Закон скрещивания параллельных прямых

«Like the legend of the phoenix Our ends were beginnings» Halestorm, «Get Lucky»

Та ночь, пожалуй, ничем не отличалась от многих других ночей на планете, но Инне казалось, что небо как будто стало ниже, звезды — ярче, до них можно было дотянуться и сразу взять с собой целую охапку, что было как-то необыкновенно тепло и, вместе с тем, тесно среди сорокалетней многоэтажной застройки вдоль магистрали, в которых горело всего несколько окон в такой неспокойный поздний час. Дорога была свободна. Машина летела с космической скоростью, но Инне все равно было этого мало. Ей хотелось лететь, вырываться в пространство, чувствовать ветер как часть самой себя, однако все стесняло ее и не давало в полной мере ощутить себя свободной от обязательств и повседневной тяготы будней. Настя спала, и на ее щеках горел нежный румянец. Сон был спокойным, здоровым и крепким, как у всех счастливых людей, и ничто не тревожило ее: ни резкое нажатие на педаль тормоза, ни яркий свет фар, ни музыка, стучавшая в колонках. И, хотя Инна сама была бы не прочь покемарить час-другой, а в висках ныло от головной боли, она не могла сомкнуть глаз от калейдоскопа впечатлений, приобретенных за один вечер. По свободной дороге машина легко достигла Русаковской набережной, вдоль которой неспешно бежала черная ледяная Яуза. Инна хотела было попрощаться с Настей, но, лишь бегло взглянув на нее, решительно потянула на себя ручку двери. — Ну, как концерт? — спросил Дима, слегка опустив стекло. Вопрос его был лишен всякого выражения и интонации, а потому больше напоминал утверждение, и то отстраненное, произнесенное в никуда. — Очень понравилось. Спасибо. — ответила Инна, почти не глядя на него, как это случается при вынужденном диалоге. С секунду они помолчали, после чего Дима кивнул, улыбнулся и отъехал от тротуара. Оставшись одна, она тяжело вздохнула и, поправив куртку, наброшенную на плечи, направилась к дому, делая шаг как можно медленнее и неспешнее. Торопиться было ни к чему, тем более, что она догадывалась, что укоры и косые взгляды, как снежный ком, слепились бы воедино, а вслед за ними пристали бы и обвинения во всем, что успела совершить Инна за свою недолгую жизнь. Мама сдерживалась как могла, однако ни нервы ее были не вечны, ни Инне не сиделось спокойно, без поисков на свою буйную головушку всевозможных происшествий. Да и ночь была длинна, казалось, сколько ни иди, время будет стоять на месте, так что и некуда было спешить. Инна не хотела думать о предстоящем столкновении. Но она отчего-то дрожала, как от дуновения северного ветра в знойный день. Инна знала, что верное средство от тревоги — сделать глубокий вдох, сосчитать до десяти и выдохнуть. Однако сердце ее бешено стучало, и задержать дыхание на деле оказалось довольно трудной задачей. Она не боялась идти домой, но ясно чувствовала, как зашкаливал в крови адреналин, как в кончики пальцев передавался ощутимый импульс волнения. Как ни странно, оказавшись в приятном беспамятстве, Инна не заметила, как пешком поднялась до собственной квартиры, и уже хотела было развернуться и заново пройти весь свой путь, как дверь отворилась, а на пороге застыла мама, вопрошающим взглядом пронизывая дочь. — Вернулась, что ли? — наконец спросила та железным голосом, пережившим тяжелые ночные часы. Инна кивнула. На миг ей показалось, что обстановка разрядилась сама собой, однако же мама без слов дала ей понять, что разговор назревает серьезный. — Я не хочу с тобой ругаться, — шепотом заговорила мама, — Тем более, папа и Миша давно спят, и я не стану их будить. Но все-таки, объясни мне, почему тебя полночи нет дома?! Инна прислонилась плечом к дверному косяку. — Концерт «Сборной Физтеха», мам. Ты должна была помнить. — Который закончился в два часа ночи? — Ты же знаешь, какие из Долгопрудного ужасные пробки. — спокойно заметила Инна. Врать ей было не впервой, а изображать при этом крайне независимый вид и того более. Мама молчала, смерив Инну проницательным взглядом. — Ты вся трясешься. Что случилось? Инна пожала плечами. Сказать ей было нечего. — Тебе холодно. Ты мерзнешь в этой клеенке. Та опустила глаза. Хорошо, если бы она всего лишь мерзла. — Можно я пойду? — Постой-ка. — обернулась к ней мама, — Еще кое-что. Так, на будущее. Инна напряглась. Сердце ее чуяло, что мама сейчас