***
Хейли Маршалл никогда не знала своих настоящих родителей, она жила в приёмной семье, пока её не выгнали после первого обращения, и всю жизнь лелеяла надежду отыскать их. Девушка казалась сильной, своенравной, порой даже бесчувственной, но в душе была лишь потерянным ребёнком, не знающим, где её место. Потратив годы на то, чтобы найти хоть какую-нибудь зацепку о своей семье,однажды, она повстречала древнего гибрида, который пообещал ей помочь. Верила ли Хейли, что он и вправду сдержит своё слово? Конечно, нет, но не попытаться она не могла. Всё лучше, чем ходить по кругу. Волчица до сих пор вспоминает тот вечер, когда позволила выпивке контролировать её, а своему телу пойти на поводу у красивого, подтянутого, сексуального мужчины. В ту ночь она не нашла своих родителей, но, сама того не подозревая,обрекла себя на роль матери. Маршалл помнит, как ведьмы заточили её в своём склепе и ждали прибытия первородных, отца её ребёнка. Хейли до последнего не верила в их бредни о том, что под сердцем у неё растёт маленький человечек. Как такое возможно? Почему именно она стала инкубатором чудо-малыша от тысячелетнего монстра, которого боится каждая живая душа? Но в глубине души она чувствовала, что её не обманывают: внутри неё зарождалась новая жизнь и она должна была дать этому плоду родиться. Она, а не кто-либо ещё. Это её ответственность. Ответственность, которую Хейли Маршалл не желала. Волчица испугалась не на шутку, когда Клаус — тот самый гибрид, из-за которого она оказалась в такой ситуации – прорычал, что не позволит никому им помыкать, а девчонку и ребёнка могут убить. Она видела в его глазах ярость и неверие и, даже понимая его чувства, всё равно была очень зла. Это не только её вина! Почему она должна была умереть из-за того, о чём не просила? Но она не умерла, а Клаус, казался бы, смирился с перспективой скорого отцовства. По крайне мере, он пытался смириться. «Любому королю нужен наследник» — так он говорил. Хейли морщилась, заранее сочувствуя этому ребёнку: с помощью него Майклсон хотел лишь укрепить своё положение в его импровизированном «королевстве». Но она ошиблась по поводу его чувств к будущему малышу. Он метал молнии глазами, был готов стереть её с лица земли, если бы не беременность и Ребекка, сдерживающая пыл брата. Клаус был в бешенстве, узнав, что она хотела избавить их от этой ноши, хотела прекратить всё это, выпив отвар с тем, что убило бы волчонка внутри неё. Хейли не сделала этого, не смогла и, как ей казалось, этим дала Никлаусу понять, как дорог ему этот ребёнок. Он улыбался, когда она сказала, что это девочка. Хейли могла поклясться, что он улыбался, хоть и не видела это воочию. Дни и месяцы сменяли друг друга, и беременность скрывать стало невозможно. Её живот округлился так, что пришлось обзавестись одеждой для беременных, а ещё следить, чтобы холодильник всегда был забит едой. Она могла неожиданно вскочить поздней ночью и отправиться сметать всё с полок, наедаясь до отвала, но всё равно требуя ещё. Беременные волчицы едят втрое больше, чем обычные женщины. Клаус и Элайджа частенько посмеивались, видя, как она делает бутерборды с колбасой, селёдкой, сметаной и мороженным, а Ребекка морщилась и отворачивалась, бубня что-то про сумасшествие у беременных. И, возможно, она была права, ведь в обычном состоянии Хейли никогда бы не посмела отправить гибрида искать арбуз в феврале. С ним такие шутки плохи, но… Она была беременна и голодна. Хейли пропустила момент, когда стала одной из тех будущих мамочек, что разговаривают с собственными животами. Частенько, пока никто не видел, она общалась с ней, рассказывала какие-то истории или же критиковала её папочку; пела ей колыбельные по вечерам и читала книжки, поглаживая живот. Отчего-то Маршалл знала, что её маленькая принцесса всё слышит. Они знали, что их ребёнок будет особенным каждой