Человек из прошлого / Любовь возвращается

Рабочий день у нас с Андреем начался точно так же, как и любой другой, когда на плечи падает серьёзное дело вызвавшее большой общественный резонанс. Всё-таки не каждый день в Петербурге убивают крупного предпринимателя, который два года назад выдвигал свою кандидатуру на муниципальных выборах. Мы с Андреем приехали в прокуратуру, надеясь незамедлительно начать работать по новому делу. Но как только за нами закрылась дверь кабинета, Зоя сообщила, что шеф уж очень жаждет выслушать наш доклад об убийстве на Садовой. Доклады, доклады. А работать-то когда? Синцов расстроился, что нам не удалось попить чай (даже Лешка уже выглянул из своего кабинета), но делать было нечего, и он уверенно пошёл за мной. Вот так в один миг заветное время вновь убежало от нас. На небольшом совещании мы потеряли больше часа. Но лучше проводить совещания с шефом, чем с генералами. Высокие начальники только ругаются, что мы ужасно работаем и пытаются научить нас, как надо расследовать дела. А вот шеф даёт дельные советы, подкидывает версии, имеющие право на жизнь. Заверив прокурора района, что мы незамедлительно начнём "копать" по убийству Харитонова и чуть ли не за один день отработаем все появившиеся версии, мы с Синцовым откланились. Синцов шепнул мне в дверях, что мы как обычно не уложимся в первоначальный срок и распахнул передо мной дверь. - Андрей, ну так с чего мы с тобой начнём? - спросила я, когда мы уже оказались в кабинете. Открыв сейф, я достала несколько протоколов осмотра и допроса, сцепленных скрепкой. - Куда поедем? - Маш, давай сначала чай попьём и всё ещё раз обмозгуем? - предложил Синцов и тут же начал накрывать на стол. - Стучи Лёшке, а то отсюда слышу, как он там, за стенкой, от голода пухнет. Я послушно стукнула в стену, разделяющую мой и Горчаковский кабинеты. Лохматая голова друга и коллеги буквально через мгновение просунулась в дверную щель. Следователя Горчакова можно посреди ночи разбудить и спросить, будет ли он есть - он незамедлительно скажет, что очень голоден. Но удивило нас с Синцовым не то, что Лёшка так быстро отозвался на призыв (это для него вполне нормально),а то, что он пришёл не с пустыми руками. Положив на столик пакет с пирожками, он радостно заявил, что Ленкина тётя приехала в гости и напекла всякой всячины. - Андрюша, мы должны запомнить этот день! Лёшка ради нас самое святое от сердца отрывает! - тут же отозвалась я. Синцов уже и сам хотел сказать что-то подобное, судя по его лицу. Мы прыснули со смеха. А вот Горчаков нашего веселья не разделил, он даже состроил такое лицо, будто обиделся на нас всерьёз и надолго. От его скорченного лица и брошенного "Могу вообще забрать", мы с Андреем рассмеялись еще громче. - А я смотрю, вы помирились и больше не прячетесь друг от друга по углам? - устав слушать наш смех, Горчаков очень ловко перевел тему в совершенно другое русло. Хороший следак, что тут скажешь! - А тебе не кажется, что это наше дело? Личное, - тут же отозвался Синцов. Улыбка с его лица соскользнула в один миг. Собственно, как и с моего. Ситуация изменилась буквально за доли секунды. Если бы я не участвовала в этом моменте веселья, то решила бы, что это были краткосрочные галлюцинации. Смех в кабинете мгновенно смолк, а в воздухе вдруг повисло напряжение. Мне стало не по себе. - Ваше дело? - встрял Лешка , не желая помалкивать. - Да если бы не я, вы бы и не познакомились нормально. Будь моя воля, я бы уже давно всё решил. То вы ходите друг с дружкой, как детишки в детском садике... - Лёшка, ты мне, конечно, друг, но давай ты не будешь лезть в это дело? Мы с Машей сами разберёмся в этом важном вопросе, не сомневайся, - грубо прервав друга, продолжал Андрей. В его глазах зажглись яркие огоньки, и я поняла, что его пора останавливать. - Мальчики, давайте не будем ругаться? - негромко произнесла я, осторожно коснувшись рукой плеча Андрея. Он, немного помедлив, прожигая Горчакова взглядом, отошёл к окну и повернулся к нам спиной. Через мгновение закипел чайник, и я поспешно разлила кипяток по расставленным чашкам. Синцов так и стоял у окна, кажется, не собираясь поворачиваться, пока Лешка в кабинете. А Горчаков обиженно и весьма расстроенно пялился в столешницу. Мне даже показалось, что у него пропал аппетит, ведь он даже не притронулся к тарелочке с пирожками. Я начала чувствовать себя не в своей тарелке. Стало как-то весьма не по себе. Я знала, что Лёшка с Андреем знакомы ещё