какой ужас! Об этом необходимо сообщить властям! – О, будь уверена, власти знают. И местные, и не местные. За ними следят, но пока, увы, не принимают всерьёз. К сожалению, в той же сентинелии, например, их считают всего лишь чудаками. Мира покачала головой. – Мне следовало догадаться – по тому, как неохотно они среагировали на наш вызов. Однако я списала это на то, что сентинелия испытывает неприязнь к нам. Так ты хочешь сказать, что посольство в опасности? – Я допускаю это. Но, в первую очередь, я хочу сказать, что намерен принять меры. Я не смог достучаться до отца, но я смогу достучаться до этой организации. Потому что никто не может быть и вполовину столь твердолобым, как мой отец. – Что же ты намерен делать? – На них не подействуют увещевания и споры. Единственный выход, единственный способ утихомирить их – представить им реальные доказательства. – Доказательства того, что их вера ничем не обоснована и абсурдна? – Нет. Доказательства того, что правда лежит не там, где её ищут современные историки, но и не там, где её якобы нашёл мой отец. Доказательства того, что их война не нужна. Что, если они хотят вернуть свою пресловутую «магию», им необходимо направить усилия в иное русло. И, я думаю, благодаря моему имени, существенный шанс в этом деле на данный момент имею только я. Она обдумывала то, какое позитивное вторичное впечатление – супротив не особенно приятного первого, совмещённого с чувством безграничной усталости, – произвёл на неё этот индивид и как разумно, зрело он истолковывает понятие золотой середины. – Что ж, это благородное стремление. Если я смогу чем-то помочь, я охотно помогу. Но я не понимаю, где именно ты собираешься искать эти доказательства, и каким образом совершишь то, что не удавалось нескольким поколениям учёных. – Думаю, это история для другого времени. Пока что я хотел бы заострить твоё внимание на том, что эта организация опасна. Её нельзя списывать со счетов. Нельзя считать, что проблема, как ты говоришь, решилась сама. – Видимо, не зря я запросила охрану из посольства. – Не зря. Как твой стейк? – улыбнулся Дэмиэн. Мира улыбнулась в ответ, насадила на нож дольку жареной картошки, собрала ею остатки соуса и вытекшую из стейка кровь. – По-моему, это очевидно! – сказала она, указывая на свою тарелку. – Чудесное место, чудесная еда. Я уже больше года так вкусно не ела. Местная еда, признаюсь честно, мне не слишком по душе. – Позволь узнать, почему же ты приехала сюда работать, если она тебе не по душе? Я не осуждаю, мне просто любопытно. – Выгодный контракт. Иногда мне кажется, что всё в нашей жизни сводится к деньгам. – Не всё, Мира, далеко не всё. Ей было неожиданно приятно услышать своё имя из его уст. Вечер, несмотря на изначальную тему разговора, вообще получался неожиданно приятным. Больше о «Магородках» и книгах Найтбёрда-старшего они не говорили. Остаток беседы был посвящен обсуждению адской системы санитарного контроля в стране, достоинств гилнеасской кухни; разрозненным воспоминаниям из детства, так или иначе связанным с едой, и подобным мелочам. Личная жизнь не затрагивалась. С Дэмиэном было легко разговаривать на отвлечённые темы. Они так заболтались, что заказали вторую бутылку вина и десерт. Мира решила, что никаких интимных поползновений в её адрес Дэмиэн делать не собирается, а просто хочет пообщаться. Её это вполне устраивало. Тепло попрощавшись с ним – без неуместных фамильярностей, а за руку, – она уже была на сто процентов уверена, что на следующий, обещанный им, звонок, ответит весьма охотно и с радостью.