сорвется. Но та не сорвалась. — Мы считаем, что тебе лучше реже выходить из дома. — Чего это? — резко спросила Инна. — Просто… Твои уходы не приносят ничего хорошего. С тобой все время происходят какие-то истории. Тебе полезнее посидеть дома, с нами… Инна выдохнула: — Полное понимание… Помнишь? Полное понимание. — Я помню, но мое терпение не вечно! Мы решили, что тебе надо серьезно менять свой характер. Если хотя бы в своих стремлениях ты делаешь все назло, то хотя бы веди себя прилично. Инна хмыкнула. Ей чертовски хотелось спать вместо выслушивания очередной порции лекций. Но мама продолжила: — Твои выходы, на которые ты рвешься с видом освобожденного из клетки зверя, нас шокируют. И поэтому, уж пожалуйста, как бы чего не произошло, займись учебой. И проводи время с нами. Знаешь, круг семьи — это не так уж и плохо… — Я здесь. Я пришла домой. Со мной все в порядке. Теперь я пойду спать. В кругу семьи. «Могло быть и хуже», — пронеслось в голове у Инны, едва она переступила порог своей комнаты. Неизвестно почему она чувствовала сейчас лишь злобу и раздражение, а потому надеялась, что сон вернет ее в обычное состояние. Инна легла на кровать как была, не раздеваясь, положив руки под голову. Почему-то в один миг она вспомнила Герру. Вспомнила его глаза, которые остановились на ней с любопытством, с интересом, с удивлением, с недоумением, с улыбкой и презрительным равнодушием — до чего же смешалось всего в одном только взгляде! Инна разлюбила писать, но не могла не возблагодарить Бога за дар писателя. Ведь сколько оттенков она искала и находила в его глазах: нежную лазурь, глубокий индиго, морскую волну, чистоту воды горного ручья, лед, летнее небо, утренний туман… В ту же секунду она намерилась немедленно записать это, но руки до сих пор дрожали, а неведомая сила не давала ей встать, как нарочно вселяя в голову такие странные мысли, не посещавшие ее голову прежде. Инна слышала, как по коридору, пришаркивая тапочками, ходила мама, как она остановилась перед дверью, как она тяжело дышала — и все это будило в ней неистовую ненависть. Почему даже теперь она не может остаться одной и смотреть, смотреть и изучать его взор, запечатлевшийся в ее памяти! И все же мама ушла, а Инна почувствовала, что от окутавшей комнату духоты ей стало невозможно дышать. Переступив через свою усталость, едва не упав при этом в обморок, она подошла к окну. Инна надеялась, что поток воздуха облегчит ее существование, да только толк из этого не вышел, разве что шуршание резины об асфальт мгновенно заполнило образовавшуюся тишину… Она стояла у окна, и ей казалось, что она не может ни думать, ни говорить, ни слышать, ни видеть окружающий себя мир. Да и какой мог существовать мир, пока она еще чувствовала Герру рядом с собой. «Записать, обязательно надо все это записать», — снова подумала Инна, тут же про себя решив, что сделает это позже. Сейчас она валилась с ног от усталости, и, чтобы не проспать назначенный час, завела будильник ровно на семь. Инна закрыла глаза, и вмиг провалилась в зыбкую темноту. Ей показалось, что не прошло и нескольких минут, чем она смогла оказаться на самом дне этой темноты и в стенах комнаты раздался звон, оглашающий наступление утра. Она нащупала рукой телефон и в ту же секунду сбросила настойчивую трель. Подумать только, проспать четыре часа — а все же это не так мало — и чувствовать себя ровно так же, как после секунды сна! И нет, это был даже не сон, а только некое падение в чертоги прострации. Инна прислушалась. Шагов в коридоре не было. Мишка еще спал, а родители ушли часом раньше. Расклад представлялся ей идеальным, если сделать все тихо и незаметно, а затем тихо и незаметно уйти. Впрочем, времени оставалось немного, и потому все пришлось делать быстро, в том числе, выйти из дома без завтрака, на ходу накидывая косуху. День предстоял ветреный, синоптики не исключали возможность небольшого дождя, но Инну это заботило мало. Гораздо больше ее волновала вчерашняя встреча, давшая ее пытливому уму столько пищи, столько красок в палитру ее музы, что даже Настю та поприветствовала сухо, а после, ни говоря ни слова, просидела молча до второго перерыва, глядя в одну точку впереди себя. — Знаешь, — несмело произнесла Настя в столовой, протягивая Инне бокал с горячим чаем, — Я довольна вчерашним вечером. И ни о чем не