В семнадцатом веке охота на ведьм распространилась как чума, отравляя сердца людей и натравливая, их друг на друга, с подозрениями, страхом перед неизвестным, перед чем-то, что их умы были не готовы понять. В те столетия были убиты тысячи женщин и, в основном, все они были невинны. Неужто ведьмы так глупы и слабы, что не могли скрыться с глаз испуганных и озверевших граждан? Они прятались десятки лет до этого, и будут прятаться после, ведь человечество никогда не будет готово принять то, что выбивается из общепринятых рамок. Но события столетней давности научили ведьм и колдунов тщательнее заметать следы, скрывать своё существование. Многие традиции того времени были забыты, но кое-что всегда будет вечным...
Ведьмы проводили шабаши каждый год и их дни, как правило, совпадали с христианскими праздниками, но мало кто знал, что раз в тринадцать лет служители тёмной магии собирались вместе, отдавая почесть Дьяволу и моля о новой силе, способной, наконец, закончить вечную борьбу света и тьмы. Этой войне столько же, сколько самой планете Земля и ни одна из сторон не собиралась сдаваться.
Хоуп никогда не была на подобном мероприятии, когда оно проводилось последний раз, девчонка была мала для того, чтобы что-либо понимать в этом. В девять ей хотелось лишь заводить друзей, приносить дворовых кошек в дом без разрешения и поджигать всё, что попадётся на глаза. Но, как говорит Далия, в этот раз она обязана пойти, увидеть всё своими глазами, проникнуться магией и понять, чему принадлежит её душа. Хоуп, однако, не была согласна с женщиной, воспитавшей её: магия приносила ей радость, была неотъемлемой частью её жизни, но она никогда не относила себя к «тёмной стороне». Далия воспитывала её, как тёмную ведьму, прививала совсем другие ценности. Стоило взять в руки книжку со сказками, женщина качала головой и твердила, что всё написанное в этих книжках — глупость. В реальной жизни добру не победить: «герои» всегда следуют правилам, заботятся о других, спасают человечество и это – то, что погубит их. Слабость. Неминуемая дорога к смерти.
Хоуп не была согласна, но спорить, когда выбора у тебя, собственно, нет, бесполезно.
— Ты готова? — двери раскрываются перед ней, впуская Далию внутрь. Темноволосая чуть прищуривается, осматривая внешний вид своей подопечной, а потом, вздохнув, кивает. — Подойдёт.
— Шутишь? — юная девушка вскидывает брови, смотря на ведьму так, будто та надела на голову ведро и принялась танцевать танго. — Я похожа на гота! Никогда не понимала этот загон по поводу чёрного цвета, он ведь даже никакого значения не имеет, а вы лишь подпитываете эти дурацкие стереотипы.
Девушка разворачивается к зеркалу, пробегаясь взглядом по своему отражению: тёмно-карие глаза обрамлены густыми ресницами, пухленькие бледно-розовые губы искусаны до крови (старая вредная привычка, от которой девчонка никак не избавится), а длинные светлые волосы свисают с плеч, едва достигая пупка. Будучи подростком, она любила поэкспериментировать со своей внешностью: прокалывала нос, сделала как-то татуировку и, конечно же, порой красила пряди волос в неестественно яркие цвета. Делала всё, что злило Далию. Сейчас это казалось глупостью и ребячеством, тогда — явным признаком самостоятельности.
Они вышли из дома, когда солнце зашло за горизонт и на ночном небе появилась первая звезда. Хоуп покорно следовала за женщиной, в уме вспоминая, всё ли приготовила для своего побега, и повторяя строки нужного заклинания. Что бы сегодня ни произошло на этом шабаше, она решилась, решилась изменить свою жизнь и обрести свободу, о которой так мечтала последние годы. Она искоса смотрела на ведьму, когда слева от неё мелькнула чья-то тень. Каждая клеточка её тела напряглась, а внутри будто пищала сирена, предупреждая об опасности. Она уже хотела было сказать что-то, но голос Далии опередил, правда, не успокоил:
— Всё в порядке, они идут с нами.
Они вышли из города, а время потеряло всякий смысл. Попутчиков становилось всё больше и Хоуп чувствовала царящее в воздухе напряжение. Ей это совсем не нравилось. Внизу живота всё стянулось в тугой узел, а где-то за задворках разума била мысль, что что-то должно произойти. Что-то нехорошее, быть может опасное. И шансы на то, что интуиция её не обманывает, увеличиваются с каждой ведьмой, присоединяющейся к ним.
Это тревожное чувство возросло, когда они отошли от города так далеко, что свет фонарей был давно скрыт из виду, а шум проезжающих по трассе машин сменился угуканьем сов. Спустя ещё какое-то время, они вышли на лужайку, где их уже ждали, кажется, сотни ведьм. Хоуп вертит головой из стороны в сторону, осматривается и видит пять небольших костров, в равных отрезках друг от друга, а внизу, на земле, углём начерчена перевёрнутая звезда с пятью концами, заключёнными в круг — пентаграмма. В горле образовался комок, стоит ей только подумать, что все эти ведьмы и колдуны собрались делать этой ночью.