со школы, в армии вместе служили. А сейчас эти два лучших друга даже смотреть друг на друга не хотят. Я начала винить в этом себя, ведь я, если так подумать, являюсь причиной их конфликта. Прошла минута, две, пять... А кабинете всё так же царило молчание. Напряжение так и витало в воздухе. Начало казаться, что достаточно одной искры, чтобы вспыхнул огонь. Вроде бы совсем недавно было хорошее настроение, а теперь я вновь впала в уныние. Да ещё и других утащила вместе с собой. Мне хотелось хоть как-нибудь исправить ситуацию, буквально вернуться назад, когда Лешка только пришёл и мы ещё не успели ничего сказать. Но я совершенно не знала, что я могу сейчас сделать. Боялась, что сделаю только хуже. Выходит, за два дня я успела наладить общение с одним человеком, но при этом нарушила связь с другим. Какая же я невезучая! - Если я мешаю вашей дружбе и общению, то я могу уйти, - произнесла я, устав слушать молчание, повисшее в кабинете. Оно ужасно давило со всех сторон, причиняя почти физическую боль. - Лучше я уйду, - тут же заявил Горчаков и, подхватив тарелку с пирожками, направился в выходу. - Сами разбирайтесь в своих отношениях. Я не буду ни мешать, ни помогать. Дверь за Горчаков в грохотом закрылась, через мгновение хлопнула и дверь его кабинета. За стенкой послышался какой-то шум, будто что-то начало методично ударяеться об пол. Я даже боялась представить, что именно Лёшка швыряет на пол. А Синцов так и продолжал стоять возле окна. Он не повернулся ни на слова Горчакова, ни на с грохотом закрывшуюся дверь, ни на шум в соседнем кабинете. Если бы я его не знала, то решила бы, что этот человек совсем ничего не слышит. Тяжело выдохнув, я решила подойти ближе к оперативнику Синцову. Оказавшись совсем близко, я замерла, не решаясь хоть что-нибудь сказать. Андрей тоже молчал. Боясь пошевелиться, сделать шаг в сторону, я всё же осторожно коснулась плеча Синцова. Он даже не шелохнулся, продолжая стоять ко мне спиной. Я вдруг начала злиться, но ругаться с Андреем мне совершенно не хотелось. - Ну и зачем ты это начал? - негромко спросила я, припав спиной к стенке подле окна. - Зачем ты с Лёшкой поругался, он ведь и сказать ничего толком не успел? - Я не хотел, - признался Андрей. По его голосу я поняла, что он и правда сожалеет о том, что всё так произошло. - Просто устал, что он вечно пытается устроить чужую жизнь. Я-то и сам в ней толком не разобрался. - Мы во всём разберёмся, я тебе обещаю, - произнесла я, и Синцов наконец-таки повернулся ко мне лицом. В его печальных глазах блеснули огоньки надежды. - Машуня... - протянул Андрей, сжав мои плечи в своих руках. Крепких, очень сильных, но при этом нежно-осторожных. Я смущённо отвела взгляд, а сердце бешено забилось в груди. Больше Андрей не решился ничего сказать, видимо, боясь нарушить момент. Он просто рассматривал меня, будто видел впервые. - Ты обещал, что не будешь меня торопить, - не без труда прошептала я. Безумно не хотелось рушить этот момент, но я боялась. Очень боялась прислушаться к собственному сердцу. Синцов промолчал. Несколько мгновений он просто заглядывал мне в глаза. Мне даже показалось, что никогда не было того времени, когда он боялся смотреть на меня. А потом Андрей в одну секунду крепко прижал меня к себе. Заключил в крепки и такие нежные объятия. - Я помню, - не без труда выпустив меня из своих объятий, произнёс Андрей. Он буквально выдохнул эти слова вместе с накопившимся в лёгких воздухом. Андрей в ту же секунду отошёл от окна и сел на диванчик в углу кабинета. В кабинете вновь повисло молчание. Теперь настало моё время молча вглядываться в людей, бегущих по проспекту. Но при этом совершенно их не замечать, погрузившись в собственные размышления. Мне было ужасно жалко Андрея от того, что он так страдает из-за меня. Я чувствовала себя виноватой в том, что столько лет он чувствует щемящую боль в груди, вспоминая обо мне. А ведь я и правда виновата перед ним. Виновата, что оттолкнула тогда, пять лет назад. Мне было очень жалко себя. За то, что я уже столько лет терзаю сама себя. Я всю свою жизнь живу с мужчинами, которых толком не люблю. Они очень хорошие, заботливые. Но я их не люблю. А тому, к которому тянется сердце, я боюсь во всём признаться. Смелая, решительная, даже отчаянная. Такая я на работе, в шкуре следователя прокуратуры. А в личной жизни я трусиха. Ужасная трусиха, которая не может решиться произнести самые важные слова. Может, просто нужен подходящий момент?