клеточкой тела. Слияние гена вампира и оборотня, а так же древняя магия семьи Майклсон, которая вполне могла, передастся и их дочери — всё это будет иметь свои последствия. Они старались не загадывать и не переживать раньше времени, но каждый раз случалось что-то, что напоминала о необычной сущности этого ребёнка: во время одного УЗИ доктора вдруг швырнуло в сторону, стоило ему начать намазывать холодный гель на округлый живот волчицы, а однажды, почувствовав запах крови в гостиной, в горле Хейли всё будто горело. Это не прекращалось до тех пор, пока Ребекка, заинтересованная странным поведением волчицы, не предложила ей выпить немного крови. Ей стало легче, как только она сделала глоток алой жидкости, но, в то же время, страх поселился глубоко в сердце. Её девочка была подвижной уже в утробе: за первым толчком тут же последовал второй, третий. Она будто устраивала там танцы, сдавливая органы женщины, но даже эта боль не могла расстроить брюнетку. Хейли была самой счастливой на всей планете. Она частенько думала, чувствовала ли себя так же её мама, но этот вопрос навеки останется без ответа. Маршалл каждый день клялась себе, что её дочери никогда не придётся мучиться от невозможности узнать, что ощущала её мать, нося её под сердцем. Маршалл клялась, что их малышка не будет расти так, как она: в одиночестве, среди тех, кто не понимает её и кому всё равно, что с ней станет. Хейли Маршалл не сдержала эту клятву. У их семьи были многочисленные враги, которые раз за разом пытались навредить их малютке, но только одному чудовищу это удалось — Далия. Древняя ведьма, сестра Эстер, заключившая с ней сделку и с тех пор претендующая на каждого первенца семейства Майклсон. Они боролись изо всех сил, но проиграли и поплатились за это самым ценным, что когда-либо было в их жизнях — Надеждой. Волчица никогда не простит этого ни себе, ни Клаусу, ни остальным. Она никогда не простит, что двадцать лет назад они позволили чокнутой стерве отнять у них её ребёнка.***
Она с шумом кидает бесполезную книгу на журнальный столик, опирается локтями о колени и закрывает лицо руками. Отросшие до пояса длинные светлые волосы свисают с плеч, закрывая её лицо от остального мира. Иногда Фрея скучала по этому — по спокойствию и тишине, по одиночеству, по той хижине, в которой она когда-то жила вместе с сумасшедшей тётушкой. Казалось, что это было вечность назад. Конечно, старшая Майклсон ни за что не вернулась бы обратно к ведьме [она, скорее, вырвет собственное сердце, чем вновь окажется в плену Далии], но порой шум города и постоянное нахождение в обществе угнетало. Возможно, она просто слишком много времени провела наедине с самой собой. Возможно, ей не удастся полностью почувствовать и насладиться вкусом свободы. Тяжёлая рука ложиться на её плечо и слегка сжимает, в попытке приободрить, но подобные жесты поддержки уже не внушают надежды и не прибавляют сил искать дальше. Но она не имеет права раскисать и всё бросить, не имеет права оставить семью тогда, когда есть хотя бы мизерный шанс, что она сможет помочь, что её магия сможет помочь. Ей много раз хотелось уйти и бросить всё, забыть о ведьме и том, сколько боли она ей причина и продолжает причинять её брату. Но жажда уничтожить её сильнее этого. Желание спасти племянницу сильнее этого. И видеть всех такими разбитыми и сломленными невероятно больно. Блондинка убирает руки с лица, боковым зрением видя, как силуэт Элайджи исчезает на пути к кухне. Поджав губы, колдунья раскладывает на столике карту всего мира и снимает с шеи амулет-кристалл — единственное, что осталось у неё от Далии. Она хватает небольшой раскладной ножик и делает надрез на пальце, открывая кристалл и капнув внутрь капелькой своей крови. Хоть она видела Хоуп лишь несколько раз, да и то когда девочка была совсем ребёнком, у них одна кровь, одни гены, гены Эстер. За все