Песни леса

«Народ, Мною по Моему подобию сотворённый, есмь народ Божий и совершенный. И как нет иного истинного Бога кроме Меня, и как подобных Мне нет на небесах, так нет и народу, Мною сотворённому, равных на земле и под землёю». «Кальдорум», «Послание Элуны к малым народам», 1:3. На картине была изображена прекрасная белокурая дева, которую обвивал хвостом гигантский синий змей. Дева стояла на берегу моря и поэтично смотрела вдаль. – «Дженна Продмор, автор неизвестен», – вслух прочла Мира. – Джайна, – поправил Дэмиэн. – Её звали Джайна Праудмур. В галерее Донахью было холодно и безлюдно. Совсем безлюдно: ни единого посетителя. В школах и академиях шли экзамены, но школьные экскурсии сюда всё равно не водили из-за двусмысленности некоторых экспонатов. Временных выставок не было, потому что не сезон, а единственные, кажется, посетители кроме них, в данный момент изучали эротические скульптуры в соседнем зале и псевдоисторическими картинами явно не интересовались. Мира не ожидала, что окажется здесь так быстро. Какое странное совпадение: тот факт, что Дэмиэн хотел сюда попасть и то, как бабушкино завещание их сюда привело. Впрочем, никаких «магических артефактов» здесь не выставляли уже давно. Самый обычный музей: аляповатые картины и скульптуры... Вопрос с отелем разрешился сам собой. Оказывается, Дэмиэн забронировал две комнаты. – Зачем?! – Ты сказала, что твоя мама продала дом, купила две квартиры, а одну сдаёт. Ты же не собиралась оставаться с ней? Если собиралась, извини. Я подумал… – Ты всё правильно подумал. Спасибо. – Так вы остаётесь? – встрял консьерж. – Да, – кивнула Мира, надеясь, что номер тут стоит не половину её зарплаты. Она никогда не останавливалась в гостиницах на родине и понятия не имела, какие в Гилнеасы цены. Оказалось – подозрительно низкие. – У вас, что – клопы? – поинтересовалась она у консьержа, когда вносила депозит. – Нет, – ответил он, ни капли не меняясь в лице. – У нас «не сезон». Следующие двенадцать часов Мира спала, как и планировала. Без снов. Потом долго и очень медленно завтракала, но, увы, даже кровяная колбаса и жареные сосиски не спасли её от головной боли. И, что самое страшное, аппетита почти не было. Затем они с Дэмиэном за второй чашкой кофе обсуждали дальнейшие планы и необходимые предосторожности для того, чтобы не свалиться в середине дня от чрезмерной ходьбы. Было принято решение взять напрокат авто и первым делом разобраться с «бабушкиным делом», а заодно посмотреть торговый бульвар в Даскхейвене и найти там какой-нибудь хороший ресторан… Вдруг аппетит вернётся. В ячейке банка золота не было. Драгоценностей тоже. Там лежал лаковый саронитовый аудио-носитель. Такие сняли с производства уже лет двадцать назад из-за их чрезмерной дороговизны и непрактичности. Поэтому по торговому бульвару пришлось не праздно гулять, а валандаться в поисках антикварного магазина с необходимым проигрывателем, а затем слёзно просить «дать послушать» и терпеть злющий взгляд хозяйки, которая в результате чётко осознала, что покупать не будут. – Что за туристы пошли… – промямлила она под нос. Мира хотела сказать, что она вовсе не турист, но не стала. Дэмиэн немного смягчил настрой владелицы магазина, купив какую-то безделушку. – Что там, как ты думаешь? – спросил он, спрятав ненужный и неоправданно дорогой сувенир в карман. – Понятия не имею. Всё это начинает меня раздражать. Какие-то бредни про «энергию фел»… – Да, я помню. Может быть, это метафора? – Сейчас и узнаем, – Мира докрутила ручку механического нитофона и аккуратно опустила иглу на диск. Несколько секунд не было ничего, кроме шума, хозяйка магазина за прилавком зачем-то торжествующе хмыкнула. Однако в этот момент из рупора послышался кашель, а за ним – хриплый, старческий голос. Хозяйка пробормотала что-то нелицеприятное и скрылась в подсобке. «Он