Алхимик Парацельс в XV веке разделил фэйри на четыре группы по четырем стихиям: к стихии воздуха он отнес сильфов, к стихии земли – гномов, к стихии воды – ундин, а к стихии огня – саламандр.
«Пляска фэйри. Сказки сумеречного мира», Нил гейман
Дождавшись темноты, Петуния накрыла расшитой вручную скатертью небольшой столик в гостиной, поставила на него зеркало и незажжённую свечу. Напротив поставила низкую крепкую табуретку, так чтобы она отражалась в зеркале, постелила на неё яркий платок и поставила два блюдца: одно с домашним печеньем, другое с жирным свежим молоком. Потом выгнала шипящего Мориона в другую комнату — домовые не особенно любят кошек. Выключив свет, села напротив зеркала и зажгла свечу, разгоняя извивающиеся тени по углам. Петуния глубоко вздохнула, успокаиваясь, и, пристально уставившись в зеркало через пламя свечи, забормотала заговор: — Ночь пришла на порог, хозяин свечи зажёг, угощенье разложил, гостя дорогого ждёт. Явись-явись, домовой, поговори со мной, себя покажи да зла мне не чини — за домом моим пригляди. Повторив эти слова три раза, Петуния замолчала — теперь оставалось только внимательно вглядываться в отражение, пытаясь заметить явление домового. На несколько минут на комнату опустилась тишина, на краю освещённого светом пространства плясали узкие тени, на грани слуха трещала свеча. Внезапно пламя свечи уменьшилось, заколыхалось из стороны в сторону и почти потухло, но в следующий момент оно резко выровнялось и взвилось вверх, успокоилось. А Петуния, чутко следящая за отражением, уловила едва заметную, колеблющуюся тень, что появилась сзади и постепенно, с постоянными остановками, перетекала к табурету. Наконец тень замерла над угощением, как будто принюхиваясь, а потом осторожно приподняла блюдце с молоком, отпивая глоток. Помедлив пару секунд и не дождавшись никаких действий со стороны замершей Петунии, тень жадно допила молоко и, подхватив с соседнего блюда несколько печений, скрылась. Пламя свечи в тот же момент опало до нормального размера. Петуния, улыбнувшись, накинула на зеркало плотную ткань и, затушив свечу, принялась убираться. «Бедняга», — думала она, вспоминая едва заметную тень. — «Видимо, совсем одичал — такой недоверчивый, да и сил почти нет. Как только выжил?» Но она была рада и тому, что на её зов ответили. Ведь она сильно сомневалась, что обряд сработает на чужой земле. Да и, если задуматься, то откуда в Англии взяться домовому — домашнему духу, что исконно водится на русской земле? Хотя есть же здесь лопоухие домовики, чем-то похожие на русских домовых, но в то же время другие. Может, один из них и пришёл на зов? Но пока рано было об этом судить: прибившаяся нечисть даже не могла полностью проявиться — не хватало сил. Следующие три дня Петуния, рано проснувшись и умывшись, завтракала с Морионом, собирала небольшую корзинку со снедью, а потом уходила на весь день в лес. Котёнок, выполняя своё обещание, следовал за ней, как привязанный. Он, даже гоняясь за насекомыми или исследуя лес, старался не выпускать её из своего поля зрения. Вечером, перед сном Петуния оставляла в каморке молоко, а утром убирала пустое блюдце. На третий день она положила рядом с молоком прямоугольный отрез чистой ткани белого цвета. И на следующий день рядом с пустым блюдцем лежала маленькая и аккуратная куколка из травы и веточек с маленькими угольками вместо глаз, а вот ткани не было. Петуния улыбнулась, рассматривая куклу, которая была ответом на её предложение. Ведь предложив домашнему духу белую ткань, она, тем самым, показывала, что приглашает его в свой дом и хочет принять на службу. Кукла же являлась ответом — причём, что радовало, положительным. А это значит, что сегодня нужно было провести ритуал привязки, привязывая нечисть к её дому и главное к себе. Она дождалась вечера, ведь домовой ещё был довольно слаб в дневное время. Без привязки к дому, без своего места ему трудно тянуть силу из окружающего мира. Положив