годы ей удалось засечь Хоуп лишь несколько раз: спустя пять лет после её исчезновения с Далией и ещё через четыре года. Но, каждый раз, когда они оказывались в нужном месте, магии, как и самой Хоуп, и след простыл. Далия умела хорошо скрываться. И за это Фрея возненавидела её ещё больше. Майклсон бросает кристалл спустя десять минут, когда отчаяние овладевает её сердцем, а звуки разбивающейся посуды и окон игнорировать уже невозможно. Поднявшись, она идёт в кухню и останавливается в дверном проёме, переводя взгляд с мёртвых ведьм, чьи тела изуродованы до неузнаваемости, на Клауса, довольно вытиравшего испачканный чужой кровью рот, а потом на Элайдже, с усталым взглядом смотрящего на брата. Первые годы Никлаус был в бешенстве и контролировать его никто не мог, да и не смел; гибрид убивал на каждом шагу, в особенности его жертвами были ведьмы, а так же их друзья и родственники, даже если у тех и не было магических способностей. Его ненависть к ним росла в геометрической прогрессии и, первое время Фрее казалось, что однажды Ник убьёт и её. Но связь между ними крепла с каждым годом. Возможно, из-за того, что она понимала его дочь лучше, чем кто-либо другой в этом мире. Иногда гибрид приходил в её комнату и расспрашивал о том, как ей жилось с Далией. Он будто пытался представить в каких условиях растёт его ребёнок, что с ней творится, какой она могла стать из-за всего этого. И это лишь усугубляло ситуацию, но никто не решался сказать королю без королевства, что ему следует это прекратить: прекратить думать над тем, как Хоуп встречает праздники, как близка она может быть со своей похитительницей; прекратить проводить ночи в её детской каждый год, в день, когда она появилась на свет; прекратить рисовать её портреты, пытаясь представить, как она выглядит. — Ещё несколько мёртвых ведьм, — Клаус бросает презрительные взгляды на трупы и губы его расползаются в довольной, кровожадной улыбке. — День прожит не зря. Элайджа качает головой, а недовольство и обеспокоенность в его взгляде не заметил бы, разве что, слепой. Он понимал, как им больно, сам умирал от этой боли каждую ночь, но должен хоть немного сдерживать безумие и кровожадность брата, которые как по цепочке передались и Хейли. Два гибрида, жаждущих крови — ни один город не выдержит такого. — Я пытаюсь заполучить перемирие с кланом, — медленно, спокойно говорит вампир. — Пытаюсь уговорить Давину, не разжигать войну и помочь нам, и эти несколько трупов серьёзно могут мне помешать. Брат, нам нужны эти ведьмы, все до единой. — У нас есть Фрея, — Клаус машет рукой на сестру, хватает бутылку виски и делает глоток. — К чему нам остальные? — Я не так сильна, как Далия, а теперь, когда Хоуп такая взрослая, я уверена, что её сила стала больше. Даже представить не могу, на что они вместе способны, — каждое слово становится всё тише и тише, а стоит ей произнести имя пропавшей принцессы, как бутылка в руках древнего разлетается на десятки осколков, а напиток стекает на пол, смешиваясь с кровью умерших. Фрея может поклясться, что в одно мгновение увидела боль и страх во взгляде жестокого убийцы, но Клаус умело натягивает маску обратно, скрывая свои чувства ото всех. Ведьма готова к новой порции криков и биению всего того, что ещё осталось целым. В какой-то момент они с Элайджей поняли, что делать ремонт в доме и покупать новые вещи каждый раз, когда Клаус и Хейли дадут волю гневу, бессмысленно. Эти порывы злости происходят слишком часто, и они устали подчищать и обустраивать дом, в попытках создать хотя бы иллюзию мирной, тихой, семейной жизни. Этот особняк был похож на руины. Как и сам город. Как и их жизни. Клаус закрывает рот, так ничего и не ответив. За одну секунду его лицо показало целый спектр эмоций: злобу, ненависть, отчаяние, неверие, удивление и, самое главное, надежду. Гибрид подрывается с места, проносится мимо