Песни леса

«Они были раньше, они будут снова. Они ушли, но они вернутся. Они – часть нас, и никто не сможет их в нас искоренить. Они вернутся тогда, когда мы будем к этому готовы». Дэмиэн Найтбёрд «Город в Облаках», 607 гкк Когда ей стало невмоготу, она прикусила собственный хвост. Кто-то когда-то так делал, и от этого кого-то она родилась. Боль привела её в чувство и Мира, поскуливая, распрямилась и встала на задние лапы. В свете луны, на той же ветке, где раньше сидел клёст, она увидела его. Он был маленьким, мохнатым, он казался беспомощным, и у него было почти человеческое лицо. – Я думала, тебе нельзя возвращаться. – А разве я вернулся? – бес встал и, ловко балансируя на ветке, прошёл вглубь ветвей, к стволу, спустился по нему на землю и сел в траве. – Ведь меня здесь нет. Это просто сон. Но ты вернулась. Я всё ждал, что ты вернёшься в этот лес. – Ты объяснишь мне, что произошло? У меня очень много вопросов. – Откровенно говоря, ничего интересного не произошло. Правда. Они ушли, они думали, что откопали всю магию из земли, забрали с собой. – А это не так? – Нет. Просто, понимаешь, магия – она как кровь в венах. Её можно, конечно, высосать полностью, но тогда обладатель вен умрёт. Мир умрёт. А поскольку мир не умер… – Значит, магия осталась? – Конечно. Её просто нужно… Как бы это получше… Расшевелить… Заново. Ты помнишь эти коричневые пастилки, которые тебе давали в детстве? Ты их очень любила. – Шоколадные ириски? Конечно, помню. – Это были не ириски, и делали их вовсе не из шоколада. Это была сухая бычья кровь с сахаром. Её пасть моментально наполнилась слюной. – Ясно, – сказала она, сглотнув. – У меня была анемия в детстве. Малокровие. – У Миры было малокровие, и у мира было малокровие. В общем, всё это поправимо. – Но как? – Потихоньку. Потихоньку… Теперь они перестанут следить. – За мной? Кто за мной следит? – Да уже никто. Сейчас уже никто. Так что ты сможешь немножко покормить мир. И ты, и он. Мира обернулась. На поляне за её спиной спал, посапывая, огромный бурый медведь, и на его лбу отпечатался полумесяц. – У меня… у нас никогда не будет детей. – Это не имеет значения. Бес протянул ей маленькую когтистую ручку, и Мира взяла её в свою огромную пятипалую лапу, и сжала её. – Это как маленькая искорка. Плохие люди ждут, что она блеснёт в темноте, чтобы погасить её, потому что так им велели те, кто ушли. Но они не погасят. Они больше не смотрят в твою сторону. А те, что ушли… Теперь им без вас тоскливо. Они хотят поговорить с вами, а им не позволяют. Но ничего. Это не страшно. Со временем они смогут к вам пробиться. Поломают свои же барьеры, и поговорят. И ты им обязательно поможешь. Ты ведь будешь хорошей и поможешь им? – Я ничего не понимаю, – призналась Мира. – А ты послушай. Мира подняла мохнатую голову и навострила уши. Звуки леса, поначалу сливавшиеся в какофонию, начали обретать индивидуальные черты. Она слышала каждую птицу, каждую землеройку, каждую еловую ветку и каждое насекомое. Лес пел, и она была его песнями. Так же как была горячим воздухом, летевшим прочь из Стальгорна по всегородской системе вентиляции; холодной солёной водой, бившейся об нефтяные вышки в двадцати милях от берегов Кезана. Она была бесконечными песчаными пляжами Дуротара, стрекотнёй сверчков в ячменных прериях Вестфола, криками попугаев на острове Зандалар, шелестом золотых листьев Квель’Таласа, снежными шапками на вершинах Когтистых гор, медузами в подводных руинах древнего храма, ветром, который подарил Ревущему Фьорду своё имя. Она помнила, видела, знала всё, что помнил и знал Азерот с самого начала времён. – Я не буду этого делать, – сказала она бесу. – Ты хочешь, чтобы я это сделала, но я не буду. Я знаю, чьего ты племени, демон, и я знаю, чего ты хочешь. Она кормила тебя, любила тебя и думала, что ты её друг… Но ты никогда не был её другом. Нет. Я не сделаю этого. Мир останется таким же, какой он есть сейчас. Они ушли, чтобы мир стал лучше. И он стал. Он нравится мне таким. Бес зарычал, глаза его вспыхнули зелёным огнём, но Мира, не мешкая ни мгновения, схватила его острыми зубами и перекусила пополам. Бес обмяк в её пасти, а после исчез, оставив только привкус серы. Потом Мира проснулась и перестала помнить. Дэмиэн спал рядом. На его лоб из зазора между занавесками в гостиничной комнате, куда они вернулись и в которой остались вдвоём без лишних слов и признаний, светила луна. Он пошевелился во