Материнский инстинкт

Окна палаты украшали розовые занавесочки в цветочек, такого же цвета было и постельное белье и пижама «пациента». Все свободные поверхности были заставлены вазами, скульптурами и разными безделушками, видимо, призванными пробуждать чувство прекрасного. Стульев не было- их место заняли два пуфика, в тон со всем остальным, т.е. тоже розовые. На стене появилась картина, репродукция Пикассо голубого периода. С ней по цвету перекликался невероятных размеров плюшевый медведь, с глазами-блюдцами и идиотской радостью, написанной на морде. И посреди всего этого великолепия в кровати сидел гордый сын шотландских гор, Дункан МакЛауд из клана МакЛаудов. Защитник обиженных и поборник справедливости. Бессмертный. Выражение его лица было достойно кисти… Митос так и не смог придумать, кто из великих художников был бы способен его передать. Разве что Босх… Старейший даже не стал пытаться справиться с душившим его хохотом, хоть и понимал остатками разума, что рискует. Но сил сопротивляться не было. В коридоре послышались шаги, и Уолтер потрясенно воззрился на сидящего на полу бессмертного, который слабо постанывал, поскольку смеяться уже не мог. Увидев же, что находится внутри, актер закрыл рот двумя руками, развернулся и, чуть не свернув коробки, помчался по коридору. Он влетел на кухню, и через секунду оттуда раздались раскаты громового хохота, к счастью приглушенные закрытой дверью. Еще через пару минут Митос, держась за косяк, с трудом поднялся на ноги. Он добрался до пуфика и сел на него, стараясь не смотреть на МакЛауда, так как боялся нового приступа неконтролируемого веселья. Ошибка. Ему на глаза тут же попались пушистые голубые тапочки, стоящие под кроватью. Собрав в кулак всю волю, Старейший умудрился не издать ни звука. Потребовалось еще минут пять, чтобы он, наконец , рискнул поднять на Горца глаза. Тот продолжал сидеть на кровати, таращась в пространство. - Мак, - осторожно произнес Митос, - извини, я… МакЛауд безмолвно взял плюшевого медведя за ухо двумя пальцами и скинул с кровати. Потом содрал с себя розовую пижаму. Он уже собирался одним движением снести на пол, стоящую на тумбочки гипсовую скульптуру обнаженной африканской девушки с бананом в руке, но передумал и, подтянув колени к груди, уткнулся в них лбом. - Митос, -пробормотал он,- я этого не вынесу. Я больше не могу. Сегодня она пообещала, что будет заботиться обо мне всю жизнь… защищать меня… Меня! Даже если бы я не был бессмертным, я мужчина, в конце концов и не могу позволить женщине… Я не знаю, что делать… - Может быть пришло время сказать ей правду?- тихо спросил Митос, с жалостью глядя на шотландца,- ты все-равно собирался это сделать. МакЛауд поднял голову и уставился в потолок. - Это разобьет ей сердце… - Может быть и нет. По крайней мере, ты точно узнаешь, любит она тебя или твое заболевание… Если первое, ты сможешь убедить ее отказаться…от голубых тапочек… - Ты ведь знал, что так будет, да? –Горец развернулся и, прищурившись посмотрел на Старейшего,- ты все заранее рассчитал! Митос пожал плечами. -Ну, это был один из возможных исходов… -Митос! -Ладно, самый вероятный… -Митос!! -Хорошо, я знал. Доволен? -Знаешь кто ты? Ты хитрая, расчетливая сволочь! - Спасибо, Мак, я старался, - сухо ответил Митос,- однако, что ты все-таки намерен делать? Повисло молчание. - Я скажу ей правду,- медленно проговорил шотландец, - сегодня. Будь, что будет… Час Х наступил. Это был уже второй рискованный момент с тех пор, как План начал реализовываться, но, в отличие от предыдущего раза (спектакля в баре), сейчас никто ничего не мог прогнозировать. В преддверие приезда Лиз из палаты МакЛауда убрали все ценные и легкобьющиеся предметы (заодно с розовыми занавесками и пуфиками). Сам Горец комнату не покинул, но переоделся в свою нормальную одежду, с облегчением выкинув в мусор поросячьего цвета пижаму. Двое «врачей» стояли в гостиной, наблюдая в окно, как форд