The Rest Of My Life.

-Ну что ж, мисс Хоффман, ваше зрение подлежит восстановлению, - сразу же после приветствия огорошил меня врач,- я даже удивлен, что вы не обратились за медицинской помощью раньше. Этот вполне ожидаемый и желанный ответ, который, казалось бы, так прост и приятен, на самом деле спровоцировал целый шквал эмоций, чего я никак не могла ожидать. Наверное, только теперь я поняла, каково это, не иметь возможности сказать слова, будучи потрясённой до глубины души. Хорошо, что врач не спросил, почему я не пришла раньше, а просто выразил удивление. Ответить ему я бы точно не смогла. Возможно, я все только усложняю, но уж какая есть. Ясно было одно: кажется, в своё время я прилично переусердствовала, внушая себе, что смогу прожить без возможности видеть. Ну, а теперь, пока есть шанс, нужно было действовать, использовать его на все сто. Откажись я от него, я бы совершенно точно не смогла бы себе этого простить, потому что зная себя я могла быть абсолютно уверенной в том, что в таком случае я уничтожу сама себя морально, ежесекундно думая о том, что все могло быть иначе. И хотя страх неудачи продолжал мучить меня и дальше, пока шёл процесс подготовки к операции, предварительное лечение и стимуляция, я уже совершенно перестала существовать в реальности, полностью погрузившись в розовые мечты о другой жизни, не такой, как та, которой до сих пор жила я. Теперь цель воплощения этих мечт в жизнь стала превыше всего, ценнее и дороже. Вера в реальность исполнения этого желания составляла тогда звериную долю меня, она же помогла хоть как-то бороться со страхом. Горы оказались вполне сворачиваемыми. В том смысле, что по словам врачей, операция прошла успешно. Мне же оставалось только верить в их слова, потому что ещё какое-то время я не могла видеть из-за повязки, которую мне не снимали. Носить эту повязку я была вынуждена в течении всего реабилитационного периода, несколько месяцев, все ещё находясь в больнице под вниманием врачей. За это время один раз из Лос-Анджелеса на несколько дней прилетала Эмма, специально ради того, чтобы навестить меня. Но говорить мне с ней было не о чем: у неё не было никаких новостей для меня, да и мне не о чем было ей рассказать. Видеть я пока по-прежнему не могла, а все чувства как-то разом неожиданно притупились и я стала даже ещё беспомощнее, чем была раньше. Но силы и вообще желание жить поддерживало всё то же старое доброе предвкушение скорой возможности увидеть все своими собственными глазами. Ну, и без поддержки мамы тоже не обошлось. Стопроцентным зрение, конечно же, не стало. Но для меня большим прогрессом было уже то, что я могла хоть как-то видеть, а то, что не идеально - это просто означало, что придётся носить очки. Но это ли важно, когда судьба преподнесла такой щедрый подарок? Очки тоже были специальными - не знающему человеку было бы трудно их отличить от тех простых солнцезащитных очков, которые я на носила для того, чтобы просто скрыть свои незрячие глаза от любопытных взглядов окружающих. Но отличались они тем, что помимо того, что могли защитить мои не до конца восстановившиеся после операции глаза от резкого солнечного света, они были корректирующими, позволяющими мне четко видеть все, что вокруг меня. Эдакое два в одном. Первый мой взгляд на своё отражение в зеркале заставил меня ощутить себя так, словно передо мной стоит чужой, незнакомый мне человек. От двухлетней похожей на свою маму девочки из отражения в зеркале, которую я последний раз видела восемнадцать лет назад и запомнила на всю жизнь, сейчас не осталось ничего, кроме пышных черных волос. Из зеркала на меня смотрела взрослая девушка, не особо высокая, скорее даже низкая, вроде как с приятными чертами лица, но совсем непохожая на свою красивую маму. И очень странно было смотреть на себя спустя столько лет и испытывать такое детское любопытство и интерес к своей собственной внешности. Намного приятнее и красивее, чем это ожидалось, оказался и Мюнхен, и мой родной Штутгарт. Оба города резко перестали казаться шумными и суетливыми, когда я своими собственными глазами увидела, насколько неспешно и распланировано идёт жизнь в каждом из этих городов. Захотелось обойти их вдоль и поперёк, по каждой улочке, осмотреть каждый миллиметр этих зданий, каждый листик на дереве, ведь все это казалось таким незнакомым, неизведанным. Обретя зрение я попала в совершенно другой мир, который мне безумно нравился, хоть я и не до конца к нему приспособилась. Теперь, когда я получила то, что с рождения имеет почти каждый, когда я стала чувствовать себя человеком, в физическом плане вышедшим на совершенно новый уровень, настало время признать, что этот новый уровень оказывает влияние и на моё душевное состояние, на мои способности и, скорее всего, личную