Закон скрещивания параллельных прямых

«Iʼm in love with somebody Found someone who completes me Iʼm in love with somebody And itʼs not you!» Halestorm, «Itʼs not you»

Если бы Герра мог только понять, что творилось в этой маленькой, но буйной голове, тогда бы, пожалуй, все его впечатление рассеялось, как туман, а понимание того, кто перед ним, навсегда исчезло в темной пустоте. А, впрочем, что до Герры — Инна сама это с трудом понимала. Ее прежняя жизнь, напоминавшая черно-белый немой фильм, теперь точно раскрасили и озвучили. Как будто до сих пор она и не жила, а вот сейчас вдруг научилась заново дышать и ходить — до того все было по-новому и все было удивительно! Какая-то неукротимая жажда жизни проснулась в ней, желание попробовать и прочувствовать все самой завладело ее сердцем, и она не могла не подчиниться ему. Со страстью Инна бралась за перо и выводила едва ли не за час по целому рассказу в несколько страниц, несвязному, нелогичному, безыдейному до последней строчки, на которой автор как будто вспоминал, ради чего он все это затеял, и выводил, наконец, всю суть своего повествования, не имеющую никакого отношения к действиям и героям. С жаром она приходила в съемочный павильон и бралась за все, что бы ей ни дали, снисходительно ухмыляясь всем шуткам сценаристов в ее адрес. С необыкновенным энтузиазмом она мчалась куда-то на конец города, то на «Речной вокзал», то в «Марьино», и, блуждая разбитыми пустырями и безлюдными дворами, Инна гуляла по крышам, лазила по брошенным стройкам, забиралась на самую высоту и чувствовала, будто за спиной вырастают крылья. Она точно слышала какие-то голоса вокруг, одобряющие, радостные крики, и казалось, что еще секунда, и Инна прыгнет к ним навстречу. Но Всевышний миловал ее, и она оставалась на своем месте, как безумная впитывая каждый шелест и шорох. Однако если раньше мысли о Герре пугали ее, теперь то и дело она воскрешала их в своей голове. В эйфории он больше не виделся ей чудаковатым тихоней в аккуратной рубашечке, он стал для нее тем самым мужчиной, от которого в ее сердце все сильнее разгорался огонь желания. Инна не смущалась этого, напротив, ей было сладко представлять себе, как все то, чему учила ее бабушка, не терявшая надежд выдать внучку замуж, летит ко всем чертям — и вот ее губы прижимаются к его губам, ее руки обвивают его шею, а затем спускаются на плечи и с упоением поглаживают их, а он исследует каждый сантиметр ее тела в шелке длинного черного платья. Но искры летели в пустоту, волна жажды наслаждения и ласк разбивалась о валун реальности, где Инна все еще была самой собой, в своем постоянном одиночестве, и от досады ее душа едва ли не разрывалась на куски… Но затем ее отпускало, и Инна чувствовала слабость во всем теле и такую сильную усталость, как будто всю ночь ей приходилось разгружать товарный поезд в одиночку. Кости ломало, грудь болела, голова кружилась — и вся эта мука тянулась до тех пор, пока по жилам снова не растекалась желто-розоватое зелье. Лицо Инны становилось с каждым днем все бледнее, а шрамы на руках — заметнее. И хотя погода в Москве шептала, Инна все больше куталась в длинные кардиганы и темные джинсы. Вот и сейчас она сидела на подоконнике в такой странной и одинокой квартире Марика и дрожащими руками пыталась ввести иголку в какой-нибудь видимый участок вены на своем теле. Марик сидел тут же, возле нее, и собирался закурить. — Подсела, — заметил Марик совершенно равнодушно, — Бывает. — Заткнись, — отрезала Инна. — Нет, ну просто не все так легко впадают в зависимость тупо от джефа, и… — Заткнись. — Ты знаешь другие слова, кроме заткнись? — Если ты не заткнешься, я выкину тебя из окна. Инна не любила, когда ей лишний раз напоминали о ее нынешнем состоянии, тем более, когда организм изнывал по нескольким каплям амфетамина. Но Марик этого не боялся. Наоборот, ему хотелось говорить, он вызывал ее на откровенность и не боялся задеть ни одним своим вопросом. — Полегчало? — спросил он, когда пустой шприц скатился на пол. Инна не ответила. Если Марик взял на себя одни правила игры, она решила играть по другим. Воцарилась тишина. — Как дела? — Не лучший способ разрядить