ушёл в тот день, когда ты родилась, – говорила прабабушка (если это действительно была она). – Я уговаривала его остаться, но он был непреклонен. Может быть, спустя восемнадцать лет, когда ты будешь слушать эту запись, кто-то уже будет знать, как уговорить его вернуться обратно, и он станет верным другом и тебе тоже. Может быть, он поможет вернуть магию в наш мир, и мы снова станем могущественными существами, а не этими… – тут она закашлялась, – не этими жалкими побитыми псами. Машину я отдала в музей Донахью в качестве экспоната, ищи её там. Спроси директора музея. Загляни в двигатель. Я желаю тебе удачи…» А дальше – снова шум. – Что. За. Бред, – раздельно проговорила Мира и на мгновение до боли сжала зубы. – Опять эта «магия»! Кого уговорить? Куда вернуться? Какую машину? – В письме упоминалось авто, – напомнил Дэмиэн. – Ты сама говорила. – А. Да. Но я всё равно ничегошеньки не понимаю. – А у неё… ну… – Дэмиэн недвусмысленно крутанул пальцем у виска. Мира помотала головой: – Мама говорит, всё у неё было в порядке с мозгами... Должен же в этом быть какой-то смысл! Но, по-моему, всё это какая-то дурная шутка. – Она упомянула и «музей Донахью». Это тот самый музей, о котором я говорил? – Галерея, – вновь поправила Мира. – Галерея. Да. По крайней мере, это реально существующее место, и мы можем поинтересоваться, не отдавали ли туда какое-нибудь ретро-авто от имени твоей семьи. Частные музеи всегда ведут архив, куда вносятся данные о жертвователях. Столетиями ведут, а тут всего лишь какие-то тридцать четыре года… – Это похоже на глупый роман или поиски клада: беготня за подсказками, от одной к другой… Я не представляю себе, как и что я буду там делать. «Здравствуйте, дайте мне сунуть нос во внутренности одного из ваших экспонатов?» – А почему бы и нет. Можно попытаться. В конце концов, я всё равно хотел там побывать. – О, Господи. Ладно, поехали туда. Но сначала мы идём есть. – Тут никаких споров, – улыбнулся Дэмиэн. Директор музея умер около тридцати лет назад от инфаркта. Его сын, унаследовавший «сомнительную коллекцию» отца, выбил альтернативные источники финансирования, в том числе государственные, переделал музей в художественную галерею, а автомобиль, о котором действительно нашлись данные в музейном списке жертвователей, сдал в металлолом, затем на вырученные деньги купив картину, перед которой Мира и стояла сейчас… – Это что-то символизирует? – Что именно? – В смысле, вот этот синий змей что-то символизирует? – А. Змей. Да. Согласно легенде, он был её любовником. – Символизирует, но не то, что я подумала, – ошалев, промямлила Мира (Дэмиэн издал короткий смешок) и перешла к следующей картине. Они уже здесь, «бабушкино дело» зашло в тупик, так почему бы не посмотреть экспозицию. – Бог ты мой, какие огромные рога! Это же физически невозможно – такие огромные рога на такой маленькой голове! И как он балансирует на таких копытах, если их только два? Дэмиэн вновь усмехнулся. – По преданию, он продал душу демонам, и поэтому некоторым образом мутировал, чтобы напоминать их своим видом. Но да, соглашусь, у художника явно были проблемы с пропорциями. – И с алкоголем, – Мира прищурилась и наклонила голову на мгновение. – И, вероятно, астигматизм. Следующая картина занимала отдельную стену и, чтобы разглядеть её как следует, пришлось порядочно сдать назад. – Она называется «Армия мертвецов», – прочитал Дэмиэн. Безусловно, не армия пушистых пони. Скелеты с топорами и полуразложившиеся трупы во фрагментах доспехов наступали на зрителя динамичной толпой на фоне ледяного пейзажа. – Это тоже претендует на историчность? – В некоторой степени. По легенде далеко на севере существовал злобный орочий колдун, который поднимал мертвецов и отправлял их убивать живых. – Слово «орочий» в сочетании с «далеко на севере» или «злой» взаимоисключаются. – Безусловно… Таким