Любить нельзя ненавидеть.

Думаешь сможешь меня обуздать? Нет, ошибаешься, тебе не под силу. Не так уж и просто с лица сорвать Маску надменности, что столь долго носила… Не так уж и просто поверить в любовь, когда ненавидеть взяла за привычку. Гораздо удобнее чувствовать боль, сжимая в руках догоревшие спички. Гораздо проще о чувствах забыть, улыбку стереть, над любовью смеяться. Однако, ты в силах стену сломить, что строилась годы… Дать силы меняться Меняться, стараясь убрать из души остатки сомнений и холод могильный. Отбросив все страхи, снова любить. Без маски уже, но по-прежнему сильно…

В воздухе стояла душистая смесь запахов: хвои и горячего шоколада. Что-то новогоднее и определенно праздничное. Как могло быть иначе, если через пару недель наступить долгожданное для всех мероприятие. И пускай природа совсем не радовала жителей Зачарованного Леса. Она словно нарочно лишила их волшебства, которое возникает каждый раз, когда белоснежное полотно прячет хвою сосен. Когда зимующие животные оставляют глубокие следы в пушистом ковре. Когда в Лес приходит сказка, такая непривычная для его правительницы, но безусловно желанная. Робин Гуд пропал. Его не было вот уже четвертый день. И как бы Реджина не старалась она не могла смириться с его уходом. Хотя даже не знала, был ли это уход. Может, дикий зверь внутри потребовал свободы и вернулся в привычную ему природу. И все же Королева сомневалась, что лучник оставил бы ее просто так. Сейчас, когда она наиболее уязвима, когда нуждается в его защите, даже когда убеждает разбойника в обратном. Он ведь знает это. Тогда почему решился на побег? Изо дня в день все мысли были заняты разбойником, из-за него она почти не спала и совсем не хотела есть. Образ Гуда сохранился шифром трещинок на коже и подпитывал ее тело изнутри. Стал ее собственным пламенем, дающим силу. С каждым днем, проведенным без лучника, она острее ощущала потребность в его ласке и нежности, заботе и неустанном контроле. Окончательно сдалась, закончив эту бесконечную борьбу с пророчеством. Их встреча была прописана. Огонь и Ветер встретились на вершине. Один освещает путь, другой поддерживает жизнь. Робин стал ее ветром. — Что это?! — Реджина вернулась во дворец раньше, чем подозревал Генри, именно поэтому сейчас она с отвращением рассматривала тронный зал, который за несколько часов преобразился. Высокая ель уже украшена разноцветными шарами и всеми остальными пестрыми безделушками, которые только могут присутствовать на новогоднем дереве. В зале расставлены свечи, развешаны веточки омелы и женщина с досадой подумала о том, что нужно снять их раньше, чем молодые служанки начнут водить сюда конюхов и рыцарей за долгожданными поцелуями. — Реджина, дорогая, — Генри подоспел к дочери до того, как она собиралась криками выгнать всех из зала, а затем разрушить каждое украшение отдельно с особым наслаждением. — Что это за мерзость? — спросила женщина, указывая на дерево. — Это праздник, малышка, — улыбнулся старик, пряча руки за спиной, с добродушным взглядом осматривая зал. — Я не хочу видеть это в своем дворце, — грозно ответила она, а затем повысив голос обратилась ко всем, — уберите это. Сейчас же. И не смейте даже говорить о праздниках в моем замке, — затем намного тише добавила. — Тут их давно не было и никогда не будет вновь. — Очень зря, Ваше Величество. Я думаю, зал выглядит превосходно. Ваша Светлость, — отвесив принцу поклон, Робин прошел мимо ошеломленной брюнетки, даже не удостоив ее взглядом. — Ты! — прошипела она. — Нагулялся? Генри поспешил скрыться, дабы не стать свидетелем очередного скандала. А она, сложив руки на груди, холодно смотрела на лучника, ожидая его реакции. — Весьма, — он заговорил тише, заметив, как навострили уши жадные до дворцовых сплетен служанки. — Информативная выдалась прогулка. — Ты думаешь, — начала она, догнав разбойника в коридоре, — что можешь на неделю исчезнуть, а затем вернуться, как ни в чем не бывало? Она следовала за ним, высказывая все, что успела накопить, за эти дни, не замечая, как умело стрелок петляет по коридорам, заставляя теряться вместе с ним. Вглубь дворца, заманивая ее, как неразумного мышонка, прямо в мышеловку, где ароматный сыр стал бы предсмертным лакомством. Топот слуг утих, как и одобряющий голос Генри, стражи тоже не было. Никого. Идеально. Робин резко остановился так, что она влетела в него, неосознанно схватившись за холщовую рубашку на талии. — Робин, — прижатая к стене его телом, выдохнула, едва раскрыв губы. Холодное острие заскользило по шее, готовое вот-вот пустить королевскую кровь на дорогую ткань платья. — Что ты себе позволяешь, Реджина? Скажи, кем ты себя возомнила? Ее широко открытые глаза говорили об испуге, демонстрировали слабость, которую так редко показывала эта гордячка. Робин почти поверил, что ее жизнь находится в его руках. Зря. Ведь когда она улыбнулась, лучник понял — несмотря на нож у ее горла, в опасности сейчас только он. — Ты не сделаешь этого, вор. Она специально понизила голос, чтобы заставить его слушать, специально подалась вперед, вынуждая Робина убрать кинжал, она всегда все делала специально. В появившейся свободе Королева видела шанс переиграть партию в свою пользу. Тяжело вдохнула, показав, как тесно пышной груди в объятьях корсета. Как он давит на ребра, заставляя сердце работать с удвоенной силой — наверное, поэтому у нее румянец на