В плохих снах ты всегда одинок, безумно одинок. «Чернильное сердце» Корнелия Функе
1
«На каждый плохой сон есть сон похуже».
«Дорогой дневник, сегодня мне приснился сон, в котором я была одинока, как никогда. Не было ни родителей, ни Мэтта, ни Кэролайн, ни Бонни. Не было никого, кроме него. Он вел меня куда-то в полнейшей темноте. Я не знала, что это он. Я лишь могла ощущать его присутствие и руку, которая с силой сжимала мою. А затем я увидела гроб. Он был закрыт, и вокруг него были разложены цветы, белоснежные бархатцы. Мама называет их ванильный лед, и они растут под нашими окнами. Их было так много, что сладкий запах перекрывал запах смерти, проникавший из под крышки гроба. Я больше не чувствовала чужой близости, но знала, что должна открыть его. В полнейшем одиночестве я должна была откинуть крышку гроба и взглянуть в лицо смерти и того, кого она забрала. Но когда я открыла его, то увидела свое лицо, мертвенно бледное и неживое. Глупо говорить о том, насколько сильно это меня испугало, но затем я проснулась. Кто-то произнес мое имя, и после этого я увидела его глаза, такие черные, что и зрачков не было видно среди этой темноты. Он просил меня проснуться, и я пошла к нему навстречу. И с каждым моим шагом его глаза становились все светлее, пока не стали такими светлыми, как расплавленное золото. И среди этого янтарного блеска, мне послышался шепот: «Я другой, Елена». Мертвецы не умеют так смотреть. Он был живым».
2
«На секунду я потерял контроль».
Ночь была холодная. На небе чернильными разводами темнота смешивалась с приближающимся утром. Звезд не было, даже луна не светила. В такую ночь он и пришел к ее дому. Еще только вчера, сидя в баре, Деймон писал письмо для Кэтрин, а теперь, когда никакого письма и не было, он пришел к ней. Ему хотелось увидеть ее в самом естественном для человека состоянии. Во время сна. Удивительно, что в такую холодную ночь ее окно оказалось открытым. Он не мог войти, он мог лишь видеть ее. В комнате было тихо, как и во всем доме. Елена была обычной девушкой, которой наскучила своя жизнь. Таким как она всегда хотелось приключений. Опасности. Он смог понять это по фотографиям в рамках и по учебникам на столе, по лампе на прикроватной тумбочке и разбросанным по комнате вещам. Деймон смог понять это по той простоте, которую он увидел вокруг. Как бы он хотел рассказать ей о себе. Показать жизнь, которой Елена не видела. Показать мир. На мгновение он забылся и представил первый город, который пришел в его голову. Как ни странно, это был не Нью-Йорк. И не Новый Орлеан. Это был Амстердам. Многие люди называют его городом свободы. Ему хотелось показать ей каждую его улицу, каждый магазин. Побывать на крышах зданий. Почувствовать морской воздух. А затем побывать на пляже, чтобы ноги тонули в песке, теплом и зыбком. Его мысли остановились. Такого он никогда не желал. Даже с Кэтрин. Елена тонула в одеяле и во сне казалась ребенком. В ее лице была простота и ясность, как бывает у всех детей, когда их перед сном целует мама. На ее лице не было маски безразличия. Ни тогда, ни сейчас. Ему хотелось провести по ее щеке ладонью и пальцами дотронуться до приоткрытых губ. Но он не мог прикоснуться к ней, как не мог и войти. За многие годы, Деймон не раз встречал людей, которые то и дело хотели прикоснуться к нему, повернуть тот выключатель, который по общему мнению мог сделать его лучше. Но еще никогда ему так сильно не хотелось, чтобы к нему прикоснулись, как сейчас. Ему хотелось узнать о ней больше. Ему хотелось знать о ней все, как если бы это было его последним желанием перед тем, как сбежать. Снова. Деймон хотел знать о каждой детали, связанной с ней. Но он не мог говорить. В нем боролось две стороны. Одна была за то, чтобы проникнуть в ее сознание, другая против. Один из них был с ним, здесь и сейчас. И он не знал, Ангел это