образом он пополнял свою армию, и армия завоевывала всё новые и новые земли. – А потом? – История, пардон, умалчивает. – Потом, наверное, лето пришло, все сгнили. Хм. Следующая картина привлекла её внимание вовсе не из-за своей аляповатости и абсурдного содержания. Огромный волк с человеческими глазами поднял голову к полной луне посреди тёмных вековых деревьев. Мира почти услышала его протяжный вой в голове… И почти услышала, как шелестит крыльями сова, пролетая рядом. Название и авторство она не потрудилась прочесть. Это сделал Дэмиэн. – «Песня леса». Аноним. Интересно… Думаешь, это связано с легендой о том, что в Гилнеасе когда-то жили люди-перевёртыши? Те, что умели превращаться в зверей? Мира почти не слышала его. Ей было лень даже осмеивать очередную легенду. Листва как будто шевелилась от ветра… Сова как будто смотрела прямо на неё… – Твоя бабушка на записи сказала что-то про «побитых собак». Думаешь, это может быть связано с… – Поехали в лес, – перебила она. – Что? – Поехали в лес, – повторила Мира, с трудом оторвавшись от картины. – В смысле, в национальный парк. Погулять. – Сегодня?! Ноги уже болели. Наверное, не только у неё. – Завтра. Выспимся и поедем. Да? – Конечно. Вечером, когда Мира остановилась у двери в свою гостиничную комнату и открыла рот, чтобы попрощаться, Дэмиэн сказал: – Пойдём ко мне. – Дэмиэн, я… – У меня есть телевизор. Там целых три канала. В десять будет «Убийство в Транскалимдорском экспрессе». Говорят, хороший фильм. И я ещё не хочу спать. Никакого двойного подтекста. Не бывает так, чтоб без двойного подтекста. – Когда захочешь, чтобы он был – дашь мне знать. Ладно? Пойдём. Вызвоним обслуживание в номер. Они заказали жареных цыплят со спаржей и салатом, а на десерт – пирог с черешней. Наелись, как две свиньи, и уснули на диване перед телевизором. Кто убил министра здравоохранения Дуротара в этом самом экспрессе, они так и не узнали. Скорее всего, это был проводник… ~*~ До леса не удавалось добраться ещё три дня. Сначала была мама, которой пришлось звонить, дабы совесть не замучила, а уж этот звонок принёс неизбежный домашний обед (переходящий в ужин) с кучей родственников, на котором Дэмиэн держался удивительно уверенно и галантно, и даже принимал на себя все удары, направленные на Миру. В целом, он произвёл настолько хорошее впечатление, что мама оскорбила его не более двух раз, да и то, вероятно, по привычке и случайно. Потом был автобусный тур по старому городу и прогулки по бульварам, ибо как можно приехать в Гилнеас и не пройти через стандартную культурную программу? – Так. Всё, – сказала Мира вечером третьего дня, после того как они побывали на двух спектаклях ежегодного театрального фестиваля подряд. – Завтра едем в лес. Если кто-то позвонит мне в номер с утра, я просто не буду брать трубку. Они выехали утром, как только миновал час пик: продлили аренду авто. Дэмиэн настоял, что в лес надо ехать на весь день. А если на весь день, то нужно закупиться едой. Мира всецело поддержала. Они заехали в ближайший Мурлокос, однако обслуживание авто было закрыто. – Пройдите в зал! – крикнули им из окошка. – Там всё работает. Пришлось парковаться и вылезать. Дэмиэн пошёл делать заказ у стойки, Мира отлучилась в уборную. Вернувшись, остановилась за стеклом яркой детской комнаты: дети под присмотром нескольких взрослых отмечали чей-то день рождения. Один из столов был завален подарками, часть которых была развёрнута, а часть парадоксальным образом осталась нетронутой. Наверное, именинник и друзья отвлеклись на подвешенного под потолком волка из папье-маше. В данный момент они колотили его резиновыми битами. В основном промахивались. Волк был подвешен высоко, удары получались некрепкие, и от каждого он отлетал, вызывая очередной взрыв смеха и визга. Может быть, ей не следовало стоять и