сестры и даже не замечает, как сшибает её с ног. Он чуть ли не летит в гостиную, забыв обо всех, обо всём. Фрея, схватившись за протянутую руку Элайджи, встаёт с пола и с недовольством следует за братом, готовая отчитать за такое нахальство, но, когда следит за взгляд Клауса и видит то же, что и он, не в силах произнести ни звука. Кристалл, который благополучно был забыт ведьмой на карте, парит в воздухе, крутясь вокруг своей оси. Светловолосая делает несколько шагов вперёд, таращясь на магический предмет во все глаза и, когда он со стуком падает на стол, на определённое место на карте, подбегает ближе и чуть опускает на колени. Надежда поселяется в сердце, выталкивая оттуда отчаяние. Впервые за одиннадцать лет у них появляется зацепка! Фрея чувствует, как магия проносится по её телу, стоит ей коснуться кристалла. В голове мелькает мысль, что, может быть, это сама Хоуп зовёт её на помощь, но ведьма запирает это предположение на замок, забыв о нём спустя минуту. Они узнают всё, как только найдут её. Обхватив подушечками пальцев амулет, девушка убирает его в сторону и, смотря на ту точку, которую он указал, читает название города:«Салем»
***
В этом мире было три вещи, которые девушка ненавидела больше всего на свете: Первое — частые переезды. Они колесили по миру столько, сколько она себя помнила. Новый год – новый город. Они не задерживались дольше, чем двенадцать месяцев и в детстве Хоуп искренне не понимала, зачем всё это. Женщина всё твердила, что новые места и знакомства им только на пользу: она сможет изучить новые заклинания и различные стили магии, стать сильнее, узнать о волшебстве намного больше. Далия говорила, что каждый мечтал бы оказаться на её месте и изучать каждый уголок этого мира. «Что ж, я — не каждый» — с грустью думала девочка, но на деле, не спорила и покорно следовала за женщиной. Второе — магическое сообщество. Встречаться с ведьмами и ведьмаками ей было не по себе, каждый раз она чувствовала себя предметом выставки, его центром. Маги глазели на неё во все глаза, трогали, крутили вокруг себя и со странными улыбками на лицах что-то шептали, кивая и что-то говоря Далии. Стоило ей начать об этом разговор, как ведьма тут же махала руками и отговаривалась: «ты особенная, милая, они никогда не встречали никого хотя бы вполовину сильного, как ты». Хоуп была готова обменять эту силу на спокойствие и возможность пожить в месте, где она не была бы как в цирке. Третье — незнание. За всю свою жизнь она поняла лишь одну вещь – то, что ничего о себе не знает. Ни то, почему она является такой «особенной», ни кто её родители или же из-за чего они оставили её, передав в руки странной ведьмы, ни то, кто она. Хоуп владела магией с самого детства, но помимо этого, становясь старше, девчонка понимала, что в ней всё не так просто, как казалось: луна звала её в свои цепи, завораживала, будто говорила с ней. Каждое полнолуние каждая её косточка болела так, что больно было шевелиться, её бросало то в жар, то в холод, а волчий вой доносился до ушей даже тогда, когда никто другой его не слышал. Словно волки звали её за собой. Далия злилась, когда она пыталась поговорить об этом, и, в итоге, Хоуп бросила попытки узнать у неё что-либо. Эта женщина была строгой и не терпела, когда её не слушают. Хоуп частенько сравнивала её с мачехой из сказки о Золушке. И думала, что уж лучше бы она убирала дом целыми днями, чем колдовала перед её дружками и позволяла ей проводить над собой странные ритуалы, о сути которых даже не догадывалась. В какой-то период своей жизни Хоуп искренне любила её, не смотря на её строгость и отрешённость по отношению к ней. Она не раз замечала, что Далию интересует лишь магия, которая текла в её жилах, но Хоуп не придавала этому значению. Она была благодарна женщине за то, что та взяла её под своё крыло и воспитала. Кто знает, что было бы