Золотой мальчик

Десять. Мне хочется остановить показ, чтобы напротив моего имени ещё раз загорелась это волшебное число. Десять. Впервые в жизни хочется вопить от счастья. Но, конечно же, я не позволяю себе этого. Десять. Ребекка желает нам удачи и отправляется к себе. Десять. Сейчас около пяти утра. И, хоть я отлично понимаю, что уже сегодня Игры, глаза и не думают закрываться. Поспешно натянув джинсы и футболку, я, стараясь не шуметь, иду к лифтам. Двери приветливо открываются, и я нажимаю на кнопку с надписью «крыша». Холодный воздух обжигает, ударив в лицо, но я подхожу к самому парапету и закрываю глаза. Сразу возникает желание зажмуриться ещё сильнее, чтобы вдруг оказаться дома, в тёплой кровати, дождаться прихода друзей (а друзей ли?) и, перешучиваясь, смотреть Игры. Но в сознании отчаянно пульсирует мысль, что всё так и должно быть. Я, конечно, не верю в судьбу и прочее, но, словно прибоем, меня накрывает, окатывает правильность нахождения здесь. И я тону в этих мыслях, по-прежнему не открывая глаз. - Медитируешь, Одэйр? Против воли улыбка рвётся наружу, словно под напором чего-то, что намного сильнее меня. Тот самый ураган внутри меня бушует поровну с океаном, путая мысли и переворачивая внутренности. - Мисс Донован, вы знаете, что подкрадываться не хорошо? Несмотря на сахарный тон, во фразе отлично чувствуется упрёк, как будто это моя (откуда такая мания присвоить всё себе?) крыша, а она безумный маньяк-преследователь. Десять из десяти возможных, Алекс. Мысленно даю себе «пять», а сам медленно поворачиваюсь, готовясь принять очередную порцию колкостей. Пальцы у Терезы перемазаны чем-то, но из-за того, что она стоит так далеко, не могу хорошо рассмотреть. На мой выпад она лишь пожимает плечами и, пройдя чуть вперёд (на секунду показалось, что она направляется ко мне, так, что моё напряжение стало уж очень явным, ибо пальцы начали судорожно искать, за что уцепиться) и, поставив на стол что-то, села в плетеное кресло ближе к парапету. В попытках рассмотреть странный предмет, я сделал два шага вперёд и чуть не отступил на три назад, когда Донован окинула меня таким взглядом, что толпы мурашек промчались по моей спине. Вдруг, Тереза улыбнулась и включила маленький ночник, стоявший на столе. Немного света, но он позволил хорошо рассмотреть баллончик с, кажется, тёмно-синей краской. Я, наверное, выглядел очень ошарашенным, так что девушка, чуть поглаживая его кончиками пальцев, произнесла: - Последнее, что я взяла из Дистрикта. Точнее, друзья порадовали. - А зачем он тебе сейчас? Тереза, с едва заметной усмешкой, вновь посмотрела на меня, и я опять почувствовал себя полудурком. - А для чего людям краска в баллончиках? Девушка хмыкает и, отодвинув стул, направляется к дальней части крыши, а я покорно семеню за ней. Там, на когда-то белой стене здания, тёмно-синей краской выведено «Т.Д.». - Возможно, это закрасят после того, как мы отправимся на Игры. Но для меня это что-то вроде знака протеста, знаешь, показатель того, что, даже если я мертва, всё равно желаю им насолить. Тон спокойный и размеренный, словно сейчас речь идёт о погоде или о супе, который нам давали на обед. Я, словно в трансе, подхожу к тёмно-синим буквам и осторожно прикасаюсь к букве «Т». Голова, к моему удивлению, чудно пуста, так что, развернувшись, я не знаю, что сказать. Но тут в мои руки приземляется баллончик, и Тереза кивает мне. Кажется, что прошло одно мгновение, но на белой стене, немного поодаль от «Т.Д.», я вывел свои инициалы. Потом, надеясь, что хватит краски, более мелким дописал номер наших Игр. - Спасибо. На выдохе, как-то вымучено и тихо. Тереза, обняв себя руками, осторожно кивает. Так мы и стоим минут пять. Глаза в глаза. В моих руках баллончик и я буквально чувствую, что мои пальцы, как и пальцы Донован, безбожно измазаны краской. И я сделала шаг. Девушка, будто покинув транс, быстро произнесла: - Эм, Алекс, мне уже пора… Игры сегодня и всё такое. Не дав мне опомниться, Тереза развернула и быстро пошла к лифтам, а я, постояв секунду, кинулся за ней. Заскакивая в лифт, я отчаянно пытался придумать, что же сказать. Слова вертелись, кружили у меня в голове, но становиться в предложение отказывались. В лифте же тишина словно давила, мешала дышать. Девушка нервно кусала губы, а я, как зачарованный полный дурак, стоял и пялился на это. Мелодичный «дзынь» вывел нас из оцепенения (Терезу, по крайней мере), и Донован, как ошпаренная выскочила из лифта. А я, недолго думая, вышел за ней. Тереза уже открыла рот, чтобы возмутиться, но я оказался быстрее. Тереза уперлась ладонями в мою грудь, в попытке оттолкнуть, хотя её попытки таяли под моим напором. Почти сразу же проникнув языком в её приоткрытый рот, я издал тихий рык, когда она начала отвечать на этот безумный поцелуй. Но, увлекшись, я совсем потерял бдительности, поэтому, больно укусив меня за нижнюю губу, Донован буквально впихнула меня в лифт, двери которого тут же закрылись, позволив на секунду посмотреть в почерневшие от чёрт-знает-чего глаза Терезы. А самым невероятным было то, что губы у неё были действительно вкуса спелой земляники.