пялиться. Наверное, это было неприлично. Но она застыла у стекла и, сама не заметив, положила на него руку. Волка наконец-то добили, из его разверстого бумажного брюха посыпались конфеты в ярких обёртках, дети тут же бросились их собирать… Кто-то коснулся её плеча. – Я всё думал, ты или не ты. Из всех живых существ, обитавших во вселенной, этого человека видеть ей хотелось меньше всего. Но он, тем не менее, стоял тут, и ничего с этим поделать было нельзя. Он полысел. У него появился живот. И второй подбородок. И рубашка была идеально отглажена… Он никогда не гладил свою одежду самостоятельно. Выводы напрашивались сами собой. – Я, – сказала она и пожала плечами. Не зарычать бы. – Отлично выглядишь! Вероятно, он ждал, что Мира скажет «ты тоже». Она молчала. Правила элементарной вежливости, навыки профессии и уроки дипломатической академии выключились в ней как-то разом и наглухо. Впрочем, она быстро нащупала почву под ногами. Подумаешь, женился ещё раз. Ничего страшного. Она бы скорее удивилась, если бы Дерек остался один после развода. Какая ей, в конце концов, разница? А ведь мама говорила, он уехал из страны. Мама, как часто бывает, ошиблась. Мира натянуто улыбнулась и кивнула. – Спасибо. Стараюсь. – А я вот… Тут… – очевидно, он сильно сожалел о том, что обратился к ней. Но что было теперь делать? – День рождения… у моего сына. Столько друзей он позвал… Ужасно шумят! Я вышел развеяться, смотрю – ты. Вежливая улыбка сошла с её лица моментально, и гораздо раньше, чем он закончил объясняться. Все эти дети, что ещё минуту назад вызывали у неё умиление, теперь превратились в раздражитель. Она не желала знать, кто из них – его сын, но обстоятельства не оставили ей выбора: организатор праздника внёс торт, и пухлый мальчик в дальнем углу снова прекратил разворачивать многочисленные подарки, рванулся задувать на торте свечи под всеобщие аплодисменты. Мальчик не был приёмным. Нет, Дерек не женился на женщине с ребёнком, это был его сын – те же глаза, те же мышиного цвета волосы, та же склонность к полноте. Мира отвернулась, чтобы не увидеть ещё и новую жену. – Очень рада за тебя. Лучше бы честно сказала всё, что думает. Лучше бы не пыталась притворяться – потому что получилось у неё весьма плохо. Дереку, конечно, тоже было не по себе, но на его самочувствие Мире было откровенно наплевать. – А ты здесь надолго? – Нет, – она ждала, что на его лице появится чувство облегчения, но не ожидала, что уж настолько сильное. – Собственно, мне уже пора. – А-а-а… Тебя ждут? Мира обернулась. Дэмиэн до сих пор делал заказ, юноша за стойкой развел руки в стороны, показывая что-то. Да, юноша, тебе наверняка удастся обмануть голодного туриста и убедить его, что ваши сэндвичи с пастрами такой длины, хотя на самом деле они раза в полтора короче. – Нет, – повторила она. Ей не хотелось говорить ему правду, ей не хотелось говорить с ним, хотелось ударить его по лицу или хотя бы закричать на него. Вместо этого она ещё раз кивнула, развернулась и вышла. На стоянке молодая и очень привлекательная блондинка докуривала сигарету. Для человека с подобной дурной привычкой у неё была чрезвычайно хорошая кожа. Вероятно, выражение лица её выдало: женщина широко улыбнулась и протянула ей открытую пачку. – Мне кажется, вам нужно. «Сейчас, – подумала Мира, почувствовав себя старой уродливой развалюхой и приготовившись к новому удару под дых, – по закону подлости окажется, что это его новая жена». Сигарету она всё-таки взяла. Нервно прикурила. Сумела не закашляться. Женщина ещё раз улыбнулась ей, бросила свой окурок, затушила его каблуком, достала из сумки «фирменный сезонный пирожок Мурлокос с абрикосом и корицей», развернула яркую упаковку и, откусывая от него понемножку, пошла прочь. Хвала всем богам… Дэмиэн вернулся на пятой затяжке. В одной руке у него был большой бумажный пакет, от