Девушка чувствует стальную хватку на запястье, и кто-то грубо поворачивает её к себе. Перед Хоуп стоит невысокая старушка, с давно поседевшими волосами. Она слепа, но её взгляд настолько пронзительный, что, кажется, проникается в самую душу. Хоуп не успевает и слова сказать, как незнакомка ладонью касается её лба и в ушах раздаётся её хриплый, низкий голос, от которого мурашки ползут по позвоночнику.
— Я вижу, — ей кажется, что ноги приросли к земле, будто их прибили гвоздями. — Вижу гниль в твоём сердце и огонь, пожирающий всё, что тебя окружает. Вижу кровь на твоих руках и дорогу из человеческих костей. Вижу, как Смерть дышит в твой затылок. Ты не убежишь. Они все умрут… умрут… УМРУТ!
Хоуп отстраняется, и ужас сковывает её сердце, стоит взглянуть на руку старушки: ни кожи, ни мяса, в центре ладони на неё смотрит глаз. Человеческий глаз, налившийся кровью! Она не замечает, как ноги начинают двигаться и уносить её подальше, а смех незнакомки эхом отзывается в голове. Пытается убежать, скрыться, но ей кажется, что остаётся на месте. Забывает о воздухе, полностью игнорируя боль в лёгких. А зачем? Она не умрёт, а даже если и получится, Далия вернёт её.
Она никогда её не отпустит.
Она видит знакомую копну волос и бежит к женщине; хватает её за руку и лишь тогда позволяет себе сделать глоток воздуха, смешанного с дымом от костров. Карие глаза ведьмы смотрят на неё с удивлением, и, кажется, неким ликованием, но Хоуп не обращает внимания, умоляя её пойти домой.
«Давай уйдём, пожалуйста. Прошу тебя, прошу, прошу…»
На какое-то жалкое мгновение она и вправду надеется, что Далия сжалится и позволит уйти. Зачем им всё это? И без призывов Люцифера, без обрядов, которым более тысячи лет — без всего этого они и так могущественны. Вдвоём они сильнее всех других ведьм, окружавших их. Но надежда покидает её, оставляя на растерзание страху и отвращению.
Далия переводит своё внимание на собеседницу, с которой общалась до появления девчонки. А Хоуп тихо пристраивается рядом.
И сейчас ей не хочется от неё отходить.
Всё самое жуткое начинается в полночь. В центр пентаграммы выходят тринадцать ведьм — правители кланов, вероятнее всего. Они одеты в чёрные балахоны с натянутыми на голову капюшонами, отчего рассмотреть лица становится трудной задачей. С их уст слетают слова на языке, который ранее Хоуп никогда не слышала. Она не могла понять, что именно они говорят, но то, как все неожиданно затихли, замерли как статуи, настораживало. Хоуп смотрит на Далию, но когда они встречаются взглядами, женщина едва заметной качает головой, мол, не сейчас, а после отворачивается обратно к ведьмам. С каждым словом их голоса становились всё громче и громче, а пламя костров ярче и выше.
Её внимание привлёк чей-то силуэт, стоящий поодаль от женщин в центре. Его очертания были расплывчатыми, ниоткуда взявшийся дым почти полностью скрывал его от глаз остальных, но Хоуп могла поклясться, что в один миг взгляд неизвестного скользнул к ней. И она точно видела, как угольно-чёрных зрачках видится адское пламя.
Ей хотелось подойти ближе, шагнуть к нему, коснуться. Чтобы удостоверится, что он – не плод её разгулявшегося воображения. Чтобы почувствовать его силу…
Люди вокруг вдруг подали признаки жизни, они что-то кричали, требовали, но даже этот шум не смог скрыть звонкий плач ребёнка. Вздрогнув, Хоуп переводит взгляд обратно в центр круга и приходит в ужас: одна из женщин держала в руках младенца. Хоуп моргает несколько раз, но картинка не исчезает. Женщина возносит ребёнка выше, что-то крича, отчего остальные зрители ликуют ещё больше, но Хоуп и слова не может разобрать. Да и к чёрту все слова! Она видит, как другая ведьма берёт в руки нож и подходит к младенцу…
— Мы должны остановить это! — кричит или же шепчет — блондинка не знает. Юная ведьма делает шаг, но чувствует крепкую хватку Далии на своём плече. — Мы не можем позволить им сделать это!
— Так надо для ритуала, Хоуп.
— Но они убьют его! Это ведь ребёнок, беспомощный и ни в чём не повинный младенец!
… Хоуп не может шевельнуться, не может остановить всё это. Далия шепчет что-то на ухо, продолжая держать девчонку на месте. Ведьма подходит ещё ближе, вскидывая руку с оружием.
Все радостно кричат, как дикари, звери.
Монстры.
Плач младенца прерывается….
И в эту секунду внутри Хоуп что-то умирает.
***
Хоуп не помнит, как вырывалась от магии ведьмы, бежала через весь лес, в город, в их дом.