щеках. — Говори, зачем ты это сделала? — Сделала, что, лучник? — протянула это прозвище, заставляя свой голос звучать в резонанс с его. — Зачем ты убила мою семью? — Семья ли это, раз так просто отвернулась от тебя? — в запале произнесла она. — Они предали тебя, Робин, а я — нет. — Это не дает тебе право вершить их судьбы, — зло прошептал разбойник, следя за движением ее губ. — Я не хочу, чтобы у тебя была причина вновь уйти без разрешения, — властно ответила она, заслужив его взгляд. Не выдержала этой ненависти, что окрашивала радужку в густой синий цвет, не хотела замечать, как страсть и желание исчезают, уступая место презрению и обиде — повернула голову в сторону. — Смотри на меня, — он немного резко схватил ее за подбородок, снова возвращая себе внимание этой женщины. Секундное замешательство, и вот, кинжал падает на пол, как и все к ее ногам. Мужская рука задерживается на щеке, не замечая потерю оружия, затем скользит по скуле к подбородку, приоткрытым в попытке захватить больше воздуха губам. Он очерчивает их контур, мягко надавливая пальцем на уголки, как художник, растирающий линию карандаша, желая придать ей более мягкий изгиб. Но это полотно не нуждалось в его неумелых корректировках. Она уже была законченной картиной, которую не исправит пара свежих пятен, будь то кровь или краска. — Что ты со мной делаешь? — сбивчиво шепчет Гуд, чувствуя, как ее губы обхватывают палец, оставляя легкий поцелуй на кончике. Робин не старается да и не желает ее останавливать, но, вновь принимая правила ее игры, произносит: — Пытаешься меня отвлечь? Глупая, — касается губами щеки, прокладывая дорожку до уха, — тебя ведь возбуждает это не меньше меня. Палец последний раз ласкает влажные губы, и спускается к шее. Рука сжимает горло, лишая любого желания продолжать игру. Ее тело задрожало. Он почувствовал, так как она совсем не старалась скрыть этого. Но ее действия не похожи на попытки освободиться. Вместо этого Королева разглаживает рубашку на его теле, выправляет из брюк. — Перестань, — твердо произносит Робин, сжав ее запястье свободной рукой. Невиданная стойкость. — Злишься на меня за то, что я прикончила твою компашку? — все же проникает под светлую ткань. Пальцы нежно поглаживают тело, словно стараясь задобрить лучника лукавыми ласками, но он не ведётся, давно осознав, что противостоять этому можно, пускай и с трудом. — Ты даже не представляешь, насколько, — он усиливает захват на шее, желая оставить на коже отпечатки своих пальцев в виде синяков. Наверное, от невозможности сделать такие же отметины губами. Но эта злость пугает Робина, он боится причинить боль, поэтому резко отстраняется, позволяя ей упасть на пол. Бесчестно, грубо и низко, но он не может снова потакать ей. Не сейчас. Пусть сегодня усвоит урок, а в следующий раз он извинится за свою грубость, заменив ее тлеющей нежностью. Ведь он так скучал по ней. — Все могло быть иначе. — Что? — откашлялась она, стараясь подняться. Робин предложил руку, но Королева отказалась. Обтирая темную ткань платья об камень стены, поднялась. — Той ночью, когда меня ранили, ты говорила, что все могло быть иначе. Что это значит, Реджина? — Робин снова приблизился к ней, в который раз за этот день. Она вжалась в стену. — Ты не спал! — тихо прошептала брюнетка, прикрыв глаза. — Что это значит? — разбойник ударил камень над ее плечом, заставив зажмуриться. Снова испугал, тотчас пожалев об излишней жесткости, но отступать поздно. — Просто говорила сама с собой. Уже не помню, о чем шла речь, — она устала бояться его. Смело смотрела в глаза, изображая такое откровенное непонимание, что разбойнику стало тошно. Она всегда ему врет. — Не строй из себя дурочку, — дернул ее за локоть, оторвав от стены и заставил эти карие, пылающие злостью и огнем глаза посмотреть на себя. Посмотреть и сжечь, уничтожить самообладание разбойника одним взмахом пушистых ресниц, и все-таки он не пожалел об этом. — Не прикасайся ко мне. Не смей поднимать на меня руку. Никогда, Локсли, — то, как она прошептала это, не было похоже на обычную ненависть, что — то определённо более сильное, чем просто желание защититься. Разбойнику показалось, что она уже не раз говорила это, кому-то, кто причинял ей боль прежде. Ощутив свободу, Королева бросилась прочь, хватаясь за стены, словно раненая беглянка, старалась скорее сбежать из заточения. Робин невольно сжал кулаки. — Я бы никогда не ударил тебя. И словно раненная хищница, она кропотливо зализывала раны, думая о том, как будет мстить обидчику. Как вонзит острые коготки в шею, зацепив самые крупные артерии, а затем выдернет наружу, наслаждаясь своей работой. Конечно, убивать разбойника она не хотела, да и не смогла бы. Просто сейчас желание вернуть былое величие было выше глупых чувств, которые она вырастила внутри себя. Сейчас, протирая шею отваром и уже замечая выступившие синие пятна, окольцевавшие подобно ошейнику, она училась ненавидеть того, кто сделал это. — Думаешь сможешь меня обуздать, разбойник? — собственное отражение вторит лукавой улыбкой. Реджина с каким-то садистским удовольствием проводит по синякам, повторяя движение его рук. Секундное помешательство сменяется раздражением, а затем испугом, когда он, грубый нарушитель ее покоя и неприкосновенности, появляется в комнате, как всегда через окно. — Я обязательно научу тебя пользоваться дверью. Поверь мне, это легче, чем обезьяной лезть по