обстановку, — отозвалась Инна, вытягивая ноги на складной табурет. — Просто… Не люблю сидеть в тишине, когда у меня гости. — А я и не твой гость. Я твой покупатель. — Как все интересно в жизни. Вчера учились в одной группе и втихаря плевались от чтива Пелевина. Сегодня ты мой покупатель и нужно от меня только одно — и имя ему «ампула». Инна отвела взгляд в сторону. Чертов гений современной мировой литературы! — Что случилось-то? — Где? Когда? — не поняла Инна. — С тобой. Да. Что с тобой? Инна в упор смотрела на Марика и никак не могла взять в толк, о чем он говорит? При чем тут она? При чем тут все эти отношения, которые связывали их когда-то и связывают сейчас? — Да вроде все как обычно. — Просто так не начинают принимать наркотики. Инна почувствовала, как внутри, совершенно обезумев, заколотилось сердце. Еще не хватало сейчас в легкой задушевной беседе поднять на уши все свои переживания за это нелегкое время, вспомнить то пугающе-волнующее ощущение близости, осознать, что все это глупо и странно и вот, как на духу, пересказать Марику. Но он был непреклонен. — Может, это меня и не касается. В конце концов, знаешь, сколько народу балуется просто по приколу… Но просто ты на них не похожа. У тебя отец какой-то большой человек, матушка вроде тоже неслабый фраерок. — Вот поэтому-то, мой друг, все и произошло. С жиру сбесилась, — и Инна горько хихикнула. — Ты всегда была такая? — спросил Марик и поглядел на Инну так, как родители, начитавшиеся книжек по детской психологии, пытаются смотреть на своего ребенка, — Упертая и ненавидящая людей, которые лезут тебе в душу? — А ты лезешь? — Прости господи, я же писатель! Конечно, я лезу! Больше, чем людей, я обожаю их противоречивые характеры. Тут Инна ясно ощутила, как по спине пробежали мурашки. Ей казалось, что она никогда не боялась людей, но Марик при всем спокойном нраве был способен на все, что угодно: от истинно джентльменского ухаживания до жестоких побоев пьяного хулигана. — Тебе просто не понять этого, — заключил он. — Да где нам, дуракам, чай пить. — Ну, я не об этом. Ты просто, как бы это сказать, «другого сорта». Не лирик. Ты не чувствуешь людей, не изучаешь их, мне кажется, в себе разобраться толком не можешь — потому что ты не художник. С твоей упрямостью и самоуверенностью по тебе плачет публицистика! Инна, ты же по природе своей самая настоящая ищейка! Теряясь в догадках, обидеться на это или принять как комплимент, Инна хмыкнула и отвела взгляд от разгорячившегося Марика. — Ты это к чему? — К тому, — тихо произнес он, — Что я тобой просто восхищаюсь. Тут девушка замерла на своем месте, окончательно потеряв дар речи. Вечно этот Марик понимает все шиворот-навыворот! Восхищается? — Я не знаю, кто смог бы по достоинству оценить девушку не лишенную ума и хитрости, такой, чтобы уметь не показывать свой страх и растерянность под этой маской холодного равнодушия. Даже сейчас, сбившись с пути, ты прекрасно делаешь вид, что все идет так, как нужно. Браво! — А это уже не твое дело, — отрезала Инна, чувствуя, что этот разговор давно пора заканчивать и бежать прочь, но Марик так посмотрел на нее, что у нее не хватило духу даже подумать о том, чтобы спрыгнуть сейчас с подоконника. Он сверлил ее безумными карими глазами пока, наконец, не дотронулся до ее лица рукой и не бросил в нее с улыбкой: — Ну и идиотка! В одно мгновение его рот коснулся ее бледных тонких губ и уже было попытался прижаться к ней, как к своей единственной надежде в этом водовороте жизни, которой он рисковал и которая переменилась в один обыкновенный день, но Инна вдруг вырвалась, грубо оттолкнув его и вскочив с места. Она была по-прежнему бледна и вся дрожала, глядя на него как побитая собака. Легким движением Инна отбросила длинную челку назад. — Т-ты, ты… — говорила она, тяжело дыша, — Марик… Ты, что, с ума сошел?! — А что? Марик был изумлен и все еще не мог понять, что именно пришлось Инне не по нраву. Он верил, он считал, что она и только она способна понять его и принять таким, каким он стал после того, как бросил литинститут, но что-то необъяснимое вдруг произошло между ними двумя. — Ты понимаешь, что ты творишь?! — уже кричала Инна, — Ты