жалею. Инна кивнула. — Да, очень здорово. — и затем, уже неожиданно для самой себя, добавила, — Ты не представляешь, как я вдохновлена! Я не могла подумать, что одна встреча изменит мой взгляд на вещи. Вокруг столько оттенков, столько людей, столько чувств… Впервые все это слилось в одну картину, понимаешь? Настя в растерянности смотрела на подругу. Ей снова хотелось завести разговор о Паше, но рассуждения Инны о совершенно постороннем сейчас вдохновении совсем смутили ее. — И…что ты будешь делать с ней? — Я напишу очередной этюд. Он будет намного зрелее моих прошлых виршей и, надеюсь, закончится счастливо. — Кстати о закончится счастливо, — заговорила Настя, — Мы довольно мило пообщались. Не знаю, куда уж тебя понесло, но Паша оказался таким общительным. Очень компанейский человек. Тут Настя взглянула Инне в лицо и увидела, что вместо обычной сосредоточенности в умных голубых глазах, было что-то отвлеченное. Казалось, она не слушала ее. И Настя осторожно вонзила иголку в канву. — А что Герра? — Что? — легко вздрогнув, переспросила Инна. — Да, что он? Вчера так на тебя смотрел… Инна усмехнулась, однако ощутила легкий холодок, пробежавший по спине. — Неудивительно. На меня так многие смотрят. Особенно охранники и пенсионерки в метро. — Да ну тебя! — отмахнулась Настя, — Скажешь тоже. — Ты видела, он сию же секунду полез карманы проверять, все ли на месте. Ничего нового. Все так себя ведут. Настя закатила глаза. — Тебя сейчас интересует хоть что-то, кроме творчества? — Нет. — отрезала Инна и рассмеялась, немного сожалея о том, что разговор о Герре был окончен. — Но ты разлюбила писательство! — Я влюбляюсь в него снова, когда мне не перекрывают кислород. — Ты невыносима. — Я знаю. — Инна поправила волосы и непринужденно заметила, — Так с Пашей что? — О… Он необыкновенный. Я не знаю, посетило ли меня какое-то вдохновение, ума не приложу, для чего его было искать, но у него такие красивые руки! Инна, ты сумасшедшая, если не замечаешь ничего подобного вокруг! Настя хотела уже уколоть ее побольнее, чтобы та не только начала говорить о земном, но и поведала наконец о том, куда она делась посреди вечера. Однако Инна молчала и говорить ни о чем не думала. — И Герра с тебя глаз не сводил…- добавила Настя, широко улыбнувшись. Она и подумать не могла, какой вихрь поднялся у Инны внутри, какая дрожь прошла по ее телу, а уж то, что стакан с чаем выпадет у нее из рук, со звоном разбившись вдребезги, и вовсе оказалось неожиданным зрелищем. Вся столовая в один миг обернулась на них. Смотрели они без интереса, без участия, скорее, с надменным молчанием, за то, что кто-то осмелился нарушить безмятежный дневной покой, и даже не кто-то, а именно она, Инна Шувалова, чье имя регулярно звучало на всех советах и собраниях. Инна устало посмотрела на пол, а затем на подругу, при этом беззвучно вздохнув. — Если я сумасшедшая, то ты до крайности наивна. И в этот момент она возблагодарила небо за то, что Настя не научилась читать мысли, ибо сознание ее ухватило одну лишь фразу. «Герра с тебя глаз не сводил…» «Герра с тебя глаз не сводил…» «Герра…» Как подстреленная птица мысли Инны метались вокруг этих слов. В другой раз она назвала бы себя дурой или же немедленно заявила, что слышать его имени больше не желает, но сейчас, сменив вспышку гнева, на милость, она сказала себе, что лучше подумает о том, какая эмоциональная глубина открылась ей только что. — И ничего я не наивна. Я видела, вы вчера ушли с интервалом в пять минут — и это в самый разгар веселья! — Хм, надо же. — Вы случайно не..? — Нет. Мы не пересеклись. И слава Богу. «Герра с тебя глаз не сводил…» Инне хотелось как можно скорее убраться отсюда, пока Настя не развила тему или инцидент с разбитой чашкой не стал известен верхам. Но то ли день сегодня складывался как нарочно неудачный, то ли Инна становилась неудачницей сама по себе, минуты тянулись бесконечно долго. И что за чертовщина с этим временем! До сих пор она представить себе не могла, что когда-то побежит домой, только чтобы спрятаться, скрыться ото всех, чтобы только подумать и восстановить картину вчерашнего вечера, и, что, как только дверь за ней в ее комнату захлопнется, Инна почувствует необыкновенную легкость и, в то же время, усталость от бессонной ночи, которая, тем не менее, мало ее заботила. «И чего только она пристала с Геррой… Какая, в самом деле, разница!»