жизнь и окружение. Несмотря на всё это, меня по-прежнему не оставляло желание вернуться в Лос-Анджелес. Единственное, я не имела ни единой идеи о том, как аргументировать это желание для своей мамы, с учётом того, что я решила оставить учебу в академии. Когда мама спросила меня, что повлияло на такое моё решение, ответ был таким, что удивил даже меня саму. -Рисовать картины для меня - это скорее вопрос таланта, нежели образования. Я это либо умею, либо нет - искусству научить нельзя,-ответила я и, как огня испугавшись того, что это почти цитата человека, которого я почти забыла, поспешила добавить,- а я пока не определилась, есть ли у меня этот талант. По правде говоря, ещё больше меня испугало то, этот хорошо или плохо забытый человек и его почти цитата, произнесённая мной тут же вызвали у меня совершенно ненормальный шквал эмоций и воспоминаний. Наверное, я безумно чуднáя, если сама закончила то, что мне, по большому счету, очень даже нравилось, а именно это общение, лишив себя возможности собрать ещё больше подобных приятных воспоминаний, но что теперь можно было изменить? Да и нужны ли они мне, эти воспоминания? Теперь здесь, в Штутгарте оставалось расставить все точки над i лишь в одном вопросе, оставив который незакрытым я просто не могла себе позволить уехать. Один вопрос со старым другом, если, конечно, его предложение спустя столько месяцев моего молчания оставалось в силе. О предстоящей мне операции я его не предупреждала, потому что не могла вообще себе представить, при каких обстоятельствах и зачем ему вообще об этом говорить, так что было бы неудивительно, если бы он обиделся на меня за то, что я испарилась, так ничего ему и не ответив. Однако вопреки всем моим переживанием, Рик был рад слышать меня, как мне показалось, да и на встречу согласился очень легко. Наверное, в тот момент я действительно ничем не отличалась от незрячей себя: как и тогда в темных очках, как и тогда шла туда совершенно неуверенно: от волнения просто земля из под ног уходила, куда там до уверенной походки. А для Рикерта, очевидно, эта наша встреча была настолько важна и волнительна, что он даже пришёл вовремя, ни на минуту не опоздав. Вместо того, чтобы сесть напротив меня, как это было обычно, теперь уже бывший друг уселся прямо рядом со мной, что только усилило моральное давление на меня. Я чуть отодвинулась, чтобы хоть немного увеличить расстояние между нами и посмотрела на него сквозь тёмные стекла своих очков. Передо мной сидел очаровательно красивый парень, который в действительности полностью совпадал с моим представлением о нем: кареглазый брюнет с практически идеальными в художественном плане чертами лица, чуть подкачанный, хорошо одетый. Главное, что он был не менее хорош своим характером: я знала его как доброго, отзывчивого, с хорошим чувством юмора. С таким человеком было очень жалко расставаться, потому что таких как он очень мало. И даже однажды встретить такого замечательного человека - это уже счастье, а вероятность того, что будет ещё один такой огорчающе мала. Но, увы, другого приемлемого для себя выхода я, как человек чувств и эмоций, а не разума, для себя не видела. -Привет,- сказал он. Голос его дрогнул, было очевидно, что Рикерт волнуется.-Как ты? -Привет,-я немного помолчала, не зная, что ответить ему на его вопрос.-Всё так изменилось... -Что именно?- спросил он, нервно сглотнув и так же нервно улыбнулся. -У тебя соринка на футболке,-я машинально потянулась к его плечу и стряхнула соринку. А потом резко убрала руку и замерла, поняв, что только что всё этим сказала. -Ты серьёзно?-потрясенно спросил Рик, округлив глаза.-Ты видишь? -Не надо,-я перехватила его руку, которая потянулась к моим очкам, чтобы снять их.-Мне нельзя их снимать пока что,-какой отличный уважительный повод, чтобы стыдливо прятать свои глаза от его взгляда.-Послушай, Рик, а твоё признание...-"Это ведь шутка?", так и напрашивалась следующая фраза-Оно в силе? -Конечно,-кивнул он. -Отлично,-ответила я и в следующую же секунду он меня поцеловал. Конечно, кому нужно меня дослушивать, если можно просто целоваться! Разумеется, мысль о том, что моя неоднозначная фраза может быть неправильно понята пришла на секунду позже. Превращать старого друга в нового бойфренда - это плохая идея,- тут же напомнил мне внутренний голос. Целоваться я не умела, ибо раньше как-то повода учиться у меня не было, поэтому я больше корила свой язык за то, что он начинает ворочаться во рту и изрекать не очень умные фразы до того, как я успею их до конца обдумать, чем "работала" им, неумело отвечая на поцелуй. Хотя бы потому, что ты его совсем не любишь,-продолжил внутренний голос. -Я так рад, что мы будем вместе,- вдохновлённо сказал Рик, прервав поцелуй. Ну, да, счастье-то какое,-подумала я.