стене. — Смотрю, ты в настроении, — сквозь сжатые зубы цедит каждое слово, не позволяя нервозности брать вверх. Он заметил следы на ее шее. — Придумала, как избавиться от тебя, — она позволяет выхватить из рук влажный платок и коснуться им поврежденной кожи. — И как же? — излишне аккуратно проводит влажной тканью по ее шее, словно стараясь стереть следы своей несдержанности, и не потому, что ей было дискомфортно от этого, потому что не хотел видеть собственную грубость и слабость. — Хочу усыпить тебя, как пса, — на этих словах Бурбон поднял голову и внимательно посмотрел на женщину. — Она не про тебя, приятель, — Робин взглянул на собаку, удобно устроившуюся на кровати самой королевы. Неужели она позволяет его подарку так много? — Буду на тебе проверять свою еду и надеяться, что когда-нибудь попадется отравленный кусок, — она повернулась к нему, но не встала. Похоже, сейчас ее не пугало столь очевидное превосходство его сил над ее. Она просто была уверена, что сегодня черту дозволенного перешагнули слишком много раз, и Разбойник не осмелится повторить это снова. — Хорошо, — он опускается на корточки, словно уравнивая их силы. Женщина с удивлением смотрит на него, теперь в точности не понимая, что он собирается делать дальше, а самое главное, как себя вести ей. — Может поговорим? По-настоящему, Реджина. Поговорим о нас. — О нас? — с деланным отвращением переспрашивает, убирая свои руки, когда он сжал холодные ладони. — Нет никаких нас, чтобы ты себе не придумал. — Ты так уверена в этом? — улыбается, поднимаясь вслед за ней, но остается на месте, в то время как она бросилась в сторону, снова взбудоражив собаку. — Между нами не просто ненависть. С моей стороны точно — нет. — Ты так ничего и не понял, — констатирует она, медленно поворачиваясь к лучнику. Ее глаза в этот момент едва ли походили на карие, словно что-то чужое захватило в плен все ее существо окрасив радужку в черный. Может, просто так упал свет, может быть.  — Это была просто игра, вор — она улыбнулась так, будто сорвала большой куш. — Игра, которая сейчас надоела мне. — Можешь обманывать себя сколько угодно, но не меня, я ведь вижу… — Видишь, что? — Что ты чувствуешь ко мне, — его секундное замешательство дало ей время подготовиться к атаке. С противником, который вовсе не желает войны. — Ничего, вор. Абсолютно ничего. Мое сердце не бьется сильнее рядом с тобой, я не жажду твоих прикосновений и твоей заботы, мне отвратителен ты, твои слова — все, что ты делаешь, и я очень хочу забыть ту ночь. Робин так сильно стиснул зубы, что отчетливо проступили желваки. И если бы она не знала лучника, то подумала, что сжатые в кулаки руки точно коснутся ее. А его глаза. Боже, как же он смотрел. Словно она разрушила весь его мир и все миры, которые он отдал бы ей добровольно. — И я ни за что не извиняюсь, — остановила его жестом Королева, когда Робин собирался что-то сказать. — Я не предлагала тебе приятной лжи. Не обещала любви, крова. Не обещала детей и семьи, в которой тебя будут ждать. И ты всё же пошел за мной. Ты вкусил все это. Не делай вид, что не знал, чего я хотела, — запнулась, но, собрав последние крохи злости, с желчью выплюнула. — Ты понимал, что я не люблю тебя и никогда не полюблю, но все же не смог отказать мне. Ты жалок, Робин. Последний вдох, ему казалось грудная клетка не выдержит этого холодного металлического воздуха. Надломится, расколется надвое и продемонстрирует этой стерве тот кусочек мышцы, что отбивает сумасшедший ритм, грозя разорваться и залить глаза и тело едкой алой кровью. Наверняка она была бы рада его скоропостижной смерти, но все же, его тело все еще боролось, впитывало ее слова через поры, и пыталось вывести наружу этот яд. Сдерживая злость, не позволяя себе причинить боль, которую она заслужила, он подошел к ней вплотную и прошептал. — Ты больная ненормальная стерва, Реджина, — она улыбнулась, словно услышала лучший комплимент в своей жизни, но то, что он сказал дальше, быстро стерло ухмылку с ее лица. — Ты заставила меня играть в эти глупые игры, заставила хотеть тебя, не позволяя притронуться. Черт возьми, я простил убийство, простил тебе все! Я бы забыл эти слова, если бы ты сказала, что чувствуешь то же, что и я. Он опустил голову, успокаивая дыхание, переводя силы для последней реплики, а затем уже, не смотря на нее, добавил  — Ты проявила бессердечие, используя меня в своих ненормальных играх. Ты врала, притворяясь, что испытываешь подобное. Ты поступила подло, заставив меня мечтать о тебе. Реджина не смотрела на него, впрочем, как и он. Они стояли так близко, почти соприкасаясь телами, которые ненавидели своих хозяев за такую ложь. Они стояли так близко, но упускали последнюю надежду все исправить — Выметайся, — сдавлено прошептала она. Робин не мог больше смотреть на нее. Не хотел видеть. Не желал слышать эхо ее слов, звоном отдающее в ушах. Развернулся, уже не заметив, какое сожаление отразилось на ее лице. Распахнул дверь и ушел, а она закрыла глаза. Сделала, и пожалела в первые минуты этого послебезумного одиночества. Злость, страх, обида, сожаление, осыпавшаяся осколками стекла любовь. Реджина высоко подняла подбородок, теперь понимает — она все сделала правильно. Завтра он уйдет и освободит их обоих от этих оков, что сковали запястья совсем не тем людям. Он уйдет думая, что она его презирает, уйдет и будет всегда помнить ее слова — это не позволит вернуться