Дом… В любой другой момент, она бы скривилась от звучания этого слова, но сейчас даже не хотела думать о том, что дома у неё, собственно, и нет. Есть лишь чокнутая дамочка, что привела её на этот мерзкий шабаш и заставила смотреть на убийство невинного младенца.
Ненависть к Далии в тот момент возросла во сто крат, и никуда не исчезнет после.
Она уничтожает всё, что попадается на глаза: тарелки, стаканы, телевизор в гостиной. Превращает их «дом» в свалку, но от этого легче не становится. Гнев и отвращение к самой себе никуда не делись, они всё продолжали разрывать сердце в её груди.
«Я должна была что-то сделать, спасти… Должна… Должна!»
Но могла ли?
«Они убили бы тебя за одну только попытку всё испортить!»
Ведьмы всегда соблюдают традиции.
Хоуп смотрит на своё отражение в осколках зеркала, и презрительно морщится: растёкшаяся тушь и засохшие слёзы делают её лицо ещё бледнее. Ей кажется, что она призрак. И на мгновение ей хочется им оказаться, ведь тогда она могла бы просто испариться, уйти… Плач младенца сопровождал её каждую секунду: и когда она убегала прочь, и когда начала расставлять свечи по кругу, раскладывая и другие ингредиенты. После всего произошедшего, тянуть она больше не могла. Она должна уйти из этого города, уйти от неё.
И первое, что нужно сделать — прервать их связь. Ей не удастся скрываться от глаз женщины, пока их магия будет переплетена так сильно, что невозможно определить – где чья.
Она забывает о времени, отдаваясь магии без остатка настолько, что даже собственное имя не имеет никакого значение. Есть лишь она и сила, проходящая через каждую клеточку её тела. Эта сила забирает всё: боль, горечь, ненависть. Остаётся лишь пустота.
Там, затерявшись в глубине леса с другими магами, Далия скользит взглядом по каждой живой душе, но знакомое и, в какой-то степени, родное лицо так и не находит. Неожиданно сердце пронзает боль, тело бьётся в жуткой агонии. Кажется, за все свои тысячи лет жизни она никогда не испытывала ничего подобного. Разум затуманивается и сил не остаётся даже на жалкий, маленький шаг в сторону города. Она падает, а боль лишь усиливается. Будто что-то важное отрывают от её естества. И где-то на задворках памяти мелькает лицо девчонки с мыслью, что это она, это её вина. Но всё исчезает. Всё, кроме громкого, оглушающего крика ведьмы, а затем наступает лишь тьма…
***
Фрея изо всех сил старается не замечать косые взгляды горожан, но они всё равно нервируют. Впрочем, не только её одну. Поджав губы, девушка кидает косой взгляд на брата и в следующую секунду хватает его за руку, останавливая от очередного импульсивного и необдуманного поступка. Сколько бы речей Клаус не толкал о своей хитрости и остром уме, большинство его действий, особенно в последнее время, были основаны на эмоциях. Элайджа когда-то старался объяснить ей, что вампиры всё чувствуют острее в плане эмоций, их бросает из крайности в крайность. Но ей никогда этого не понять в полной мере.
— Это не самая лучшая идея, брат, — Элайджа становится по другую сторону от гибрида, встречаясь взглядом с Фреей и едва заметно кивая; девушка медленно отпускает Ника. — Сейчас у нас есть одна единственная цель — найти Хоуп…
— Не говори мне, что делать, а что — нет, — шипит Клаус, несколько долгих секунд смотря на старшего брата, а затем, махнув рукой, продолжая свой путь. Вампир и ведьма, вновь переглянувшись, следуют за ним.
Обстановка накаляется спустя несколько часов после приезда. Даже с помощью внушения и изощрённых угроз Клауса, никто из обычных людей в этом городе не облегчает им задачу. Будто никто никогда не встречал кого-то с именем потерянной принцессы. Фрея горько усмехается, облокачиваясь о фасад пятиэтажного здания. Никто и не утверждал, что определить местонахождение Хоуп — самое сложное. Отыскать ребёнка, который давно успел вырасти, не зная, как он выглядит, не так то и легко.
— Начнём убивать ведьм по одной? — Клаус ухмыляется и самое страшное – он вполне серьёзен в своём предложении. — Кто-то должен что-то знать.
— Никлаус… — Элайджа устало вздыхает.
Фрея не слушает, её внимание заинтересовали две девушки, стоящие у дома напротив и оживлённо о чём-то беседуя. Облизнув пересохшие губы, Майклсон подходит к братьям и просит подслушать разговор юных дам. Клаус хмурится, а Элайджа, передёрнув плечами, выполняет просьбу сестры. Спустя минуту лицо вампира приобретает странное выражение, которое ведьма не в силах «прочесть».
Вампир срывается с места и идёт вдоль по улице, оставляя родственников в недоумении. Первородный проходит один дом за другим, а потом так же резко останавливается и, ни слова не говоря, поднимается в один из особняков. Грубо отпирает двери, без приглашения входит внутрь. Фрея и Клаус оказываются там через минуту.
Уголки губ Клауса медленно ползут вверх, в хищной улыбке.
— Ну здравствуй, Далия.