или Дьявол. Соблазн показался ему слишком большим. Деймон проник в ее голову. Сначала не было ничего, а потом он увидел ее фигуру. Елена была одна, а вокруг нее была темнота. Она бродила одна по лабиринту своего разума. Это был плохой сон. Ей было страшно. Как бы он не хотел удержаться, но его рука сама потянулась к ее. Он повел ее прочь из этого места. А затем она пропала. Деймон больше не мог помочь ей. Ее голова внезапно очистилась от его мыслей, и, открыв глаза, он понял, что больше не сможет попасть обратно. На лице, окутанном негой, теперь отразилось беспокойство. Елена крутила головой из стороны в сторону, а руками сжимала одеяло. Видимо, плохой сон стал кошмаром. И тут он ощутил присутствие в своей голове. Деймон хотел проникнуть в ее мысли, а вместо этого позволил ей проникнуть в свои. Он чувствовал ее, но не знал, что она видит. В этот момент у нее было намного больше власти над ним, чем у него над ней. Она была где-то внутри его подсознания, а он не мог прекратить это. - Проснись, Елена. Он прошептал это в темноту, стараясь, чтобы ночь не заметила его присутствия. Кричать было бесполезно. Нужно было, чтобы она сама захотела проснуться. - Проснись. Ее присутствие слабело, но Елена все еще была в его голове. Деймон ощущал, как что-то в нем слабеет. И это был контроль. После многих лет, когда он научился сдерживать себя, научился управлять своими мыслями, он вдруг потерял его. - Проснись, прошу. И она проснулась. Елена резко села на кровати и открыла свои глаза. Она потерялась, забылась, где она. Когда ее комната предстала перед ней, ее дыхание стало ровнее, а сердце забилось спокойнее. Этот сон показался ей более, чем странным. Она как будто побывала в месте, о котором не следует знать. И теперь это подавляло ее. Такие сны не снятся без причины. Из открытого окна на пол падал и растекался повсюду холодный воздух. Она подошла и выглянула на улицу. Было тихо. На небе начинали появляться белые молочные пятна. Они разбавляли ночную темноту и смешивались с ней. В нос ударил резкий запах духов. Как будто чье-то присутствие вдруг резко обозначилось здесь, рядом с ней. Но вокруг было тихо, даже лес и горы замерли. Начинался новый день. Небо розовело, и ночь отступала. В Елене бушевали чувства. Именно сейчас ей как никогда хотелось оправдать не только мамины ожидания, но и свои, показать, что в ней живет писатель, человек, умеющий изливать свои чувства на бумагу. Ей больше не хотелось их скрывать, они просились наружу. Сейчас она была, как бутылка дорогого шампанского, к которому никто давно не прикасался. Ей так хотелось, чтобы ее кто-нибудь испил. Елена не взяла дневник, она вырвала страницу из школьной тетради и начала писать:«Прочь затворы и двери. Прочь недомолвки. Прочь все, что до этого сковывало меня. Прочь трусость. Прочь негодование, недуг. Прочь слабость. Прочь от себя слабой. Прочь к себе сильной. Прочь. Прочь. Прочь».
И после этого она смяла листок и кинула комок своих чувств далеко за окно, на сколько хватило сил. Пусть кто-нибудь найдет это и прочтет. Ей все равно. Начинающийся день залил небо молочной пеной облаков, и Елена впервые в своей жизни вздохнула свободно. Это была победа. И никто не был свидетелем ее грандиозного триумфа, кроме леса, гор, неба и человека, стоящего между деревьями и держащего в руках свидетельство ее свободы.3
«Иногда стоит признать худшее, чтобы на секунду поверить в лучшее».
«… 1875 год» «Мои кости прогнили так же, как и воспоминания о прошедших днях. Мое тело волнует лишь запах плоти и крови, стремительный стук сердца, оголенные шеи молоденьких девушек, желание обладать всем и вся. С каждым днем во мне просыпается все большая жажда контроля. С каждым днем мне дышится легче, глаза видят лучше, разум чувствует. Наконец, после стольких лет я смог прозреть истину. Убийство – это не грех, это – утешение».