назад. — Любовь — это слабость. Повторяет себе в утешение давно переставшую что-либо значить клятву. Молитву, ставшую на многие годы щитом от глупых чувств. Реджина уже не верит себе, но отказывается принять изменения, хотя ощущает их. Каждая клеточка тела словно переродилась. Нет боли, злости, обиды. Куда пропало все это? Неужели возможно убить то, что с такой тщательностью растилось внутри? Пустило корни в сердце, заползло ветвями в душу и нанесло замысловатые линии на теле — серебряные нити холода. Королева не может объяснить это, теряется в догадках, но сердце бесхитростно подсказывает причину изменений: «Любовь». Больше нет ничего, да и не было! Внушает себе это и все же не может отделаться от мысли, что оттолкнула его и причинила боль такими грубыми, жестокими и совершенно лживыми словами. Вечер слишком холодный или же она холодна? Сердце снова стало куском льда, и она отпускает его, позволяя замершему комку упасть в пушистый снег у ее ног. Бессмысленный спор с собственным телом, и отказывающееся сдаваться сердце, которое все-таки идет на уступки, позволяя хозяйке принять верное решение. Пустота отступает, и ее место заполняет жидкий холод. Она не должна этого делать, но уже слишком поздно. — Стража! Небо поглотило оттесняющую его мглу, и с тяжелых облаков сорвалась первая снежинка. — Да, Ваше Величество? — Приведите охотника. Кровь, безумие, злость — все эти чувства смешались и красноватым бликом застилали глаза — разбойник ничего не видел на своем пути. Просто бежал вдоль длинных ненавистных ему коридоров. Слепота была бы не так мучительна, как вид этих холодных стен и тяжелых гобеленов. Шум шагов, шум крови он не понимал, что именно слышит. Он не смог бы различить потусторонних звуков, и не заметил бы следившего за ним человека. Разбойник влетел в спальню и раскрыл шкаф. Все эти вещи не принадлежали ему, да и никогда не были нужны. Робин достал только свой лук и пару мелких вещей — ненужных безделушек, которые были ему дороги и с которыми он не расставался. Опрокидывая на своем пути мебель, ломая стулья и столы, он оставлял последние метки в этом замке, не преследуя каких-либо целей, просто выплескивал ярость, которая тяжелой грудой камней навалилась на плечи, и, когда последний был скинут, он услышал: — Не думаю, что это поможет. Развернулся разбойник быстро, но разглядеть стоявшего сквозь черную пелену удалось не сразу и только через пару секунд Робин шумно выдохнул, узнав говорящего. — Вы правы, ничего уже не поможет. Разбойник отстранил Принца и попытался выскользнуть в коридор, но к удивлению мужчины, у Генри было больше силы, чем он ожидал. — Мальчик мой, куда же ты пойдешь? — Куда угодно, лишь бы подальше от нее. Он вылетел в коридор и только одна верно брошенная фраза заставила лучника остановиться. — Ты думаешь сможешь ее оставить? — Придется, — сквозь зубы прошипел разбойник — Робин, — все-таки ему пришлось развернуться и взглянуть в такие честные глаза старика, — она любит тебя. Нервный смешок. Как можно верить тому, кто не слышал всей истерики и грязных оскорблений? Кажется, Робин верит. Абсурд! Его сердце слишком наивно, раз позволяет подобным глупостям изменить решение. — Если бы она любила, она… — Она любит тебя, по-своему, возможно, не так, как ты привык это видеть. Не так, как привыкли это видеть другие, но любит. Я это знаю. Поверь старику, мальчик мой, поверь отцу. Я видел ее, когда она любит, видел, когда ненавидит, и то как она смотрит на тебя, то как меняется ее взгляд при твоем появлении… Робин прикрыл глаза, внимая голосу, который приближался по мере того, как приближался к разбойнику и сам мужчина. — Ее характер неисправим, но она слушается тебя, даже если ты этого не замечаешь. Она меняется ради тебя и улыбается тоже… На этих словах стрелок приоткрыл глаза и с недоверием взглянул на Генри, но он улыбнулся и продолжил. — Вспоминай эти слова, когда видишь ее, и ты тоже заметишь. — Она, сказала мне… — Забудь, что она сказала. В этом вся Реджина. Либо все, либо ничего, и, опасаясь, что всего ей не получить, она выбирает ничего. Из-за гордости. — Из-за слабости, — выдавил Робин и почувствовал, как слова Генри тягучим бальзамом стекают на пылающее сердце, поглощая огонь и вселяя надежду. — Твоя правда, но так она защищается. — Вы думаете, она боится меня? — усмехнулся разбойник — Боится подпустить так близко, что, потеряв, не сможет обрести покоя. Снова. Она уже теряла. Все, что стало с ней, все что стало с моей девочкой, случилось после потери. Злыми не рождаются, Робин, ими становятся, и Реджина стала такой после того, как ее сердце покрылось прахом первой потери. Она стала такой потому, что не было никого кто мог бы просто так взять и обнять ее, пообещав, что все будет хорошо. Ей нужен тот, кто решит все за нее, иначе она решает сама. Своим извращенным методом. Не понимает, что причиняет боль всем, включая себя. — Я оказывается совсем не знаю ее. — Не важно, насколько ты ее знаешь, но если она заставляет тебя улыбаться, если она заставляет дрожать то, что находится у тебя вот здесь, — старик ткнул пальцем в грудь разбойника, — не отпускай ее, как бы сильно она не пыталась тебя оттолкнуть. — Что я должен сделать? — Остаться и дать ей время, или же, ты можешь пойти прямо сейчас к ней, ворваться в спальню и… дальше не мне тебя учить. Робин рассмеялся, глядя на такое же улыбчивое лицо мужчины. — Попробуй хоть раз