сне, всхрапнул, отвернулся, и забрал луну с собой. Мира прижалась к его спине, и уснула, и снов больше не видела ни этой ночью, ни в самолёте. ~*~ В Обердине ничего не изменилось. Погода оставалась промозглой и пасмурной, не произошло сенсаций и катастроф. Культурный центр при посольстве тоже работал как раньше: набирали учеников на осенние языковые курсы, Ринсдейл потел, нервничал и мечтал уйти на пенсию, бухгалтеры сплетничали о новом молодом и привлекательном после, Митци, как и прежде, заваривала очень вкусный чай. Только всё это – даже сплетни, шум, нервотрёпки и бормотание начальника – Миру больше не нервировало. Всё это было ей почти что в радость. Она не могла до конца объяснить, почему, и дело было, наверное, не только в том, что она, сама не понимая как, ввязалась в близкие отношения с мужчиной и совершенно не жалела об этом. Нет, было что-то другое. Что-то ускользающее. Что-то, почти не связанное ни с ней, ни с Дэмиэном. Она хотела поговорить с ним об этом, когда он впервые пригласил её в свой дом – большой каменный дом за городом, но увидела, едва переступив порог, его задумчивое и побледневшее лицо, и совсем забыла о том, что хотела сказать. – Что случилось? Всё в порядке? – Да, – Дэмиэн поцеловал её в щеку. Его губы слегка дрожали. – Сейчас в порядке. Я просто… Я решил, что должен сказать тебе. Он взял её за руку и провёл через широкий, прохладный коридор, вглубь дома, в заставленную стеллажами гостиную. Там он остановился и посмотрел в пол. – Дэмиэн? – Послушай, то, что ты там увидишь… Я достаточно доверяю тебе, но всё же не могу не попросить лишний раз. Пожалуйста, никому ни слова. Это тайна. Семейная. – Там случайно нет кучи трупов? – сказала Мира и кисло улыбнулась. Она не нервничала. Подозревала, что за дверью находится сейф с каким-то предметом, который эта семья окружила ореолом таинственности и считает бесценным магическим артефактом. Да что там, Мира была почти уверена. – Нет. – Ну тогда открывай. Обещаю никому ничего не говорить. – Подожди. Дэмиэн протянул руку к стеллажу и, почти не глядя, вытянул книгу. Затем-то отдал её Мире. Это оказался справочник съедобных грибов. – Тебе понадобится. Чтобы понять. – Справочник? Э-э-э… Грибов?! Дэмиэн, к её удивлению, дверь не отпер, а постучал в неё. Им открыл крепкий, широкоплечий молодой человек в бежевом халате. Такие Мира видела на младшем медицинском персонале в местных больницах; врачи носили салатовую форму. – Она со мной, – пояснил Дэмиэн. – Не спит? – Нет, – сказал медбрат. – Заходите. О ком это он? В комнате, пропахшей антисептиком, не было ни трупов, ни сейфов, ни магических артефактов. Старинный дубовый шкаф закрывал половину стены. У занавешенного окна стояла кровать. Справа – пара стульев, стол, заставленный склянками с лекарствами и стопками журналов и газет. Напротив – декоративный камин с электронагревателем, а также кресло перед ним. В кресле с высокой спинкой, лицом к камину, кто-то сидел. Мира заметила, как Дэмиэн кивнул медбрату. Последний вложил что-то в руку тому, кто сидел в кресле, и развернул его. – Здравствуйте, – сказала Мира Найтбёрду-старшему (а это был именно он). – Вы заболели? Мне очень жаль. Что с вами стряслось? Найтбёрд-старший молчал и мягко улыбался ей. Что он здесь делал? Почему жил в доме сына, если вроде бы с сыном не разговаривал? И его сын был достаточно благороден, чтобы нанять приболевшему отцу медбрата? Последний в этот момент как раз вышел из комнаты и аккуратно, почти беззвучно, закрыл дверь. – Подойди поближе, – сказал Дэмиэн каким-то глухим, замогильным голосом, словно ему было стыдно и тяжело говорить. Мира без вопросов подошла. От Найтбёрда-старшего остро пахнуло старостью, лекарствами и отчаянием. Он умирает? В этом их тайна? Конечно, это ужасно, но разве следует из-за таких вещей брать с неё обещание, что она никогда и никому об этом не скажет? Нет, безусловно, учитывая то, как она относится к этому странному и напыщенному… Найтбёрд-старший молча взял из её руки книгу, открыл, поставил загогулину на форзаце, вальяжно улыбнулся и отдал книгу обратно. – Простите, зачем вы это сделали? Я пришла не за автографом. Дэмиэн положил ей руку на плечо и ответил за отца: – Потому что он больше не способен делать ничего. Он даже не понимает, что мы здесь. Скорее всего, не понимает, кто я такой. Он не может есть, мыться и справлять нужду самостоятельно. Практически единственное, что он может