которого явственно пахло горячими сендвичами и жареной картошкой, в другой – картонная подставка с двумя огромными стаканами газировки. – Я и не знал, что ты куришь, – сказал он. Осуждения в его тоне, впрочем, не было. – Иногда, – отозвалась Мира и не узнала свой голос. Скрипучий, как не смазанная дверная петля. – Поехали. Дэмиэн вёл машину, она смотрела в окно. Оба молчали. Она – потому что боялась сорваться и исторгнуть из себя, как рвоту, поток ненужных признаний, сожалений и бесполезных, чрезмерно эмоциональных глупостей. Он молчал, потому что… зная Дэмиэна, вполне вероятно, что он молчал, дабы представить ей возможность всё же заговорить, не стесняясь. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, что с ней что-то не так. И он, наверное, заметил краем глаза, что к ней подходили… Но Мира держалась. Пусть и никогда раньше не переживала такого болезненного удара по самолюбию, пусть и ничего не хотела сейчас так сильно, как разрыдаться, будто пятнадцатилетняя девочка, заорать и завыть. И в лесу ей не полегчало. Её не успокоил ни запах прелой земли, ни перестук дятлов глубоко в чаще, ни тихий шорох ветра в листве. Лес пел, но Мира его не слышала. Она вырвалась вперёд, она шла по тропинке широкими, злыми шагами, яростно отбрасывая в сторону ветки, склонявшиеся к лицу. Зачем она согласилась пойти за едой? Почему именно в этот Мурлокос, если в городе их десятки? Какого чёрта так случилось, что он был именно в этом? Что за мразь, невыносимая тварь насмехалась над ней, состряпав ситуацию, которая попросту не могла быть совпадением? Мира перешла на бег. Во рту было сухо, в горле застыл ком, глаза слезились. Теперь ветки хлестали её по лицу: раз, другой, третий. Как будто лес давал её пощёчины, пытался привести её в чувство. Долго бежать она не смогла, как бы ни хотелось: сидячий образ жизни не позволяет таких драматичных поступков. Дэмиэн нагнал её на ближайшей прогалине, где Мира споткнулась о торчащий корень, рухнула на землю и, собрав пальцами пучки травы, дёрнула, закричала, но так и не смогла расплакаться. Может быть, она уже выплакала все слёзы много лет назад. Он тоже запыхался. В конце концов, он был куда старше: удивительно, что он вообще смог так быстро догнать её. По ходу дела он расплескал половину лимонада. В основном на себя. Его это, впрочем, не особенно волновало: Дэмиэн положил пакет с едой на одинокий пенёк и присел на землю рядом с ней. – Извини, – сказала она. – Сорвалась. Её трясло. И ничего не получалось сделать с этим, абсолютно ничего. – Не извиняйся. Все свои. Мира подняла голову: на ближайшей ели сидел, нахохлившись, маленький клест и смотрел, кажется, прямо на неё. Было бы так здорово, если бы он оказался говорящим, волшебным, как в книгах, и открыл бы клюв, и выдал какой-нибудь дельный совет. Или обернулся мудрецом и… В общем, с тем же результатом. Дэмиэн тоже его увидел и истолковал всё правильно: сунул руку в пакет, отломал кусок багета с говядиной, хлеб бросил птице, пастрами сжевал сам. Клест сиганул с ветки, перехватил угощение и улетел. Магии не бывает, перевёртышей не бывает, волшебных автомобилей и птиц не бывает, и вообще, жизнь – дерьмо. – Почему ты любишь мясо? Из всех вопросов она задала самый неожиданный. Просто испытывала потребность что-то сказать. – Прости? – Ты. Любишь мясо. Почему? Это нетипично. Для кальдореи. – Не знаю даже, – сказал он. – Вкусно потому что. Они немного помолчали. Мира всё ещё не двигалась с места, она делала глубокие вдохи. Пахло травой и хвоей. – Расскажешь? Почему-то из его тона она сразу поняла, что Дэмиэн всё-таки видел её с бывшим мужем. Что эту сцену он тоже истолковал правильно – просто подробностей не хватало. Она выдохнула. Интересно, это лес с ней сделал? Если бы они сейчас сидели в ресторане или в комнате гостиницы, она бы отмахнулась и промолчала. – Были