решить что-то за нее, и она отблагодарит тебя самой сильной любовью, на которую способна. Она прекрасна, когда любит, и когда любят ее. — Вы верите в это? — Я верю в тебя и верю в нее. Этого достаточно. Холодные пальцы касаются нежной кожи. Платье оказывается на полу, и ее тело теперь такое же обнаженное, как сомнения в карих глазах. Охотник целует ее, но эти ласки лишены жизни. Быстрые следы губ не сравнятся с теми, что оставлял на ее теле Робин. Она позволяет волку прикасаться к себе, но все ее нутро противится этому вторжению. «Не он» С каких пор ее тело диктует правила? Реджина притягивает к себе мужчину, впиваясь животным поцелуем в губы. Он давно привык к этой дикости, и позволяет ей пытать его тело, не прося чего-либо взамен. Она разрешает стянуть с себя последний элемент белья и остается полностью обнаженной. Охотник целует неторопливо, предоставляя Королеве возможность всегда изменить ход игры. И она делает это — притягивает его голову для поцелуя и вторгается языком в рот. Охотник отвечает, так же, как всегда, но ей не нравится. Она хмурится. Отвратительно. Чувствует себя воровкой, которую вот-вот поймают на месте преступления. Чувствует себя отступницей, предавшей служение ради разгульной жизни в барах и пьянок в трактире. И в какой-то мере Реджина была права, так как ее душа давно привязалась к одному храму и не собиралась отдавать тело в служение иным. И все-таки она продолжала принимать принудительные ласки раба, в котором где-то внутри все еще живет тот охотник, который точно расквитается с ней, стоит только вернуть ему сердце. Когда холодные и грубые от долгого пребывания в темнице руки коснулись внутренней стороны бедра, Реджина с отвращением оттолкнула его. — Ваше Величество, я что-то делаю не так? — услужливо спросил охотник, смотря на нее сверху вниз. — Все не так, — прошептала она, — одевайся. — Ваше Величество… — Закрой рот. Схватила со стула халат, накинула на себя. И когда легкая ткань скрыла пробиваемое легкой дрожью тело, Реджина почувствовала себя лучше, словно она отошла от края, с которого вот-вот должна была сорваться. Робин спокойным шагом подходил к ее спальне. В голове машинально раз за разом прокручивались слова старика. Они согревали охладевший рассудок и успевший успокоиться пульс. Да, то, что она сказала было жестко, то, что она сказала было нечестно, но она не думает так… Правда ведь? Он не стал мучиться долгими ожиданиями, пусть Генри и сказал дать ей время, Робин просто не мог. Сначала он пару раз рвался в сторону того самого коридора. Поначалу. Затем вышел на балкон и окинул взглядом открывшуюся белизну полей. Снег. Прекрасное белое одеяло, будто искусная канва, расшитая серебряными нитями, накрыла верхушки башен и главную площадь дворца. В темно-сизом небе летали вороны и, как только они равнялись с землей, становились похожи на чернильные пятна, метко упавшие с кончика пера. Удивительно, как быстро сменился привычный желтоватый пейзаж за окном на это зимнее царство. Царство льда и холода. Королевство под стать своей правительнице. Руки озябли, и Робин только сейчас заметил, что все это время крепко сжимал балконные перила, не чувствуя, как в ладонь впиваются тысячи невидимых остроугольных снежинок. Возвращается. Дьявол, эта комната. Как же его все раздражает. Он нервный, он дерганый, он непонимающий. Он дарит ей время, хотя сам лишается его. Теперь каждая минута оставляет засечку на сердце. С каждым часом будет труднее. Молчание. Неизвестность. Прочный сплав самых тяжелых металлов. Этими слитками он выстраивает стену вокруг себя, с каждой минутой дюйм за дюймом стена становится толще и еще немного, еще чуть-чуть он взорвется и тогда каменные глыбы упадут на пол, и громкий грохот оповестит всех жителей замка о его поражении. Разбойник присаживается на край кровати, продолжая смотреть на покрасневшие ладони. Сколько он так просидел? Двадцать минут? Тридцать? Навряд ли. Не прошло и десяти, как Робин вскакивает с постели и начинает метаться по комнате. Он не может дать ей время — слишком многим пожертвовал. Постоянно идет ей на уступки. Больше нет сил ждать. Глоток вина обжигает горло и оставляет горькое послевкусие на губах, от которого она не может избавиться с помощью языка. Рассматривает граненный стакан, неустанно вертит его в руках, словно на этой никчемной и бесспорно дорогой посудине написано объяснение ее поведению. Охотник тоже выбрал себе предмет изучения. Он стоял позади и спокойным взглядом окидывал напряженную фигуру женщины. О да, он прекрасно понимал, наверное, единственный, кто действительно догадывался об игре между Вором и Королевой. Догадывался, ревновал, молчал, злился, надеялся. Он так много хотел узнать, но так мало имел право сделать и сейчас ему ничего не остается, как только ждать стражников, которые уведут опять туда, вниз, в сырость, холод, в темноту, а она останется здесь. Освещённая лучами камина все равно будет казаться холодной. Двери распахнулись, и поклонившиеся Королеве стражи ушли, забрав с собой надоевшую игрушку. Покалывание на коже, и легкий перестук сбившегося сердца, непонятные ею чувства заставили обернуться и увидеть в конце коридора его. Нахмурившийся, раскрасневшийся Робин стоял без движений, и только мышцы непроизвольно напрягались, что она все равно не могла заметить под одеждой. Королева приоткрыла губы, выпустив теплый воздух, заменяя его холодным, морозными, отчего-то