сам… Это вот. Раздавать автографы. – Но… – Мира хватала ртом воздух, словно рыба, выброшенная на берег. – Но… – Это продолжается уже много лет. – Но… конференции? Кто ездит на все эти конференции? Отчего-то первым вопросом, сорвавшимся с её губ, был именно этот. Какого чёрта именно этот?! Дэмиэн глубоко вздохнул. – Его ассистент. Как официальный представитель. Мы придумали эту историю… Что мой отец не желает напрямую общаться с коллегами и прессой… Он всегда был довольно эксцентричным, пусть и не в такой мере. Но все поверили… Пока книги выходят регулярно… – А интервью? – Тоже ассистент. И я, – сказал Дэмиэн. – По телефону. У Миры закружилась голова. Было ощущение, словно винтики в поломанном механизме резко и со звоном вкручиваются на свои места. О, Господи. – Это ты, это всё время был ты. Ты писал эти книги. Ты – настоящий Дэмиэн Найтбёрд. Все эти монументы, «ушельцы», магия… Это был ты! Он поджал губы, покачал головой. – Я не знал, как сказать тебе самое главное, поэтому решил показать. А остальное… Остальное я вполне могу объяснить. Давай вернёмся в гостиную. Я не могу долго… Он не договорил. Да и без слов, в общем-то, было понятно. «Не могу долго оставаться рядом с ним». «Не могу подолгу находиться здесь». «Не могу долго вдыхать этот запах». Мира молчала и всё смотрела на его отца. И как она сама не догадалась? Этот рассеянный взгляд, резиновая улыбка, не сходившая теперь с его лица, неестественные манеры. Она должна была догадаться. Неужели никто не догадался?! – И кто знает об этом? – Я, его сиделки, горничная, лечащий врач и ассистент. Все они подписали документы о неразглашении. – А родственники? – Их нет. У мамы было много родни. Но с тех пор, как её не стало, они списали нас со счетов. – Ты хочешь, чтобы и я подписала документы? – Нет. – В таком случае, какое место я занимаю в ряду тех, кто знает? – Место человека, которому я доверяю, – просто сказал Дэмиэн. – Ты открыла мне то, что, с твоих же слов, сделало тебя. Я должен был показать, что сделало меня. Это честно. – Спасибо, – неожиданно для самой себя отозвалась Мира. – Идём… Вернувшись в гостиную, она ненадолго застыла у стеллажа, бездумно потирая корешок книги. Дэмиэн сел на стул около радиолы. Через некоторое время Мира вернула книгу на место и села рядом с ним. Они помолчали ещё немного. – Это началось много лет назад. Сначала он просто забывал какие-то вещи. Где что оставил, кому что сказал. Я тогда учился в аспирантуре за рубежом, приезжал домой раз в семестр и на лето. Его ассистент писал мне. Каждое следующее письмо было всё более тревожным. Но тогда это развивалось очень медленно. А потом, когда я вернулся сюда и пошёл на работу в издательство, всё медленно покатилось с горки. Он затягивал сроки. Бродил по комнатам в исподнем. Искал по дому что-то, не ел, не спал. Это тянулось годами. У него начали случаться истерики. Он ломал вещи, калечил себя, принимал меня за какого-то злодея, шпиона... А потом, в короткие моменты просветления, плакал, умолял никому не рассказывать, умолял сохранить его репутацию. И я пообещал ему, я поклялся, что не расскажу. Не знаю, зачем. Наверное, просто потому что он попросил… Тогда мы и начали придумывать эту историю. Тогда я и… Дэмиэн замолк. Он был неестественно бледен и смотрел в пол. – Начал писать его книги за него, – помогла Мира. – Да. Вместе с его ассистентом, которому пришлось значительно поднять жалованье. Это было не так уж и сложно. Взять какую-нибудь сказку или городскую легенду, раскрутить её до абсурдистского уровня. Налить воды, налепить домыслов, прибавить парочку фактов, чтобы выглядело правдоподобно. Сделать так называемые шокирующие выводы. Я ведь учился на публициста. Писать всё это было не так уж и сложно, – повторил Дэмиэн. – И по почте то и дело приходили какие-то документы с совершенно бредовыми идеями. У отца много лет были таинственные анонимные осведомители… Это помогало. Они помолчали ещё немного, и оба – об одном и том же. – Ему становилось хуже. Из дома мы его выпускать перестали. Придумывали интенсивную работу над новыми книгами, которая не подразумевает контакта с прессой. Наняли сиделок. Установили звукоизоляцию. Он кричал… Беспрестанно звал на помощь. Не знаю, кого. Не знаю, какой помощи он ждал. От меня? Я никак не мог ему помочь. Иногда приходилось вязать его ремнями к кровати… Мне кажется, кто-то уже подозревал… Дэмиэн нервно протёр лицо рукой. Пальцы его