что, совсем?! — Мне показалось, что тебе нужно… — Мне ничего не нужно! Ни-че-го! Что непонятного? Что?! Казалось, что еще вот-вот, и у нее начнется истерика, однако Инна, в полной прострации и шоке, вылетела в прихожую и судорожно натянула на себя черный кардиган. Марик не знал, что сказать. Он был не меньше Инниного растерян и удивлен, но все же вины за собой не признавал. Он хотел ее, желал ее, желал обладать ей, как вещью, как вдруг она снова вырвалась и метнулась прочь из комнаты. — Прости, — сказал он, — Бывает. Инна не слушала его. Ей были не нужны ни его извинения, ни он сам. Она попыталась открыть входную дверь с тысячью замков, точно на сундуке у Царя Кощея, но та никак не желала поддаваться. — Я сейчас открою, — произнес Марик немного обиженно, — Просто знай, что ты все равно можешь сюда приходить. Даже если тебе не нужен джеф. — Марик, не будь таким тупым, — выдохнула Инна, — Джеф мне нужен всегда. Открой. И только дверь отворилась Инна немедленно вылетела вон, прочь отсюда, подальше от этого дома, туда, где она будет свободна и никто не покусится на ее бедную жизнь. Она быстро шагала куда-то вдоль тонувшего в сумерках Ленинградского проспекта, и мысли ее были не заняты ничем, только ощущения обострились до предела, как у кошки. Ветер играл ее волосами, проникал под одежду, вел за собой вдаль, тащил прямо на проезжую часть, где ей совсем не рады были водители, посылавшие по ее адресу самые крепкие ругательства и проклятия. Но Инна как будто не слышала и не замечала их. Все вокруг снова превращалось в музыку, она сама представляла себя дирижером, а вся магистраль стала большим оркестром. «И как я не замечала этого раньше,» — спрашивала сама себя Инна, — «Какая же я была слепая все это время…» Стройный громкий туш лился со всех сторон, и Инна получала от него бесконечное наслаждение. Подумать только, что избитое выражение «музыка города» может звучать буквально и как звучать! Как будто сердце стучало воедино со всем оркестром, как будто он нес ее на своих волнах и почти что отрывал от земли. Какие смешные люди! Они же живут и не слышат всего того, что наполняет каждый их день, можно ли только вообразить себе такое!.. Вдруг сзади, совсем рядом с Инной, едва ли не у самого ее уха, визгливо прогудел клаксон. Инна обернулась, и яркий свет фар ударил ей по глазам. Она попыталась разглядеть, что перед ней, но белая пелена была непроницаема и ослепительна. Встав чуть поодаль, Инна смогла понять, что свет исходит от огромной железной коробки, похожей на чемодан на танковых колесах, а из него выглядывает белесый паренек с едва заметной щетиной на лице. — Ты что, совсем чокнутая, черт бы тебя подрал?! — внезапно гаркнул он, нахмурившись. Весь чемодан трясся под странные удары большого тамтама. Ритм этот похлестывал Иннин слух, однако она, спустя несколько секунд, не то, что привыкла к нему, а стала покачиваться в такт и едва ли не упала на асфальт совершенно на ровном месте. — Лезь в машину, живо! Пока никто тебя на капоте не подвез к чертовой матери! — Серый, ты че разорался? — весело спросил из чемодана смуглый пышногривый молодец с закрученными усами, — Давай, сажай ее к нам и поедем уже! Возможно, не теряй Инна рассудок, она бы, тряхнув волосами, немедленно продолжила свой путь, мысленно или даже вслух фыркнув напоследок, но сейчас она, с трудом понимая, что с ней и где она находится, только лишь помотала головой не то в знак отрицания, не то в знак согласия. — Лезь, — скомандовал усатый и, отворив заднюю дверцу, затащил Инну в салон. Здесь было тесно, неуютно и так сильно накурено, что Инну едва не стошнило. Кроме смуглого с усами здесь сидели еще две блондинки в коротеньких платьях и не обращали на вновь прибывшую ни малейшего внимания. Спереди, рядом с белобрысым Серым, располагался еще один парень, с запаздыванием вторивший каждому слову исполнителя из динамиков и похлопывавший себя при этом по колену. — Ты откуда? — оживленно спросил усач, всем корпусом повернувшись к Инне. — От-туда, — ответила она и показала большим пальцем куда-то себе за спину. Усач расхохотался. — А куда шла, такая красивая? — Т-туда, — и Инна кивнула. — Понятно, — отозвался