с ней, сложись судьба по-другому? «А может ты была бы в кругу семьи, может мать заплетала бы тебе косы, а отец учил кататься на велосипеде?» — Они бросили тебя! — в сердцах кричала ведьма, заводясь не на шутку. — Хочешь вернуться к монстрам, что бросили крохотное беззащитное создание? Думаешь, что нужна им? Ну же, давай, уходи! Но Хоуп боялась уходить, боялась отправиться в неизвестность и разочароваться. Лучше жить в сомнениях, чем с дважды разбитым сердцем… а лучше ли? Но благодарность прошла, а то хрупкое доверие, которое она испытывала к Далии, разбилось навсегда. Ровно в тот момент, когда Хоуп, подружившись с одной ведьмой, с которой жила по соседству пять лет назад, узнала, что те ритуалы, проводимые Далией над ней, были не ради безопасности девушки. Она крала её магию, её силу, её энергию. Она крала её жизнь. Хоуп была лишь способом поддерживать молодость и вечную жизнь, но никак не членом семьи, любимой названной дочерью. Её жестоко использовали с младенчества. — Хоуп? Хоуп! Ты вообще меня слушаешь? Она встречается с взглядом Далией, в котором, определённо, читается недовольство. Едва удержавшись от едкого комментария, Хоуп кивает. — Да, прости, просто засмотрелась городом. Хочу запомнить, как он выглядит, прежде чем мы не встанет среди ночи и не уедем отсюда навсегда, — её губы изгибаются в ухмылке. — Мы уже это обсуждали, — женщина устало потирает переносицу, качая головой. — Я говорила, что в семнадцатом веке в Салеме началась жуткая охота на ведьм. Большинство из тех, кого сожгли, и вправду обладали магией, но были так же и обычные люди. Именно здесь началось это помешательство, — она вновь смотрит на Хоуп, улыбаясь уголками губ. — Ты ведь чувствуешь энергию, да? Здесь всю пропитано магией, даже самые мельчайшие камешки. Для таких как мы это особенное место. Тебе полезно побывать здесь. Хоуп закатывает глаза, вновь сдерживаясь, чтобы не сказать что-нибудь обидное. С тех пор, как она узнала правду о том, что Далия делала с ней, отношения заметно изменились: Хоуп больше не старалась добиться расположения ведьмы, порадовать её, ей было плевать на её мнение и чувства. Один раз она даже пыталась сбежать, но женщина нашла её спустя час и заперла в доме, не позволяя выходить оттуда несколько месяцев. Она заблокировала магию Хоуп, лишила всякого общения с другими людьми. Далия думала, что так перевоспитает её, но навряд ли догадывалась, что лишь всё усугубила, укрепила идею девчонки найти её родителей. Если Далия лгала насчёт ритуалов, то, может, и в этом сказала неправду? Хоуп надеялась, что так оно и было. Надеялась, что была нужна им, что до сих пор нужна… — Идём, вернёмся в дом. В конце улицы девушка видит вывеску лавки трав и снадобий и качает головой. — Я ещё немного прогуляюсь, хорошо? — вскинув брови, видя сомнения в глазах ведьмы, хмыкает. — Брось, мне двадцать один, могу я хоть полчаса походить в одиночестве? — А если что-то случится? — Я же не просто ведьма, а «особенная», — ставя кавычки, Хоуп фыркает. — Брось, я быстро бегаю, ничего не случится. Она облегчённо выдыхает, когда женщина исчезает из виду в направлении их нового дома. Глоток свежего воздуха без пристального взора надзирателя – что может быть лучше? Девушка разворачивается на пятках и идёт к месту, что так её заинтересовало. Оказавшись внутри, она сразу же чувствует запах различных трав и ощущает магию, окружавшую это место. Хоть она не любит общаться с другими ведьмами, ей всё равно нравятся такие места, в которых она ощущает столь знакомую энергетику и чувствует себя, как рыба в воде. Она будто там, где и должна быть. Хоуп медленно обходит прилавки, ища нужные ей ингредиенты. В прошлый раз она действовала слишком импульсивно, пытаясь освободиться от цепкой хватки Далии, но в этот раз девчонка всё продумала.
Приветствую критику в любой форме, укажите все недостатки моих работ.