колющим. Они смотрели друг на друга пару секунд, но время словно остановилось, и Реджина снова вспомнила все слова, что сказала ему не так давно в надежде, что лучник покинет ее навсегда. Но Робин не покинул, остался и пожалел об этом. Первые несколько пуль прошли насквозь, лишь по краям повредив жизненно важные органы, эта же угодила прямо в сердце и больше нет шанса на реабилитацию. — Робин, — негромко произнесла она, собираясь бежать навстречу. Ее останавливал страх испортить все окончательно и бесповоротно, но она чертовски сильно хотела прижаться к его телу, обвить руками шею, уткнуться носом в колючую щеку и просить прощения. Снова и снова. Она бы сделал это, обязательно сделала, если бы разбойник не рванул вглубь коридора. Не мешкала, разве что доли секунд, затем побежала за ним следом, про себя сотни раз попросив прощения, губами — не издав ни звука. Он не обернулся, но остановился, как только манящий голос прозвучал громче: — Подожди! Лучник стоял в паре шагов от нее, но отчего-то Королева так боялась подойти ближе. — Это все правда, — зло прошептал Гуд, чувствуя себя обманутым. — Все, что ты сказала мне сегодня — чистая правда. Завтра же я покину дворец. Можешь больше не волноваться. — Ты не сделаешь этого! — уверенней, чем чувствовала на самом деле, бросила ему в спину, думаю, что он не обратит внимания на ее слова. — Почему? Потому что ты - моя королева? — дерзко, со злобой; он развернулся, выплеснув из себя эту желчь, но опешил сразу же, как увидел слезы в ее глазах. Она не хотела плакать, точно не сейчас и не при нем. Слабость выдает ее. Всегда выдавала. Ей казалось она давно научилась справляться с непрошеными слезами, но не сегодня, когда он так близко, на деле в тысячах милях от нее. Она почти не дышит этим воздухом, потому что он больше не пропитан азартом их игры и яда слов, дерзости и напускного пренебрежения. Больше не та смесь. Новая, непривычная ей. Реджина поднимает глаза, пытаясь скорее сморгнуть влагу, думая, что сейчас он уйдет, возненавидев ее еще больше за эти слезы. — Почему, Реджина? — Потому, что ты нужен мне. Сильнее, чем когда-либо. Она подняла мокрые ресницы, очаровывая разбойника, пусть и не нарочно. Все же, он не был готов видеть, как она плачет. Пускай искренне, по-настоящему. Слезы, на которые не была способна Злая Королева, которые показала Реджина. Робин осторожно приблизился к ней, достаточно, чтобы услышать, как она делает судорожный вдох, а затем выталкивает остатки кислорода из легких, который бьется о его грудь. — Тогда зачем ты это делаешь? «Я просто боюсь быть счастливой» подумала, но не сказала вслух. Самое важное признание, она так долго шла к этому, так долго отнекивалась, и, все же, понадобилось столько времени, чтобы принять это. Теперь ее задержка может дорого стоить. Уже не важно. Сердце подсказывает ответить честно, отбросив в сторону эту надоевшую извечную гордость, которая словно крест прожгла в груди четырех палую дыру. Сейчас она знает, стоит только сказать, попросить его остаться, он сделает это. Обязательно сделает, так ведь? — Потому, что я не знаю, как признаться тебе в этом. Я… Я наговорила тебе столько… мне так жаль, Робин. Так жаль. — Реджина, — на выдохе шепчет ее имя, притягивая к себе. Укрывает в объятьях своих рук, в томительно нежных, о которых она так долго мечтала. Зарывается носом в волосах и тихо шепчет ей на ухо. — Я буду рядом, только если ты позволишь мне это. Если перестанешь врать нам обоим, перестанешь притворяться. Ее дыхание было рваным — потребовалось немного времени, чтобы она успокоилась. И когда они оба были готовы к разговору, Реджина начала первая, моля о том, что так давно желала. — Поцелуй меня. Робин сначала отстранился на шаг, не подозревая что из-за этого ее сердце сделало кувырок, а затем упало вниз, прямо к его ногам. Но он не заставил долго ждать. Приблизился и положил ладони на ее лицо. Мужские руки осушили слезы и подарили такое приятно тепло. Женщина сжала пальцами рубашку на его груди, боясь услышать в ответ отказ, но вместо этого разбойник притянул ее к себе, и их губы соприкоснулись в поцелуе. Никто так не целовал ее, никогда, ни разу. Никто не вкладывал столько смысла в легкое касание губ, да и был когда-нибудь смысл? — Это тоже был приказ? — почти не отрываясь от нее, выдыхает во все еще полураскрытые уста. — Нет, — уже смелее, она сама кладет руку на поросшую щетиной щеку и снова целует. Воздушная нега, несвойственна им двоим, полным страсти и желания, не удивительно, что вскоре ласковое касание перешло во что-то большее. Наслаждаясь податливостью ее тела, Робин прислонил Реджину к стене, зарываясь рукой в распущенных волосах. Она позволила ему терзать свои губы и касаться подушечками пальцев оголенной шеи. Зачем обманывать, она хотела этого, больше чем просто находиться рядом. Его запах — ее слабость, его руки — ее плети. Он владеет ей не только физически. Теперь сердце, находясь у хозяйки, отстукивает заданный разбойником ритм. Едва слышный стук меж ребер. Искусная мелодия любви. Не только коридоры замка стали свидетелями этих слов, касаний и этого торжества души над прахом ненависти. Кое-кто еще, непосредственный участник всего произошедшего. Генри стоял достаточно далеко, чтобы оставаться незамеченным, и так же достаточно, чтобы все видеть. Он не слышал тех слов, что сказала дочь лучнику не видел, как менялось лицо