— И он тебе понравился?! — Дракон аж выронил серебрушку и полез за ней под стол, с оглядкой на Вирру, только шипя от распирающих его выражений. — О, боги, неужели такая ерунда способна очаровать женщину?! Какой кошмар — ум, доблесть, сила и красота уже не в счет — достаточно кривого носа!
— Видишь ли, Мрак, — снисходительно заметила я, переплетая косу перед освободившимся зеркалом, — из всего вышеперечисленного у него, в отличие от тебя, имеется хотя бы нос.
«Верные враги», Ольга Громыко
Долохов оглянулся в последний раз на дом тёмной ведуньи, передёрнул плечами и, кивнув на прощание Люциусу, аппарировал домой. Его опять сдавило со всех сторон и закрутило, протискивая через узкое отверстие — через секунду, кажущуюся вечностью, он, покачнувшись, приземлился на дорожке около дома. Медленно поднялся на крыльцо и направился в свою комнату. В гостиной старинные часы с кукушкой пробили девять раз, заставляя его вздрогнуть и вынырнуть из своих мыслей. Антонин огляделся, только сейчас замечая, что прошёлся в грязных сапогах по одному из многочисленных матушкиных ковров и давно пропустил ужин. Он вполголоса выругался, оглядываясь. Рядом, суетясь, тихо причитал их домовой Митрофан: — Горюшко-то какое, луковое, — бормотал тот в густую бороду. — Явился — не запылился, все ковры уханькал! Заставил матушку-кормилицу места себе от горя не находить! На ужин не явился, так ещё и чужими пирогами за версту пахнет! Долохов хмыкнул, но потупился виновато, стянул сапоги, надевая смешные тапочки, которые, несмотря на все его ухищрения, всегда возвращались на своё место. Что он только с ними ни делал: топил в ручье, что за домом, кидал в печку и костёр и даже скармливал злющим дядюшкиным волкодавам. Но всё было тщетно — на следующее утро тапки неизменно оказывались на своём месте. — Митрофан, где матушка? — вздохнув, спросил Антонин, готовясь оправдываться. У них в семье, состоящей из двух человек, было правило — если ты жив и в стране, то обязан присутствовать на позднем ужине, который проходил каждый день ровно в восемь вечера. Никакие отговорки не принимались матушкой во внимание. — В зелёной гостиной, бедовый. — Она сильно злится? — осторожно поинтересовался он у домового, прикидывая размер взбучки. Тот, пожевав губами, ответил: — Фарфор пока ещё целёхонький. Эти слова заставили Долохова выдохнуть. То, что её любимый фарфор всё ещё цел — хороший признак, значит, матушка не так сильно злится. По крайней мере, он на это надеялся. Антонин почесал переносицу, давя в себе малодушное желание, как подросток скрыться в своей комнате, и пошёл объясняться с матушкой. В комнате царил полумрак и звонкие, но нежные звуки виолончели — звучала «Прелюдия» Баха. Велена Дамировна обожала классическую музыку маггловских композиторов. Помнится, когда ему было лет пять, отец пропал на пять дней — матушка злилась и искала, но никак не могла найти мужа. На пятый день тот, как ни в чём не бывало, заявился домой и, не дожидаясь криков и проклятий, сунул в руки матушке какое-то смешное маггловское устройство. Оно, как он позже объяснил, называлось граммофон и могло извлекать великолепную музыку из тонких чёрных дисков — пластинок. С тех пор старинный граммофон с золотой трубой и резным деревянным основанием поселился в матушкиной любимой гостиной, а Антонин в совершенстве знал произведения мировых музыкальных классиков и мог назвать автора и композицию буквально с первых нот. Конечно же, матушка хотела, чтобы её сын знал данные произведения не только на слух, но и сумел бы их сыграть. Причём, намного лучше, чем их создатели. Но пианино не захотело покориться юному Антонину, и, сменив десяток учителей, матушка сдалась, а Антонин поспешил попросить нанять ему учителя фехтования — всяко лучше, чем учитель танцев или рисования, думал он тогда. Антонин немного помялся на пороге, не решаясь прервать вопросом звонкие звуки виолончели, затем как можно тише сел в кресло, что давно закрепилось за ним. Всматриваясь в испещрённое мелкими морщинками лицо матери, он не заметил, как окончилась мелодия, и в комнате повисла тишина. Поэтому вопрос застал его врасплох. — Антонин, что такого важного произошло, что ты забыл про семейный ужин? — Матушка иронично приподняла брови, наклоняя голову к плечу. — Извини, матушка, — вздохнул он, взъерошив волосы на затылке и мельком