на пол куклу, небольшой кусочек белой ткани и иголку, Петуния поставила миску с молоком, присела и зажгла свечу, а потом она просто позвала. Через несколько секунд перед ней совершенно бесшумно начало появляться существо. Это был худой и маленький человечек с коричневой кожей, тёмной растрёпанной шевелюрой до лопаток и длинными ногами и руками, завёрнутый в ткань, которую оставляла в каморке Петуния. На грязном, обветренном лице выделялись большие синие глаза и острый нос, а из косматых волос торчали кончики острых ушей. Петуния удивилась, но спросила: — Как тебя зовут? Существо вздрогнуло и, заглянув Эванс в глаза, хрипло прокаркало: — А… Ауридан. — Хорошо, Ауридан, — кивнула Петуния и, накапав семь капель крови в молоко, протянула блюдце нечисти, что в удивлении таращила глаза. — Будешь ли ты, дух носящий имя Ауридан, служить мне, охранять покой этого дома и защищать его от незваных гостей? Держать его в чистоте, тепле и уюте? — Обещаю, госпожа, — закивал тот ушастой головой, крепко стискивая длинными пальцами блюдце. Глаза его стали ещё больше, а на лице появилось какое-то беспомощное и неверящее выражение. — Тогда пей. Не бойся. Ауридан в мгновение осушил пиалу, торопясь и захлёбываясь, а потом опять во все глаза уставился на Петунию. Она окропила кровью тельце травяной куклы и принялась заворачивать её в ткань на манер тоги, приговаривая древний заговор. Затем она взяла в руки свечу, капая воском на кукольное лицо: — Уста твои запечатываю от слова лишнего, — горячий воск капнул на то место, где должен быть рот. — Глаза твои делаю зоркими и чистыми, — она капнула на маленькие угольки, что были вместо глаз. — А в сердце твоём селю верность, — последняя капля упала на правую верхнюю сторону туловища. Потом Петуния завернула куколку в платок, сжала в правой руке и, положив левую на голову Ауридана, произнесла: — Будь верен мне, как своей хозяйке, уважай и защищай дом мой, как свой. Я принимаю службу твою, зовущийся Ауридан. Она вливала в него свою силу, и Ауридан стал прямо на глазах меняться: спутанные волосы распрямились и заблестели, кожа перестала быть обветренной, а сам он больше не выглядел таким болезненно худым. Петуния мазнула пальцем в крови по губам Ауридана, завершая привязку, и затушила свечу. — Меня зовут Петуния, — произнесла она, поднимаясь на ноги. — Пойдём, Ауридан. Я покажу тебе наш дом. — Хорошо, хозяйка. Петуния вместе с Ауриданом прошлась по дому, показывая ему комнаты. Познакомила с Морионом и, наконец, отвела его в обустроенную каморку. — Здесь ты будешь жить — это твоя комната. Сейчас приведи себя в порядок, а потом поговорим. Через пятнадцать минут, когда Петуния уже убрала в гостиной все следы ритуала и разожгла камин, в середине комнаты возник чистый и более опрятный Ауридан. Петуния махнула рукой на второе кресло, и тот аккуратно присел. — Ты ведь не домовой и не домовик — ты на них не похож. Уж очень отличаешься, — произнесла Петуния и, помолчав, спросила: — Так кто же ты такой, Ауридан? — Хозяйка права, я не домовик, — скривился Ауридан, произнося последнее слово, словно что-то противное. Он выпрямился и, приподняв подбородок, продолжил. — Я отношусь к благородным брауни, что испокон веков жили на островах. Раньше нас было намного больше, но люди перестали верить в сказки, перестали верить в прекрасных фейри, что живут в Холмах. Они перестали верить в нас. — К сожалению, это так, обычные люди забывают о чудесах. Вырастая, они перестают верить в волшебство, забывают обо всём необычном, что видели в детстве, — грустно улыбнулась Петуния, невольно вспоминая свой прошлый мир, где почти нет места чуду и вере в сказку, в волшебство. — Да-да, а уж эти их ужасные каменные коробки, в которых они живут! Хороших домов осталось мало, да и те они бросают ради того, чтобы ютиться в каменном ящике! — Ауридан аж подпрыгнул от негодования, воинственно хмурясь. — И как же ты выжил? — Повезло мне, хозяйка, — пожал плечами