дрожали. – Было, знаешь, и тогда пару раз, что он успокаивался, начинал узнавать меня. Вспоминал какие-то моменты из моего детства или то, что было ещё до моего рождения. Рассказывал об этом. А то, что было минуту, час, день назад – то не помнил. Мы пробовали разные экспериментальные программы, лекарства… Но врач тоже был бессилен. Ведь это… – Я знаю, – сказала Мира. – Знаю. Слышала о таком. Господи, такого даже врагу не пожелаешь. Годами смотреть, как родной человек теряет рассудок, и не иметь возможности помочь ему, остановить этот неумолимый процесс. Ведь правду говорят, что от этой болезни страдает больше всего не сам больной, а окружающие. – Если бы магия существовала, она бы его вылечила. Но магии нет. Нет, и точка… Я больше не верю… Нельзя… – он судорожно помотал головой. – Нет, – почти что крикнула Мира. – Нет, это не имеет значения. Не говори сейчас о магии. Не говори. – Врач сказала – его мозг постепенно превращается в дырявую губку. Что рано или поздно не останется почти ничего, кроме… дырок. Однажды он перестал узнавать меня совсем. Перестал вставать. Перестал есть самостоятельно. Начал ходить под себя. Он просто не помнил, что нужно делать, как это делать. Всё, что он мог – это ставить закорючки на любом листе бумаги, который ему предлагали. Папа всегда писал только от руки. Терпеть не мог печатные машинки. Но однажды я обнаружил кое-что. Если я ему говорил, что мы идём встретиться с мамой, он чудом вставал и шёл куда указано. Никакие другие триггеры на нём не работали. Однако через несколько минут он всё равно забывал, куда мы идём. И вот тогда и случился скандал… Элейра Амиди. Мира слышала этот псевдоним. То была одна из самых известных книжных критиков (или, скорее, критиканов) страны. Свою настоящую фамилию она тщательно скрывала. Элейра прославилась тем, что всегда порола правду-матку, не стеснялась в выражениях и без конца высказывала непопулярное мнение. Не исключено, что только ради эпатажа, потому что ругала она всё популярное, независимо от качества. За это её ненавидели. И за это ей отлично платили. – Добралась до его… До наших книг. Размазала по стенке, смешала с грязью. Споры в прессе кипели неделями, затем она пошла на радио и добавила там. Причём не где-нибудь, а в «Субботнем шоу с Камиллой». Его слушают десятки, если не сотни, тысяч. Ты не представляешь, как я радовался. Это был прекрасный повод. Я написал открытое письмо от имени отца, на публикацию которого в «Литературном Вестнике» сам же и дал отмашку. Самое напыщенное, эгоистичное, высокомерное дерьмо, которое мог состряпать. Что если вы, неблагодарные скоты, меня так ненавидите, то отныне никаких личных встреч с журналистами, а интервью – только на заранее заготовленные вопросы и только через официальных лиц. Мол, не нужны мне ни ваши конференции, ни ваши награды, ни лицемерные рукопожатия, я борюсь за правду, а вы все идите к демонам. И знаешь что? Продажи после этого подскочили как напружиненные. А мы тем временем отшлифовали эту легенду. Убедились, что не будет утечек. Хотя готовились, что всё обнаружится, когда поддались на уговоры поклонников и устроили первую раздачу автографов после перерыва. Мы тогда его помыли, одели… Я сказал – пошли, встретим маму. И он пошёл. Я довёз его до заднего входа в книжный магазин. Снова говорю – идём, там мама. Он опять пошёл. И опять забыл почти сразу. Мы посадили его за стол, дали ручку, запустили поклонников и начали молиться. Видимо, довольно хорошо молились, потому что всё обошлось. Ты видела, как он улыбается почти каждой женщине с книгой? По-моему, он в каждой видит маму… Говорить при этом он не может. И не говорит. Ставит свои закорючки, и всё. Но потом возникла другая проблема. Магородки. Мира слушала всё это с комом в горле и едва сдерживала слёзы. Вот он, Дэмиэн, прежде на вид такой расслабленный и спокойный, но, получается, долгие годы жизни он ходил по битому стеклу. Она и не представляла, какие колоссальные моральные силы нужны, чтобы нарастить этот каменный фасад, когда в твоей семье происходит что-то настолько ужасное, когда вся жизнь превращается в один бесконечный стресс. – Они, видимо, сформировались из числа тех, кому понравилась вся эта фальшивая независимость от чужого мнения. Тех, кто поднял нам продажи уже после помоев Элейры. Папа им казался таинственным, уникальным, а потому – привлекательным. И они напридумывали чёрт знает что на основании этих книг. Создали