Элизабет паркуется у клиники. Девушку – «сестру» попросили уйти из гостиной «подальше от греха». Атмосфера напоминала затишье перед главным сражением, когда одна из воюющих сторон выстраивает войска, пытаясь разгадать, что же задумал противник. «Резерв», он же группа поддержки в лице Джеймса и Валикуров пока не показывался – бессмертные сидели на кухне в напряженном ожидании. Лиз вошла сияющая и, слегка кивнув бессмертным, с видом королевы проследовала по коридору, даже не удосужившись спросить, можно ли к пациенту. Видимо, она считала, что остановить ее не в состоянии даже танковая дивизия. Наступило напряженное ожидание. Первые снаряды начали рваться минут через десять. Сначала просто послышался ее голос, что-то доказывающий на повышенных тонах. Он становился все громче, перешел в визг. Потом что-то грохнуло. Уолтер выразил надежду, что Лиз не убила Мака, поскольку, объяснить потом его волшебное воскрешение будет довольно сложно. Митос лишь пожал плечами и продолжал прислушиваться. С треском открылась и захлопнулась дверь - судя по звону, где-то вылетело стекло, и по коридору зацокали каблуки. Старейший глубоко вздохнул, закрыл и открыл глаза- цокот приближался… То, что вынырнуло из-за угла ничем не напоминало растерянную девушку с залитым слезами лицом, которой Лиз была какие-то пару дней назад. Сейчас она больше напоминала тигрицу, способную порвать когтями и загрызть всякого, кто окажется у нее на дороге. На дороге оказался Митос. Точнее, Элизабет сама направилась к нему и если бы не реакция Старейшего, то сломанный нос или челюсть были бы ему обеспечены - она нанесла удар с силой и точностью хорошего боксера. Кулак просвистел у Старейшего над головой, и Лиз, потеряв равновесие, упала прямо на него. Потратив массу усилий, чтобы обуздать разъяренную даму, которая продолжала молотить руками, куда попадет и выкрикивать проклятия, обещающие всевозможные кары извергам рода мужского, Митос с Уолтером умудрились вывести девушку на улицу и усадить в машину, не нанеся заметных телесных повреждений. Смерив их напоследок взглядом, способным не оставить от обоих «врачей» даже лужицы на асфальте, Лиз яростно воткнула ключ в зажигание. Бессмертные предусмотрительно отошли подальше, поскольку оказаться под колесами ни одному из них не хотелось, а они подозревали, что Элизабет вполне способна на такой акт возмездия. И тут начались проблемы. На дворе стоял трескучий рождественский мороз, мела метель, и машина категорически отказалась заводиться. Промучившись какое-то время, и, видимо, немного остыв (хотя это было, скорее связано с температурой в салоне), Лиз из автомобиля вылезла. Влетев обратно в клинику, она потребовала немедленно вызвать ей такси, уселась на диван и стала кому-то названивать, демонстративно игнорируя Митоса, Уолтера и вышедшего в гостиную Джеймса. Скоро атмосфера в помещении так накалилась от излучаемой Элизабет ненависти, что Уолтер и Джеймс не выдержали и, переглянувшись, ретировались. В довершение всех бед, выяснилось, что из-за снегопада таксисты отказываются ехать в такую даль, а значит выбраться из клиники можно только одним способом – на машине кого-то из «персонала». Смерив единственного оставшегося в гостиной «заговорщика» свирепым взглядом, Элизабет нарочито спокойным тоном, попросила довезти ее до города. От этого взгляда у Митоса по спине поползли мурашки. Он уже раз пятьдесят пожалел, что не успел сбежать раньше, и крыл МакЛауда за то, что тот, сказав правду, похоже, счел свою благородную миссию выполненной. Однако желание поскорее покончить с проблемой под названием «Лиз» было настолько велико, что, скрипя зубами, Старейший согласился. Митос считал, что хорошо представляет себе, что такое «ад» и что за свои 5000 с лишним лет несколько раз в этом месте побывал, но через полчаса езды по ухабистой дороге при практически нулевой видимости и с пассажиркой, которая, то принималась кричать ему в ухо, что ей