брауни. — Прибился к этой деревушке — тут много хороших домов и людей. Изредка понемногу таскал молоко, сыр и другие продукты так, чтобы не заметили, а взамен помогал с животными и садами. Когда тепло становилось, то полегче было. Да и лес тут хороший, мне Лесной Владыка помогал: то ягоды прибережёт, то гриб спрячет — мы ведь какая никакая, а родня. Своим не помочь — нельзя, это каждый фейри знает, — покивал он головой. — Так и жил. — Почему сразу ко мне не пришёл? — удивилась Петуния. — Я бы помогла, чем смогла. Ауридан нахмурился, морща нос, скривился и что-то тихо забормотал. Петуния наклонила голову, прислушиваясь, но не смогла ничего понять — так неразборчиво ворчал брауни. Тогда она переспросила, прося говорить громче и понятнее. — Не любим мы магов, — тот скривился сильнее, лицо его перекосилось, обнажая маленькие, но острые даже на вид зубы, а глаза сузились и, казалось, потемнели, приобретая цвет моря перед грозой. — Это они виноваты в том, что прекрасные Ноу пустуют! А сияющие врата Тир на Ног навсегда закрыты! — Что ты имеешь ввиду? — Сам я не застал открытых врат Тир на Ног, и когда я родился, Холмы уже много лет пустовали, но мы помним, как было тогда. И мы знаем, что случилось — маги предали фейри! — оскалился Ауридан, сверкая глазами. — Они предали своих родичей! Людская кровь оказалась в них сильнее! — Но разве фейри и маги — родичи? — удивилась Петуния. — Да, люди давно забыли, но фейри помнят, что первые маги появились от связи фейри с Холмов и людей. Одним из первых полукровок, которых люди сейчас называют магами, стал ребёнок Мидера, одного из правителей Туата Де Дананн и человеческой женщины Этайн, что была женой ирландского короля Эохайда. Именно кровь фейри даровала людям их магию, именно жители Холмов научили людей пользоваться этими силами — так на островах и появились маги, — произнёс брауни, немного помолчал и тихо продолжил. — Каждый фейри знает наш закон: фейри всегда поможет другому фейри. Он прописан в Валь-де-Валь. Но дети полукровок, что ушли в людской мир, не были связаны этим договором, поэтому, получив от фейри силу и знания, как этой силой управлять, они захотели большего — они возжелали бессмертия своих старших родичей. — И что же они сделали? Ведь, как я понимаю, фейри были намного сильнее, чем маги, верно? — Люди считали, что стоит им ступить на земли Тир на Ног, как они тут же станут бессмертными, но это не так. Время на той земле течёт медленно: за один день там, в людском мире мог пройти целый год. Но не земля делала фейри бессмертными, а сами фейри, что испокон времён проживали в Тир на Ног, замедляли время и наделяли земли волшебством — это огромная разница, — покачал головой Ауридан. — Люди не понимали, что только бессмертный может жить в Стране Вечной Юности. Человек же, пробыв там дольше положенного, просто рассыпался прахом, что потом уносил ветер, — тут он замолчал и нахмурился, сжимая кулаки. — Несколько магов, что смогли пройти на Тир на Ног, чёрным волшебством осквернили земли и погубили фейри. Остались только мы — фейри, что давно перебрались в мир смертных. Брауни замолчал, а Петуния, поджав губы, обдумывала всё сказанное. Несколько минут они просидели в тишине. Морион запрыгнул к хозяйке на колени и замурлыкал, напрашиваясь на ласку, и та с удовольствием гладила котёнка. Наконец, она встрепенулась и спросила: — А за что ты так не любишь домовиков? Ведь они же тоже фейри? — Они — не родня нам больше, — показал острые зубы брауни, наморщив нос, — эти проклятые присягнули в верности магам, отдали себя и своих потомков в вечное услужение! — Но ведь ты тоже присягнул мне в верности, а я приняла тебя на услужение, — разумно заметила Эванс, приподнимая брови. — Я сам выбрал! — вскинулся Ауридан. — Не то, что эти домовые «эльфы»! И ты другая: я следил, наблюдал за тобой. Ты не такая, как остальные маги, поэтому я и пришёл, когда ты позвала. И дом у тебя хороший — мало кто пробраться сможет.