потерев висок, — нужно было помочь Люцию с одним его делом, — видя, как Велена Дамировна приоткрыла рот, собираясь задать следующий вопрос, Антонин произнёс на опережение: — И, ты не поверишь, я встретил настоящую ведунью! Данная новость заставила матушку широко распахнуть глаза и на несколько секунд застыть с приоткрытым ртом, не в силах что-либо ответить. Но многолетняя практика по держанию фасада на различных светских раутах и приёмах позволила ей быстро взять себя в руки. Она разгладила пальцами несуществующие складки на юбке, заправила выбившийся локон за ухо и тихо спросила, внимательно смотря в глаза сына: — Тони, ты… уверен? Ты уже давно взрослый и должен понимать, что таким не шутят. И, — тут она нахмурилась, выпрямляясь в кресле, — если ты произнёс это только для того, чтобы сбить меня с мысли, то не надейся, что подобное сойдёт тебе с рук и… — Я не шучу, мама. Он ненадолго замолчал, позволяя матери обдумать сказанное. Спустя несколько секунд та аккуратно уточнила, внимательно всматриваясь в глаза любимого сына: — Надеюсь, это была служительница Яви, а не... — она не договорила, смотря, как Антонин неловко улыбается. Вздохнула, откидываясь на спинку кресла, и сжала руки. — Хорошо. Надеюсь, ты не успел её никак оскорбить? К сожалению, порой у тебя язык без костей, — укоризненно покачала головой она и поджала губы. — Это моя вина, нужно было больше тебя пороть. — Матушка! — А что? Разве я неправа? — Не такой уж я и балабол, — тихо пробурчал Антонин. — Ведунья не в обиде на меня, несмотря на то, что я, — он замялся, — повёл себя немного грубо. — Хорошо, теперь расскажи мне об этой встрече подробнее. И начни, пожалуй, с самого начала, — она уселась поудобнее. — А пока, Митрофан, принеси, пожалуйста, Омут памяти.***
Велена Дамировна снова провела гребнем по тёмным волосам, которые начали серебриться сединой — это давно стало своеобразным ритуалом. Действом, позволяющим успокоить бушующие мысли и душу, приглушить чувства. Когда-то в далёком детстве каждый вечер маман расчёсывала ей волосы, тихонько напевая или мурлыча смешные слова на французском — своём родном языке. А на все вопросы о том, что она поёт, маман ласково смеялась и говорила, что она поймёт позже. И правда, поняла, когда стала старше и родила сама. Журчащие слова, казалось, остались в памяти навсегда — так, что не стереть годами. Маман творила чисто женскую магию, доступную всем матерям. Она творила заговоры, пытаясь оградить своё любимое дитя от всех бед и невзгод. Велена Дамировна тяжело вздохнула, вспоминая ужас, что охватил при мысли о встрече её Антошки с проводницей Нави. Уж своего любимого и единственного сына она знала, как облупленного — порой он был тем ещё медведем. И она побоялась, что сын успел каким-то образом оскорбить тёмную ведунью. К счастью, этого не произошло. Ведуньей оказалась молодая девчонка, но её глаза не давали обмануться безобидным внешним видом — в них кольцами свернулась ледяная бездна, чуждая всему живому. Сама женщина на своей жизни ни разу не встречала ни светлую, ни тёмную ведунью. Но слухи и истории о них передавались из уст в уста. Все они сходились лишь в одном — не стоит злить ведунью или вредить ей, костей потом не соберёшь. Немного успокоившись и ещё раз обдумав увиденное в тишине своей спальни, Велена Дамировна признала, что единственно верное решение — держать молоденькую и, скорее всего, неопытную проводницу Нави поближе к телу. Возможно, в будущем ведунье снова понадобится подобная услуга, которая, к тому же, не будет стоить Долоховым почти ничего. Это было выгодно и, в перспективе, могло вылиться во что-то большее. Она фыркнула, лукаво сверкнув глазами. Нельзя же позволить Малфоям загрести тёмную ведунью в своё пользование, а ведь именно к этому всё и идёт. Женщина убрала гребень и, взглянув в зеркало, недовольно поморщилась: с каждым днём она находила всё больше морщинок. Может быть, именно поэтому она так настаивала на скорой свадьбе для её Тони. Её время не вечное, ведь даже магам не под силу обмануть смерть — та всегда берёт своё. Она вздохнула, проводя пальцами по седым прядям в волосах. Стоит сказать Тони, чтобы он попробовал очаровать молодую глупышку, ведь кем бы она ни была, в первую очередь она — девушка. А уж если не получится, во что женщина верила слабо, сын может попытаться стать ей другом.