сломали жизнь, то проклинала всех мужчин, то обещала, что так просто они не отделаются и она всех засудят, он понял, что настоящего ада еще не видел. При этом он тщетно пытался почувствовать хоть какие-то угрызения совести и не мог. Если кого ему и было жалко, так это Грега, на которого теперь, скорее всего, Лиз снова обратит свое пристальное внимание. Он искренне надеялся, что парень все-таки успеет смыться в Африку, прежде чем его снова возьмут под крыло. Когда впереди наконец-то замаячили огни шоссе, Старейший немного расслабился, надеясь на скорое избавление, но как выяснилось зря. В ярости от того, что на нее не обращают должного внимания, Элизабет неожиданно схватила его за руку и ее острые как бритва ноготки впились ему в кожу даже сквозь толстый свитер. Митос инстинктивно дернулся, руль крутнулся, и машина, потеряв управление на обледенелой дороге, на полной скорости врезалась в неожиданно выросший ну пути столб. Единственно, что бессмертный успел сделать, это в последний момент развернуть автомобиль так, чтобы удар пришелся на место водителя. Митос пришел в себя от странного ощущения, что его лицо принимает контрастный душ, причем отдельно от тела. То горячие, то холодные капли падали ему на щеки и стекали за уши. Вместе с сознанием пришла боль. Причем болело все, от головы до кончиков пальцев. С трудом разлепив веки, он уставился на размытое пятно, которое колыхалось прямо над ним и при этом, похоже, что-то вещало. Сделав над собой усилие, Старейший сумел, наконец, сформировать слова из бессмысленной какофонии звуков и четкую картинку из разноцветного калейдоскопа перед глазами. И чуть не подпрыгнул. Точнее, он попытался подпрыгнуть, но первое же движение, едва не взорвало мозг и Митос решил пока остаться где был - т.е. на холодной земле, куда Элизабет, видимо, его перетащила, каким-то образом достав из разбитого автомобиля. Сама Лиз, склонившись над ним, что-то шептала и ее горячие слезы падали ему на лицо вперемежку с ледяными снежинками. Этим и объяснялся контрастный душ. Митос почувствовал облегчение – с ней, похоже, все нормально. Случись что, МакЛауд оторвал бы ему голову голыми руками. Старейший попытался сконцентрироваться на том, что ему говорят и услышанное заставило его сделать очередную попытку уползти куда-нибудь подальше. Увы, пока его желания не полностью совпадали с возможностями. Лиз, рыдая продолжала причитать… - Все, будет хорошо… все нормально….они тебя вылечат…..правда…. даю слово…я буду о тебе заботиться…Адам!!! Прости, прости, это я виновата … Боже, что я наделала, теперь ты станешь инвалидом на всю жизнь, но, ничего, я тебя не брошу, слышишь?! Боже, боже, я думала ты умер… из-за меня.. я найду лучших врачей, мы уедем куда-нибудь, где тебе будет хорошо… я буду твоей сиделкой…. И даже больше... Если захочешь… Почему я раньше не замечала… ты такой бледный, ты, наверное, плохо ешь, но мы это исправим… только, пожалуйста, дождись скорой.. (О, Боги!!!!) Митос снова попытался приподняться… -Лежи, не двигайся,- шептала Лиз,- у тебя наверное, все кости переломаны, но ничего, все срастется, вот увидишь. (Неудивительно, после твоих действий по моей реанимации!) Митос имел все основания подозревать, что пара- тройка сломанных ребер не имеют отношения к аварии, Кроме того, его сильно беспокоила мысль о скорой. И как он будет объяснять Лиз свое чудесное выздоровление… Однако, повреждения, похоже, и в самом деле оказались серьезными, раз он до сих пор не может двигаться и дышать легче не становится. Черт! Все, что оставалось, это тихо лежать и надеяться, что он успеет восстановиться до приезда медиков. Напрасные надежды. Вдалеке завыли сирены, и звук стал неумолимо приближаться. Лиз, в порыве радости обхватила его голову руками и впилась губами в его губы, перекрыв остатки кислорода, и так с трудом поступающего в легкие. О, нет!!! Только не это! –успел подумать Митос, перед тем, как повторно вырубиться.