чуть ли не секту. Причём они, по иронии, подобрались ближе других к правде, потому что некоторые из них верят, что мой отец вовсе не один, что это какое-то тайное элитное общество посылает им сигналы и руководства с помощью книг. Этот их предводитель… Я знаю, это кошмарно, но я даже задумывался, не прикончить ли его… Хотя тогда они бы точно подумали, что существует какой-то заговор… Мира, прости, – неожиданно добавил он. – Не за что извиняться, – совершенно искренне ответила она. – Есть за что. Впрочем, об этом позже... Я много раз отправлял им письма от имени отца. Просил не устраивать акции протеста, указывал на то, что в книгах не было призыва «вернуть магию». Но, мне кажется, это движение к тому времени уже обрело свой разум, а мой отец перестал быть для них гидом. Он стал чем-то вроде талисмана, не более. Они помолчали ещё немного. Мира просто не знала, что сказать, а Дэмиэн, очевидно, собирался с силами. – Возможно, это абсурд, но со временем мне стало интересно то, что отец исследовал. Точнее, думаю, я заставил себя этим заинтересоваться, потому что у меня не было иного выхода: это стало всей моей жизнью. Лучше интересоваться, чем каждую секунду терпеть, сжав зубы. И я решил для себя, что где-то там действительно есть крупица правды. Потому что, например, я надеялся и надеюсь, что правда сможет как-то повлиять на Магородков, и её надо найти… Но в первую очередь из-за того же, что отца заставило писать. За день до того, как мама погибла, она позвонила мне… Она работала вахтами, на Хиджальском радиотелескопе. И однажды она позвонила мне посреди ночи и начала буквально кричать в трубку, что я теперь сын самой лучшей мамы на свете, ведь она только что совершила невиданный научный прорыв и самостоятельно поймала сигнал с другой планеты. И что это был не просто сигнал, а самое настоящее послание, в котором говорилось… – Дэмиэн вдруг замолк. – Что говорилось? – Знаешь, я не верю, что она погибла случайно. Мне кажется, её убили. Сначала думал, что это совпадение, но папа был уверен… И убедил меня… И… – Дэмиэн, что там говорилось? – Там говорилось: «Мы ушли ради вас. Не пытайтесь вернуть магию». Больше ничего. Эти две фразы были закольцованы, повторялись на одной и той же частоте бесконечно. Я хотел потом узнать, проверяли ли эту частоту другими радиотелескопами. Но везде глухая стена на эту тему. Абсолютно везде. А с помощью любительской техники узнать невозможно. Всё, что я смог узнать наверняка, это то, что данная частота запрещена к использованию для любых трансляций, и была запрещена всегда. И что это, вроде как, исключает возможность ошибки или розыгрыша. А поскольку я, мягко говоря, не особо хорошо разбираюсь в точных науках… Я думал найти опытного астрофизика, заинтересовать его. Но ведь на следующий день после этого звонка мама погибла в автокатастрофе. И я думал: а что если и я тоже вот так, вроде бы случайно, погибну сразу после того, как открою рот? Поэтому я продолжал тихо слушать, читать, изучать. С львиной долей скептицизма. – А ведь это было бы так романтично, – отрешённо сказала Мира. – Если бы оказалось правдой. Узнать, что кто-то открыл червоточину, ведущую на другую планету, основал там новую цивилизацию, дошёл до нашего уровня технологий и решил послать нам привет. Дэмиэн покачал головой. – Некоторое время и я так думал. А потом мне стало страшно. Это не привет, а предупреждение. «Мы ушли ради вас». Именно это было написано на «даларанских камнях». – Даларанских камнях? Что это? – Археологи находили камни в районе Кристальной Гряды, где была высечена эта фраза. Потом какой-то чудак сказал, что делал это шутки ради. Но я почему-то не поверил ему. Почему-то подумал, что его заставили сказать это. Занятно, да? – он усмехнулся. – Я начал превращаться в параноика, как и мой отец. Но… «Мы ушли ради вас» звучит как «ради вашего благополучия мы пошли на эту жертву». Это и печально, и немного жутковато… – Да, – согласилась Мира. Уж кому-кому, а Дэмиэну, конечно, было хорошо известно, каково это – идти на жертву ради других. Ради другого. Положить всю свою жизнь на алтарь служения легенде просто потому, что близкий человек попросил уберечь его от позора. – Интересно, если они действительно ушли, то почему? Ты думал об этом? – Мира. – Что? Дэмиэн взял её лицо в свои ладони, наклонился и коротко поцеловал. Губы его были сухими, но уже не дрожали. После этого он прижал её к себе, и