- подумала она, — «Вечно думает не о главном». Что было главным сейчас, Инна сама точно не знала. Но чувство Герриного присутствия все еще не покидало ее. Его тепло, которое та ясно ощутила, когда он сел рядом, у ее колен, разливалось по ее телу. Пальцы немели, но нужно было писать. Нужно было работать, не останавливаясь, пока есть остатки сил, пока никто не помешал ей погружаться в бездну бессознательного, предаваясь только своим переживаниям. Она беспечно смаковала все, что помнила, однако дверь в комнату отворилась. Сколько бы Инне не твердили, что она живет в приличной семье, она возражала, что в приличных семьях в запертую дверь принято стучать. Не стучали и теперь. На пороге стояла мама. Губы ее были плотно сжаты, а глаза отчего-то казались немного мутными. Не сказать, что Инна была рада ее появлению в такую минуту, но мама и не требовала ее радости. Она молча села на кровать и произнесла: — Как день прошел? — Нормально. Без происшествий. Почти. — ответила Инна, надеясь, что мама оставит ее одну. Но та продолжила: — Знаешь, у нашей соседки напротив такая юбка… Она сроду не носила модных вещей, а тут синяя юбка, средней длины… Инна понимающе кивнула. И какого только дьявола что Настя, что мама, говорят о такой ерунде, когда сама судьба велела творить! — О чем ты думаешь? — спросила она, наконец. — О новой юбке нашей соседки. — Неправда. Тебя не интересует одежда. — Мам, мне нужно работать. Мама внимательно посмотрела на Инну, как будто снизошедшее на дочь вдохновение было не более чем глупой отговоркой. — Я не мешаю тебе. Я ведь вот что хотела сказать. Мы давно никуда не выбирались все вместе. К сожалению, у нас с папой не получается совместить работу и отдых… Но вот Миша… Он идет на корпоратив в следующие выходные. Может, сходишь с ним? — На корпоратив? Что мне там делать? — Там будут режиссеры и сценаристы. Ты давно искала подобных встреч, насколько я помню. — Это в прошлом. Мама пожала плечами. — Зато ты будешь под присмотром. — Мне восемнадцать лет! — И что? Что это меняет? Тебя нужно контролировать. Ты не в состоянии осознать уровень своей ответственности. Ты еще не понимаешь, что к чему. Я говорила с психологом сегодня, она сказала… — Полное понимание. — мягко напомнила Инна. — И это тоже. Она сказала, что запереть тебя дома будет неправильным… — О, Боже, неужели?! — Хватит издеваться! Но твои…кхм…выходы еще надо держать под контролем. И, если хочешь, ты все еще можешь пойти на корпоратив. — Я подумаю. — ответила Инна в надежде, что мама сейчас уйдет. — Очень хорошо. — Кажется, чайник кипит? — заметила девушка, услышав едва различимый свист с кухни. Мама встала с постели, не сказав ни слова более, и, не глядя на дочь, вышла. С тяжелым вздохом Инна восхвалила небеса. Свобода для нее сейчас была дороже сна, как глоток свежего воздуха. «Герра с тебя глаз не сводил…» И правда, когда они ходили куда-то вместе в последний раз? Год назад. К школьному психологу, после того, как Инна, начитавшись книжек и Интернета, решила приготовить взрывчатку в домашних условиях из «чисто теоретических соображений». К счастью, взрыва не произошло. Но поход к специалисту был небезоснователен — в пятнадцать лет Инна все ради того же жгучего интереса попробовала пройти по краю моста с обратной стороны перил. Эта невинная шутка стоила ей сил и свободного времени в кабинете психолога с зелеными стенами, заваленном плюшевыми игрушками. Психолог, Анна Петровна, еще молодая женщина, улыбавшаяся во все тридцать два зуба, как в рекламе, чуть ли не с порога объявила родителям, что главное в таком деле — понимание, а оттого на дочь давить нельзя, но контролировать необходимо. С тех самых пор Инна целыми днями и вечерами сидела в своей комнате. А родители, обеспокоенные тем, что у дочери нет друзей и тем, что общаться со сверстниками и людьми вокруг себя она потихоньку разучивалась, непреклонно следовали заповеди Анны Петровны, хотя и мучались в некотором роде чувством вины. «Герра с тебя глаз не сводил…» Только Инна, ощущая себя в одиночестве более чем прекрасно, слушала приглушенные звуки из комнат и думала о том, как же все-таки чудесно распорядилась судьба, подарив ей целый день иного, еще для нее неизведанного и неясного, но манящего к себе, яркого и таинственного. «Герра с тебя глаз не сводил…»