разбойника, зато он видел с какой нежностью мужчина притягивает к себе его девочку, видел, как смягчились ее черты, под взглядом разбойника. Это было самое главное, и не позволив себе большей дерзости, старик вернулся в свою спальню с осознанием того, что теперь эти двое не отпустят друг друга. До завтрашнего утра уж точно. Разбойник был не против этого, и он не был против, когда ее ладони выправили рубашку из брюк и проникли под нее, пробегая пальцами по выступающим кубикам пресса, слегка царапая их, оставляя непонятные никому собственнические метки на его коже. Но все же остатки самообладания, которых становилось все меньше и меньше с каждым ее прикосновением, напомнили разбойнику о том, что они не одни в этом замке, что даже у стен есть уши. Он схватил ее запястье, и к смятению брюнетки добавились нотки неверия в глазах. — Не здесь. Я не хочу любить тебя на улице. Она закусила губу и понимающе кивнула. Через секунду фиолетовый туман скрыл их, перенося прямо в покои королевы. Реджина всегда была предельно внимательна в вопросах перемещения, и сейчас они в точности до метра оказались в ее спальне. Мрачное место, словно здесь не хватало чего-то. Чего-то важного. Чего-то настоящего. Не хватало кого-то. Они очутились в полнейшей темноте. Ночь была безлунна, ничто не освещало ее спальню. Даже этих звезд, что подсвечивали ультрамариновое небо, было недостаточно, чтобы прогнать темноту из комнаты, но было достаточно взмаха руки, чтобы зажечь пару свечей, позволивших любовникам видеть друг друга. Робин оказался спиной у самой кровати. От непривычки подобного перемещения, потерял равновесие, опускаясь на ложе позади. Реджина встала на колени, нависая над сидячим Гудом, руки которого нагло проникли под тонкий халат. — Меня заводит, когда ты колдуешь, — его голос перестал быть ласково спокойным. Теперь нотки желания отражались в словах, а характерная хрипота возбуждала ее до безумия. И этот взгляд. Он смотрел на нее снизу-вверх, его лицо обращено к свету, глаза блестят, и можно заметить, как расширяются зрачки, как темнеет радужная оболочка, постепенно приобретая глубокий синий цвет. — Знала бы я это раньше. Мужские ладони приподняли тонкую ткань. Теперь Робин осыпал медленным поцелуями ее живот. Язык бегал словно по накаленной сковороде — быстро и хаотично, словно желая испробовать ее кожу на вкус везде. Одновременно с руками, резко сжавшими упругие ягодицы, лучник оставил укус чуть выше пупка. Она вскрикнула и вцепилась в мужские плечи, сначала от неожиданности, затем, чтобы удержаться, так как ее тело окончательно потеряло способность к равновесию. — Робин, — прошептала она, ощущая, как тело наполняется теплой негой. На языке таяло послевкусие его поцелуев. Ласковых, издевательских, легких. Разбойник целовал осторожно и медленно так, словно она одна одержима страстью и нетерпением. От напряжения, скрутившего мышцы бедер, Робин больше не мог сидеть, слушая ее тихие постанывания, вдыхая горячий воздух, который разве что паром не поднимался вверх. Удерживая брюнетку за поясницу, мужчина опустился на кровать, нависнув сверху и целуя открытые налившиеся алым цветом губы. Она была так прекрасна в этом безудержном желании, с которым спешно избавляла его от одежды. На ней же самой был только халат, который давно слетел с плеч, лишь грудь удерживала струящуюся по телу ткань. Робин не спешил избавлять ее от этой вещицы. Он так давно не видел ее такой расслабленной. Он давно не видел красивого и абсолютно совершенного тела и сейчас мучил себя ожиданием, чтобы награда казалась еще слаще. Ее губы постоянно находили его, но только пока Робин не сползал ниже, втягивая ртом кожу на груди и шее. — Ммм, — грудным голосом стонала она, к этому времени оставив Робина уже без рубашки. Мышцы напряглись, и, когда разбойник выпрямился, чтобы расправиться с последним элементом одежды, у нее появилось пару секунд, чтобы рассмотреть его. Реджина почувствовала себя защищенной, словно все, что было за этим мужчиной, все, что окружало ее последние несколько недель исчезло. Нет больше страха и нервозности, апатического состояния смирения, соперничавшего со злостью. И только сейчас она поняла, что находится в безопасности с тех самых пор, как этот мужчина перешагнул порог ее комнаты и больше не покидал замок. До ненависти отвратительный, как и его хозяйка, затем такой родной словно огонек свечи в отеческом доме. Они прошли этот путь. От ненависти до любви. В поговорке говорится один шаг, но не уточняется насколько большим он должен быть. Длинною в вечность, или же в ничтожные пару секунд. Их шаг длится до сих пор. — Что случилось? — спросил Робин, наклонившись к ней, упираясь по обе стороны сильными руками, которые, взяв на себя вес мужского тела, показали крепкие мышцы. Дежавю. Мысленно она усмехнулась, вспоминая сколько раз оказывалась в похожих ситуациях. И сколько же разных вкусов и оттенков было у этих неслучайных столкновений. — У меня ничего не было с Грэмом, — нервно облизала губы, — то есть, не сегодня. Давно, — вновь поправила себя. — Я же знаю, какая ты ненасытная, не думаю, что вы бы управились за те двадцать минут, что меня не было. Она засмеялась, откинув голову назад, почувствовала случайный поцелуй на подбородке, предназначавшийся губам. — Значит, я ненасытная? — лукаво спросила она, понизив голос до такой степени, что едва ли не начала шептать. Робин загадочно улыбнулся и