несколько секунд Мира прислушивалась к тому, как его бешеное сердцебиение слегка унимается. – Мы, наверное, никогда не узнаем точно. Но представь себе, – тихо сказал Дэмиэн, продолжая обнимать её, – что в мире существовала какая-то энергия, ныне неизвестная науке, непостижимая. И эта энергия давала неограниченную власть тому, кто ею владеет. Может быть, из-за неё – и только из-за неё – начинались кровопролитные войны, в которых гибли невинные. Быть может, однажды власть имущие решили совершить альтруистичный поступок, перенести свои войны куда-нибудь ещё… – Я бы не хотела переноситься куда-нибудь ещё. Даже если бы могла, – глухо отозвалась Мира, уткнувшись лицом в его джемпер. – Это не всё, – Дэмиэн отстранился. – То, за что я извинялся… Я понятия не имею, как у нас оказался этот документ. Я тогда ещё был совсем молодым. Отец раздобыл какой-то «старинный список», – Дэмиэн показал кавычки пальцами, – в котором фигурировали фамилии семей, якобы всё ещё имевших магические способности. И я запомнил некоторые, в основном иностранные. И когда я услышал твоё имя, когда ты представилась ему… – В этом списке была моя фамилия? Дэмиэн кивнул. – Я потом проверил ещё раз. Там было написано: «Моравец-Макфарен-Литхольм». У Миры слегка прихватило сердце. – Всё это – фамилии моих предков. У меня редкая фамилия, но… Послушай, это ведь исключает возможность совпадения. – Именно. Я правда не знаю, что это за список и откуда он взялся. И я… Прости, мне стало интересно. Но это было только изначальной мотивацией. Я и не подозревал, что случится история с музеем. Просто совпадение. Странное и уникальное – но совпадение. Ради всего святого, прости меня. Это столь многое объясняло. Но Мира не испытывала ни злости, ни обиды, ни стыда. – Во-первых, никаких магических способностей, как ты можешь убедиться, у меня нет. Во-вторых… Скажи честно, – Мира улыбнулась и погладила его по колючей щеке, – ты ведь думал, что всё случится так: я устрою истерику, начну кричать, что такое поведение непростительно, и что это хуже, чем встречаться со мной на спор, а потом убегу? Дэмиэн грустно усмехнулся. – Нет. Я был почти на все сто уверен, что ты отреагируешь именно так. Но извиниться был обязан. Ведь я хорошо воспитан, – с явной иронией закончил он. Да. Своим отцом. С которым он на самом деле никогда не ссорился, не разъезжался, которого всегда любил. Ради репутации которого превратил свою жизнь в бесконечную нервотрёпку. – Ты мне действительно очень дорога. Все эти годы у меня было ощущение, что у меня удавка на шее. А с тобой стало как-то… Легче дышать. Спасибо тебе за это. – И тебе спасибо. Не только за честность. За всё. – И что теперь? – Теперь? – Мира нахмурилась и почесала затылок. – Теперь пойдём чего-нибудь съедим. Желательно – чего-нибудь плохо прожаренного. ~*~ В посольстве Штормграда недавно сделали ремонт. Полы выложили дубовым паркетом, стены обклеили импортными моющимися обоями, сменили всю мебель. В прошлый раз, когда она приходила отчитываться, ремонт ещё кипел. Сейчас всё закончилось, и только слабый запах краски и лака в пустых коридорах напоминал ей о том, что здесь, в самой глубине посольства, может быть шумно. Агент Л-Г-24, или просто Двадцать Четвёртая, сидела на новом мягком табурете у входа в кабинет атташе по культуре. Никто не знал правду о нём, все думали, как это обычно бывает, на военного атташе. И на бухгалтера. И на тех, кто числился уборщиками, хотя они и в самом деле были уборщиками, а вовсе не шпионами. И никаких тайных планов не имели. Она держала в руках толстую папку с бумагами и злилась. Оператор специально заставлял ждать, и это, учитывая её характер, перечёркивало возможность цивильной, вежливой беседы. Она и без того собиралась ему нагрубить – Оператор был толстым, тупым и слабым, и не терпел хамства, он ломался от хамства, это всегда её забавляло, – но теперь нагрубит в любом случае, из принципа. Когда он появился в конце коридора и Двадцать Четвёртая смерила взглядом его (и рисовый пирожок в его руке), Оператор немедленно пошёл быстрее. – Извините, – залебезил он, шаря по карманам в поисках ключа. – Обед… Сейчас время обеда. Двадцать Четвёртая молчала. В кабинете она без приглашения села на своё обычное место и с некоторым удовлетворением поглядела, как он ищет, куда бы спрятать недоеденный пирожок. Наконец Оператор водрузил свою жирную задницу в кресло и сложил свои толстые маленькие ручки на