молоды. Очень молоды. Он не хотел детей. Сказал, что это его условие – поженимся, но детей не будет. – А ты? – спросил он, когда Мира остановилась, чтобы ещё раз вдохнуть запах леса. – Я не знаю. Не помню. Кажется, думала, что это изменится, что он изменится. Или мне на тот момент было всё равно. Я не задумывалась. Мы нормально жили несколько лет. Сначала учились, потом вкалывали как волы. А потом я забеременела. Случайно. Мира помнила тот вечер лучше всех других: и гробовую тишину, и осуждение в его глазах, и то, как он встал и начал ходить туда-сюда по кухне, будто заведённый, и молчал, и молчал, и молчал, пока она молилась, чтобы он произнёс хоть что-нибудь, и потом он наконец-то остановился и сказал: «Я знаю человека, который знает человека… Деньги я дам». Дэмиэн остановил её жестом. – В Гилнеасе же… искусственное прерывание… – Запрещено, да. Понимаешь, в чём парадокс? Они запрещают и этим вовсе не спасают жизни. Они просто увеличивают количество нелегальных абортов. И последствий. Которых можно было бы избежать. Если бы всё это делалось не в грязном подвале, а в стерильной комнате больницы. Она согласилась, потому что боялась одиночества. Боялась, что он уйдёт. – Господи, я сейчас даже под дулом ружья не вспомню, почему я так боялась его потерять. Он же… просто… Господи. Некоторое время всё было нормально. Дерек сидел у её кровати, молчал. Она молчала, плакала, спала, боль глушила уколами. А потом температура подскочила почти до сорока и вместе с кровью потёк гной. Врач сказал – инфекция. Врач сказал – нет другого выхода, надо удалять. Мира спросила – что удалять? Врач сказал – всё. Всё удалять. Через две недели, когда её выпустили из больницы, она собрала вещи в один большой чемодан и уехала к маме. Развод длился больше двух месяцев. Дерек всё отказывался подписывать бумаги. Думал, что она одумается и вернётся. – Он не хотел детей, понимаешь? Никогда их не хотел. Он говорил это миллион раз. А теперь у него сын. Ту, другую женщину, он не отправил делать аборт. Он не бросил её. Мира вскочила. Ей больше не хотелось сидеть. Надо было снова побежать, снова дать веткам отхлестать себя. Дэмиэн, наверное, мог сказать что-нибудь вроде «Люди меняются» или «Всё это в прошлом, а прошлое надо хоронить». Какую-нибудь банальность, которую люди говорят, когда им на самом деле наплевать, когда не хочется выслушивать чужие горести, а хочется взять здоровенный сэндвич и сожрать его, лёжа на траве и запивая лимонадом, и не думать о плохом. Вместо этого Дэмиэн схватил её за бёдра, всё ещё сидя на земле, развернул к себе, поднял край её блузки и обнажил край этого огромного, уродливого шрама крест-накрест. Это было настолько неожиданно и произошло так быстро, что Мира, кажется, едва успела подумать над тем, что происходит, а потом он поцеловал этот шрам, и обнял её ноги, и сказал «ты не заслужила этого», и она решила не вырываться, и погладила его по волосам, и вдруг заметила, что он седеет. И Мира наконец-то расплакалась и упала на колени. Дэмиэн обнял её и позволил ей плакать до тех пор, пока она уже больше не могла проронить ни слезинки. – Ты, – сказал он, укачивая Миру и терпеливо дожидаясь, пока она закончит трястись, – не заслужила эту боль. Кажется, он говорил это не только ей. Кажется, он говорил это и себе тоже. – Ты слишком хороший, – сказала она. – Ты слишком хороший и ты ешь мясо, что-то здесь не так. Дэмиэн улыбнулся. – Я наращиваю моральный капитал заранее. Придёт день, и ты, вероятно, узнаешь обо мне то, что тебе не понравится. Она отстранилась и вытерла нос рукавом: соблюдать церемонии в его присутствии не хотелось. Это всё ненужное, наносное. – Может быть, – её уже ничего не удивит. – А может быть, нет. Может быть, меня теперь всё и всегда будет устраивать. Послушай… – Да? – Давай просто посидим здесь. Просто посидим. Послушаем лес.