он и снова рассмеялся, — Прямо по шоссе, правильно! — Тут играет музыка! — Ну да, я слышу. — Она везде играет. Музыка города. Большой оркестр. Понимаешь? — Что она там лопочет? — сердито бросил Серый. — Она музыку слышит, — откровенно заржал усатый, — Потому что, в отличие от тебя, уже готова. — Я за рулем. — Могли бы взять такси. — Куда мы едем? — твердо спросила Инна, пытаясь ничем не выдать своего беспокойства. — В клуб. А вы? — Я не хочу в клуб. А ну тормози! Инна крикнула так громко, что у автомобиля испуганно завизжали тормоза. — Ты чего орешь-то?! — рявкнул Серый. — Я в клуб не еду. Выпусти меня отсюда! — Блядь, Макс, выкинь отсюда эту больную! Усач, которого, по всей видимости, и звали Макс, пожал плечами и открыл дверцу машины. — Жаль, что ты не из наших, — грустно добавил он, — А я-то думал… На, на дорожку! — хихикнул он и всунул ей в руку бутылку коньяка. Только Инна успела протянуть руку назад, чтобы отказаться от такого щедрого дара, как дверь захлопнулась, и грохочущий чемодан рванул со своего места. Минуты три она стояла, не двинувшись с места, пока вдруг, пошатываясь, не зашагала вперед, сама не зная, куда и для чего. Она старалась идти быстрее, но ватные ноги почти не держали ее. Ей казалось, что она идет куда-то в гору, а до вершины оставались целые километры. Но Инна шла, облизывая пересохшие губы, неся в руках заветную бутылку и прислушиваясь к шуму машин, «музыке города». Вот чудаки! Они ее не слышат! Дойдя до неширокого Москворецкого моста, Инна остановилась и посмотрела вниз. Вот было бы здорово упасть сейчас вниз, в эту темную холодную воду, нырнуть просто вниз головой — и навсегда раствориться в этой музыке. Унести с собой великую тайну. Умереть непризнанной. Как больно и сладко одновременно думать об этом. Но прыгать Инна не стала. Эта мысль немедленно покинула ее голову, как только она подняла свой задумчивый и одновременно ошалелый взгляд куда-то вперед, на черную речную гладь, на стройные гирлянды фонарей, на это нахмурившееся вечернее небо, которое окутывало ее вместе со всей Москвой. Отбросив все сомнения, она откупорила бутылку и большими глотками с жадностью наслаждалась коньяком. Он обжигал ей горло и грудь, дышать становилось невозможно, но Инна, даже не поморщившись, плотно закрыла крышку, и, облокотившись на перила моста, прижала бутылку к себе. Огонь желания полыхал внутри нее красным пламенем. Ей хотелось любви сейчас, сию же секунду, чтобы искра опалила и его, и ее и они сгорели бы вдвоем от этой неудержимой страсти. Инна жалела, что не дала волю Марику, вот уж теперь они бы оторвались на полную катушку! Но чувство принадлежности Герре, верность ему и чистосердечная привязанность не давали ей сделать этого. Марик наверняка бы устроил ее сейчас. Однако одна мысль о Герре, о его глубоких проницательных глазах и полуулыбке на тонких губах, сводила Инну с ума, заставляя пожар внутри нее буйствовать и превращать все вокруг в пригоршню пепла. За ее спиной точно снова выросли крылья, но они были тяжелы. Герры не было рядом — и она не могла подняться ввысь. От разочарования Инне захотелось топнуть ногой и заплакать, как маленькому ребенку, у которого давно есть все, только вдруг очень уж понадобилась луна с неба. Но гордость еще теплилась внутри, и она была довольна уже лишь тем, что смогла сохранить верность Ему, в чьей власти она находилась уже несколько месяцев, хотя он сам едва ли мог помыслить об этом. А Инна уже отдалась ему, отдалась вся без остатка, как хищная кошка, выжидая, пока он сам не бросится к ней. И пусть в этой засаде придется долго прождать, она справится. Она справится или… Бросится на него сама. «Я буду у них в пятницу во что бы то ни стало!» — с яростью подумала Инна, ощущая, как мутнеет голова, — «Я своего добьюсь — я ему еще покажу, кто я такая!» Вокруг нее все закружилось и закачалось, а терпкий, чуть сладковатый запах коньяка дразнил и приманивал. В одно мгновение Инна полила им лицо и руки, чувствуя свою свободу и желание бросить вызов. «Он еще будет моим… Будет!..» — подумала она, дьявольски усмехнувшись самой себе в зеркало стоявшего рядом автомобиля, — «Чего бы мне это ни стоило!»