столе. – Прочитал ваш отчёт… – начал он. – У меня… если позволите… Есть вопросы. – Их быть не должно. Оператор пригладил полтора волоска на лысине. – Понимаете, мы, конечно, можем снять вас с неё. Но тогда вы несёте полную ответственность, если… – Я не прошу вас снять меня с неё, – перебила Двадцать Четвёртая. – Я извещаю о необходимости полностью снять с неё слежку. Вопросов быть не должно. В отчёте всё изложено. – А её партнёр… Сын этого писателя… – Вы и за партнёром следите? – Нет. Вранья она не уловила. Ну, не следят, и прекрасно. – Её партнёр ещё более зауряден, чем она сама. А писатель скончался на прошлой неделе. Я была на похоронах. Инсульт. – Знаю, – кивнул Оператор. Разумеется, знает. Пресса воет от горя и надрывается до сих пор. Хотя и за отцом они вряд ли следили. Они любят таких полоумных: в конце концов, это только поддерживает их легенду. Пусть кому-то может показаться иначе… Любят и не трогают. Более того, кидают ему фрагментарные подачки. Ничто так не отталкивает народ от идеи, ничто не доказывает её лживость и несостоятельность лучше и эффективнее, чем оголтелые фанаты теорий заговора или те, кто возводит сказку в статус истины. Конечно, Организация рано или поздно займётся «Магородками», если последние начнут отбиваться от рук. Займутся, но уже без её участия. И сей факт её вполне устраивал. – Так что? Меня снимают с Моравец? – Это… М-м-м, это пока не решено. – Господин Оператор, – процедила она сквозь зубы. – По целям здесь решение принимаете вы. Не думайте, что я этого не знаю. Я предоставила вам отчёт. Вы с ним ознакомились. Я дала вам на это много времени. – Вы пришли за ответом? – пространно отозвался он. Ну и дебил. Как он вообще получил эту работу?! Чёртов непотизм. – В том числе. Но ещё я пришла для того, чтобы вручить вам кое-что. Она толкнула папку с бумагами через стол. Оператор едва успел поймать. Господи, какой же он толстый и неуклюжий… – Необходимо, чтобы данный проект был передан в штаб-квартиру. В нём изложено то, что я думаю о нашей работе и что считаю нужным реформировать. Оператор взвесил толстую папку в руке. – И… эм-м, что же вы думаете? – Я думаю, что нам давно пора сменить курс. Найти новую мотивацию. Переквалифицироваться. Всё в этом роде. Потому что, господин Оператор, мы отупели и разжирели. Мы выполняем не крайне важную для мировой безопасности работу, а ритуал. В котором давно не видим смысла. Ну что вы так смотрите на меня? Вы на себя посмотрите. Со стороны. Хоть раз. И подумайте головой. Меня уже тошнит от этого вездесущего «они ушли ради нас». Они ради себя ушли! Нашли отдалённую планетку с клёвыми ресурсами и свалили на неё, оставив позади всю чернь, которая им мозолила глаза своим ужасным отсутствием магических, блядь, талантов. «Пылающий Легион»! Мировая угроза тотального уничтожения демонами! Которые летят на магию как мухи на дерьмо! Необходимость сберечь не-магов! Единственный выход! Бла-бла-бла! Вы сами вообще верите в этот бред? – Достоверно задокументировано, что... – Шнакументировано! – перебила она, всё больше распаляясь. – Наших далёких предков жестоко наебали. Группа ксенофобов из-за какой-то дурацкой прихоти или в качестве злой шутки оставила нас караулить тех, кто имел наглость выбрать свободу. И вот трясёмся мы над ними, из поколения в поколение выполняем заветы этой горстки мудаков-элитистов, мол, тайну хранить, ни в коем случае никакую магию обратно не пускать, всю группу риска отслеживать, пока каждый из их родов не вымрет окончательно, а то и поспособствовать этому самому вымиранию… Оператор поёрзал. Кажется, он раздумывал, не встать ли. С тех пор, как она произнесла «разжирели», он хмурился в три раза сильнее обычного. – Я достаточно уже терпел ваше хамское… Она пригвоздила его к стулу. Взглядом. Она умела смотреть страшно. – Ещё немного потерпите. Итак, что мы имеем. Никакой магии нет, да и не будет, потому что они взяли её с собой. Всю до последней капли. Десять с лишним лет собирались, прочёсывали каждый огород и каждую яму, кого-то убеждали, а кого – силком тащили. Вытянули всё из земли, как кровь из вен. Подтерли мозги и архивы, уничтожили улики, наплодили псевдоархеологического дерьма для будущих ребекк бейнбридж. А потом заперлись в своём дурацком городе-в-облаках, открыли коллективными усилиями дырищу в пространстве и – бай-бай. Оставив вас – ах, простите, нас – следить за теми, кто сумел спрятаться от них и ни в какие