The Rest Of My Life.

POV Грейс: На следующее утро, когда я уже немного остыла и была способна не только совершать импульсивные поступки, но и думать, я уже не была на все сто процентов уверена в необходимости того, что было сделано вчера. С другой стороны, если подумать, то всё давно к этому шло: картину купили за такую цену, которая позволила мне впервые в жизни задуматься о возможности вылечиться, ближайшая подруга, которая никогда не советовала мне дурного, полностью поддерживала меня в этом, даже, справедливее сказать, побуждала меня сделать это и, наконец, теперь появился повод воплотить в жизнь то, о чем последние восемнадцать лет даже думать боялась - появился человек, ради предложения которого стоило попытаться побороть свои страхи. В любом случае, дружбу с Риком уже было не спасти - это не зависело от моего ответа. Даже если бы я отказалась от отношений с ним, это не отменило бы его чувств, в которых он мне признался. И какая тут может быть дружба? А если бы согласилась... тут, кажется, даже особых разъяснений не надо. Однако, несмотря на этот, казалось бы, довольно убедительный довод, уверенности мне все равно не доставало. Что-то мешало быть полностью уверенной в том, что я все делаю правильно, если собираюсь согласиться на предложение Рикерта. А что именно - я не знала, поэтому не могла полностью справиться с этой проблемой и принять окончательное решение. Наверное, это тоже своего рода знак. Впрочем, на тот момент эта проблема не была приоритетной. Исход этого вопроса напрямую зависел от того, что мне скажут в больнице, каков будет вердикт врачей. Я бы ни за что не согласилась на то, чтобы начать отношения, если бы знала, что никогда не смогу видеть, потому что отлично понимала, что для любого другого человека я бы стала просто обузой. А зачем это нужно? На мой взгляд, уж лучше быть одинокой, но никому не доставлять никаких проблем, чем быть с кем-то, кого моё постоянно присутствие в его жизни будет только отягощать. А я, между прочим, и так не подарок, с таким-то характером. Перед кабинетом врача было волнительно, хоть я и понимала, что какой-то действительно предпочтительной новости для меня нет. Мне было все равно: скажет ли врач, что я неизлечима, или скажет, что есть шанс на выздоровление. Я давала каждому из этих вариантов шанс, просто доверяясь судьбе, а какой именно из них выпадет мне - не суть важно, я теперь не видела никакой существенной разницы между ними. У каждого есть свои плюсы и минусы. И, наверное, именно с этой позиции легче всего было принять ответ врача, каким бы он ни был. Да и в такой ситуации сделать хуже было никак нельзя. Хоть и убедить себя в этом было трудно. Ну, а что мне было уготовано судьбой, можно было узнать только победив своё волнение и поговорив с доктором о результатах сданных мною анализов и последующих перспектив. Именно для этого мы с мамой снова направились в Мюнхен. Маму одна мысль о том, что я, возможно, смогу видеть, приводила в бешеный восторг, такой, какого я, наверное, не могла испытать даже исцелившись. Хотя, если уж совсем честно, то она не только была уверена в том, что я непременно верну своё зрение, но и вообще другого не допускала. Конечно, её вера в меня придавала сил, хотя в этой ситуации от меня теперь уже мало что зависело. По сравнению с улицей в клинике было прохладно - в помещении чуть шумя работали кондиционеры. Холод я всегда чувствовала намного острее: там, где нормальному человеку комфортно, там я с ума сходила от "мороза". Я замёрзла практически сразу же, спустя несколько минут после того, как вошла в здание. Сковавшее меня неприятное ощущение холода заставляло думать скорее о том, как бы хотелось согреться, нежели о том, как страшно и волнительно узнать окончательный ответ. Нервозность отошла на второй план, пока я, обхватив себя за плечи в тщетных попытках хоть немного согреться, мечтала поскорее уйти из клиники. Однако все вернулось в двухкратном размере, когда дверь в приемную открылась и меня позвали. С трудом настояв на том, чтобы мама осталась за дверью и я поговорила с доктором наедине, я на подкашивающихся ногах вошла в кабинет и поздоровалась, с трепетом ожидая, что же он скажет.