склонился к ее лицу, делясь влагой, которая была так необходима. Пока языки жадно изучали друг друга, мужская рука скользнула вниз. Робин приподнял ее ногу, закинул себе на бедро, поступив так же со второй. — Я чувствую тебя, — прошептала она, придвигаясь ближе к его возбуждению. — Я этого и хотел, — тихо ответил ей, спускаясь горячими поцелуями вниз по шее. Губы оставляли влажную дорожку на халате, сквозь ткань терзали соски. Реджина оцарапала кожу на его голове. — Боже, какая же ты несносная, — в отместку укусил, стараясь сжать зубы достаточно сильно, но все же не оставить следов. — Всегда была, — Реджина плавно приподнялась, желая соприкоснуться с напряженным, словно тетива, телом лучника. Желание, сдерживаемое столь долго и усердно, вырвалось наружу и сразу же показало себя влагой на белье. Королева довольно заурчала, когда Разбойник тоже почувствовал это. — Хочу тебя. Ее дрожащие губы теряли его и от того сильнее раскрывались. Растягивались в улыбке, когда лучник снова ласкал шею, сжимались, когда подводил слишком близко к краю. В какой-то момент он потянул ее на себя, не прекращая мягко толкаться вглубь горячего тела, встретился с ней взглядом, а затем, последовав ее примеру, закрыл глаза. Сидя на разбойнике, она имела возможность руководить их действиями, но желание подчинить будто исчезло, оставив лишь несвойственное ей послушание и покладистость. Ее тело словно никогда прежде не принадлежало мужчине — так трепетно отвечало на все ласки, будь то укус или поцелуй. Робин почувствовал, как задрожал ее живот и от предвкушения развязки сильнее сомкнул пальцы на женских бедрах. — Вместе, — прозвучало у самого уха. Она зажмурилась, отпуская себя, почувствовав, что Робин так же пришел к финалу. По снегу мягко скользил ветер. Подняв горсть снежинок, перенес на другое место, формируя сугроб. И так один за одним, пока солнце не коснулось верхушки сосны, первой перед широкой равниной королевства. В окна замка тоже попал этот свет, чуть позже, конечно, но все же он разбудил королеву. Прикрытая лишь по пояс, она немного замерзла. Натянув одеяло на грудь, повернулась к лучнику. — Доброе утро, мой хороший. Поднявшийся на кровать пес высунул язык, ответив на приветствие тихим поскуливанием. Все это время он терпеливо ожидал, пока кто-нибудь проснется и накормит его, и поэтому Реджина собиралась встать и выполнить хозяйский долг. Сон разбойника казался спокойным и даже приятным, оттого легкая улыбка играла на его губах, или же ей просто показалось. Королева нежно коснулась губами лба, надеясь, что подобная ласка не разбудит мужчину. Приподнялась, выпуская из рук кисть разбойника, которая удерживала ее за талию, и постаралась соскользнуть с кровати. — А мне будешь так же желать доброго утра? — рука стрелка задержалась на талии, а затем медленно поплыла вверх. — Мм, доброе утро. — Ты ведь не собираешься снова сбежать от меня? — спросил лучник. Реджина почувствовала теплое дыхание на своем плече. — Не сегодня, — улыбнулась она и развернулась к упавшему на кровать Гуду — Если бы мы были в лесу, — начал разбойник, опуская руки на бедра оседлавшей его королевы, — ты бы точно оставила меня. — Возможно, — коварно улыбнулась брюнетка, склоняясь к его губам и покусывая их. Их тела разделяла тонкая ткань одеяла. Руки лучника изучали изгибы изящной спины, пробегая пальцами по позвонкам, которые четко выделялись во время ее извивания. Робину нравилось смотреть как она играет, как прекрасна в своем величии при всей полноте власти. Он отдал право сделать первый ход, а она забрала себе все последующие. Неугомонная, непослушная, привыкла, что все будет, как она пожелает, но Робин давно осознал, как приятно рушить королевские планы и наблюдать за тем с какой неохотой Ее Величество принимает новые правила игры. Вот и сейчас, не позволив ей больше наслаждаться первенствующей позицией, лучник опрокидывает Реджину на кровать, теперь возвышаясь над ней. Она недовольно сморщит носик, опустит уголки губ, а затем позволит Разбойнику вести их, но все еще не удержится от колкости: — Можно быть и нежнее, вор — дьявольски соблазнительная улыбка, она знает, каким прекрасным украшением рта служит этот хитрый оскал, которым она столько раз соблазняла лучника. — С каких пор ты стала неженкой? — рычит Робин, вызывая у нее коварную улыбку. Пару минут томительных ласк, а затем ее тихие слова под аккомпанемент неровному дыханию. — Прости меня, за то, что я наговорила тебе вчера, за все, что сделала, — отпускает взгляд, лишая его возможности заметить искреннее сожаление. На этот раз оно было настоящим. Спустя долгое время она вновь научилась признавать свои ошибки. — Я простил тебя, не нужно извиняться снова, — разбойник приподнимает ее подбородок, надеясь, что она поднимет и взор. Взмах пушистых ресниц навсегда лишил бы его той неуверенности и страха за них, но она не посмотрела ему в глаза, а он и не просил. У них еще будет время обсудить будущее. А пока… — Какие у Вас планы на утро, Ваше Величество? — лукаво спрашивает лучник, заранее зная, что теперь завтрак с ним будет стоять на первом месте. — У меня очень много дел, — театрально закатила глаза позволяя разбойнику снова укусить себя. — Много дел. А я вхожу в Ваше расписание? — Думаю, я смогу найти для тебя время. Довольный ответом стрелок продолжает ласкать ее тело, пока изменившийся голос не отвлекает его. — Робин, посмотри. Выпал снег.