дырищи лезть не пожелал. Список даже для удобства составили! Который мы, как идиоты, обновляем до сих пор! И вот что? Это разве не ритуал? Зачем мы продолжаем это бессмысленное разбазаривание штормградского бюджета? – Если вас не устраивает ваша работа… – Если меня не устраивает моя работа, – в который раз перебила она, – я принимаю меры для того, чтобы она начала меня устраивать. Посему – эта папка. Если вместо того, чтобы переслать её наверх, вы решите досрочно окончить моё членство в Организации с помощью петли, бритвы, «несчастного случая» или шальной пули – пожалуйста, попробуйте. Хотите, я расскажу вам, что случится, если меня найдут «неожиданно мёртвой»? – Вы не в той позиции, чтобы угрожать. – Я в той позиции, чтобы предлагать здравые идеи. Вот, пожалуйста, целый ворох здравых идей. Благотворительность, помощь в реорганизации жандармерий и сентинелии, военные программы, что угодно. ВВП Штормграда – за сто тысяч. Больше только у Кезана. Я не знаю, прикидывали ли вы, сколько мы тратим на Организацию и Список. Так что – новый курс, господин Оператор. Новый путь. Вот чего я буду добиваться. И, в заключение, разрешите мне вернуться к основной теме нашей встречи. Оставьте вы эту несчастную женщину в покое! Нет у неё никакой магии. Обычная тётка. Одна из миллионов. Дайте ей пожить. Этот артефакт, который якобы хранился в её семье, давно переплавлен в рельсы. А ей, между тем, сделали радикальную гистерэктомию ещё лет восемь назад. Смекаете, о чём я? – О бесплодии до вашего отчёта я не знал, – признался Оператор. – Но в этом роду есть и другие… – Другими пусть другие ячейки занимаются. Тут есть я и она. Вы меня на неё поставили, я вам докладываю результат. Всё. Финита, блядь. – Других целей в Обердине нет. Вам придётся переехать. – Нет. Мне придётся подождать, когда штаб-квартира ответит на мои предложения, а затем уже действовать по обстоятельствам. Тот абсурдный факт, что я по праву наследования вхожа в эту грёбаную контору, не значит, что я её рабыня. У меня есть своя жизнь и нормальная работа. – На которую мы вас устроили. – Ещё скажите, что вы за меня эту работу работаете. Или что вы за меня образование получали. Идите к этим вашим демонам, господин Оператор. Всё. Миреной Моравец больше заниматься нет нужды. Это тупиковая цель. Мой отчёт, повторяю, в полной мере сей факт отражает. Переезжать тоже не буду. Оператор глубоко вздохнул. Он боялся её, она это знала. Глупый, толстый, лысый ретроград, только раздающий указания, ни разу не трудившийся в полях. Безвольная свинья в кресле. Он удивил её, когда заговорил. – Хорошо, Моравец будет вычеркнута. Но… вот… знаете… Я верю, что они сделали это для нашего блага. Что бы вы там не говорили. Я просто верю. Они хотели уберечь нас. От Легиона. Я уверен, Легион существует. Она закатила глаза, но промолчала. В кабинете воцарилась тишина. – Мы жили и живём, – наконец сказала она, уже другим голосом, спокойным и тихим, – ради них. Они ничего не оставили нам, кроме проблем и страха. А мы этот страх подхватили и возвели в статус культа. Он определяет не только ход наших жизней, этот страх определяет всю современную историю нашего мира. И, знаете, если есть на свете какие-то кровожадные демоны, которые пожелают уничтожить нас, то так тому и быть. Но если их нет? Хотя бы на мгновение задумайтесь о том, сколько денег, ресурсов, усилий и человеко-часов мы переводим впустую. Хотя бы на мгновение. Сколь далеко мог бы продвинуться прогресс, если бы мы ему не мешали. Сколько в Организации талантливых людей, которые могут использовать свои таланты на благо прогресса, а не для… Давайте попробуем жить не ради тех, кто ушёл, а ради нас самих. Не заветами тех, кто ушёл, а нашими собственными. Давайте хотя бы попробуем. Ну неужели вам не хочется?! Оператор молчал и смотрел в стол. Она спрыгнула с табурета. Разумеется, она знала, что никто к её словам не прислушается. Что ничего не изменится: вся эта канитель будет тянуться годами, столетиями, не меняясь. До тех пор, пока не случится чего-то действительно поворотного, колоссального. Но она до этого события, наверное, уже не доживёт. Что ж, по крайней мере, она сделала всё возможное, чтобы Миру оставили в покое. – У меня всё. До встречи. Надеюсь, не слишком скорой. Оператор рассеянно кивнул, продолжая смотреть в стол. Митци застегнула пальто, нащупала в кармане конфету и, на ходу разворачивая фантик, вышла из кабинета. Fin