Life and Wolves

— Эй, просыпайся! – Кайлу так пихнули в спину, что она сразу же подскочила, будто ужаленная. Первым делом волчица увидела перед собой недовольную мордочку Амелии. Она загородила собой выход из норы, недовольно помахивая хвостом. Дункана в норе не наблюдалось. — Уже весь лагерь проснулся, а ты всё бока отлёживаешь, — заметила волчица и с трудом подавила зевок. — А кто-то вообще глаз не сомкнул. Кайла, тщательно вылизывающая плечо, в удивлении подняла голову: — Так ты нас всю ночь охраняла, что ли? — Ну да, - просто отвечала Амелия. Она взмахнула хвостом и покинула норку и уже снаружи продолжила: — Я не имела права оставить тебя одну. «Потому что мне здесь не доверяют.» — закончила за самку Кайла, нахмурившись. Это было вполне предсказуемо. Волчица выглянула из своего укрытия и тут же зажмурилась от белизны снега, слепившей глаза. Небо было затянуто тучами, но свирепый ураган бесследно исчез, оставив после себя едва ерошащий шёрстку ветерок. За ежевикой, ограждающей полянку, высились величественные сосны и ели, которые, казалось, царапали небо над собой. Кайла обратилась к Амелии: — А где Дункан? — волчица как-то странно дернулась. — Вон он идет. — И скрылась за кустами. Белый волк вышел из пещеры вожака и направился к своей подруге. — У Ашика даже мать-и-мачехи совсем чуть-чуть. — ворчал себе под нос Дункан. Кайла просто места себе не находила. Едва они покинули лагерь Зеленой Зыби, как она принялась нарезать круги вокруг Дункана, помахивая хвостом: — Что же нам делать? Что делать? – волчица невольно сорвалась на крик. Сердце её стучало будто сумасшедшее, бешено гоняя кровь по венам, нервы сдавали; единственный плюс метаний Кайлы заключался в том, что она быстро согрелась, пока скакала возле нахмурившегося Дункана. — Да не мельтеши ты! — рявкнул тот на волчицу. Возглас Дункана отрезвил Кайлу. Она остановилась с поднятой лапой, переводя дыхание. — Отставить истерику! — тем же приказным тоном продолжал ученик шамана. — Мы идём в глубину территории Красных Холмов и за наши земли. «Он прав, — постаралась утешить себя Кайла снова бегом устремляясь за Дунканом, - нельзя опускать лапы…»

***

…Но даже самая трепетная, самая отчаянная надежда может исчезнуть без следа под натиском сгущающихся обстоятельств. Кайла, шагающая по снегу за понурым Дунканом, хорошо это знала. Не увидев торчащую ежевичную ветку, рыжая волчица чуть не выколола себе глаз, благо волк вовремя оттолкнул соплеменницу в сторону: — Смотри, куда идёшь! Подавленная Кайла недовольно скрипнула зубами, однако промолчала. Они возвращались домой ни с чем: на полях ничего не было, в чаще тоже, ничего не сохранилось под снегом, хотя должно было быть наоборот. — Ну, что дальше? — безжизненным тоном поинтересовалась Кайла у Дункана, когда они остановились перед входом в пещеру. Знакомая территория погрузилась в непроглядную тьму, и слабый свет пробуждающейся луны, изредка пронзающий тучи, нисколько не разбавлял вечерней мглы. Такая же темнота поселились в душе волчицы: она понимала, что если Даниэлла не выкарабкается из ямы, в которую себя загнала, самостоятельно, то её ничто не спасёт. От осознания тяжкой истины глаза Кайлы предательски защипало, она с трудом сдержала душащие её слёзы, дабы не показывать их Дункану. — Будем верить… — пробурчал сквозь бурачник, зажатый в его пасти, волк, но рыжая самка не дала ему договорить. Слова Дункана разожгли в её душе пышущее пламя злобы и отчаяния, и Кайла, более не сдерживаясь, заверещала прямо в морду ошарашенному волку: - Верить?! Во что верить? В то, что беда обойдёт стороной?! — она отстранилась и печально покачала головой: — Прости, Дункан, но после нашего с тобой похода я потеряла всякую веру в счастливый конец. Словно отражая состояние Кайлы, с хмурых небес повалил снег, да такой сильный, что вмиг запорошил спины обоих волков. Волчица и будущий шаман синхронно проскочили в лаз между лоз; во мраке пещеры ярко блестели глаза Моргана. Завидев, что волки пришли без нужных трав, несчастный целитель ужаснулся, вытаращив глаза: — Н-никто не поделился с вами запасами? — Какими там запасами! — горько вздохнул Дункан, передавая бурачник Кайле. — У Зеленой Зыби ничего нет, на территории Красных Холмов тоже и в других местах тоже самое, так что... — Всё ясно... — упавшим голосом прервал его Морган. От одного вида старого волка сердце Кайлы болезненно сжалось. — Остаётся молить Великих Предков… «Жаль, они не всесильны». Кайла вместе с Дунканом, даже не вспоминая о еде, коей, кстати, не наблюдалось, кинулись к Даниэлле. Та безвольно откинулась на подстилке, дышала хрипло, со свистом при каждом вдохе. Белый приложил ухо к тяжело вздымающейся груди больной, а волчица шёпотом спросила у Моргага: — Как она? — Ненадолго приходила в себя, но... — шаман уставился на собственные лапы, словно страшась встретиться глазами с волчицей. — У-у-у, проклятье! — Морган досадливо царапнул когтями по полу пещеры, резко отвернувшись от кладовой. — Утром я извел остатки жаропонижающего. Придётся использовать тот бурачник, который нам отдали соседи. А ведь я так хотел оставить чуток в запасе... Тем временем Кайла, действуя как в тумане, на подкашивающихся лапах добралась до подстилки Даниэллы и склонилась над ней, осмотрела осунувшуюся мордочку подруги, её повисшие усы и уши… Больная подёргивала лапами, стонала, бормотала что-то, не открывая глаз, и вдруг закашляла так, что окружающие её волки подпрыгнули от неожиданности, а волчице пришлось отстраниться. Конечно, Кайла сильно рисковала, контактируя с заразной Даниэллой, но вовсе не приближаться к подруге ей не позволяла совесть. Дункан неслышно присел рядом с бурой волчицей. Кайла поправила краешек моховой подстилки Даниэллы и негромко обратилась к подруге, стараясь не прислушиваться к полным отчаянной злобы ругательствам Моргана, жалующегося на отсутствие лекарства: — Держись, держись, прошу… Ты должна выжить, слышишь меня? — она сморгнула застилавшие взор слёзы и легла возле Даниэллы, устало положив голову на её ходящий ходуном бок. Только тогда Кайла поняла, насколько устала за весь тот сумбурный день. Закрыв глаза, она принялась размышлять о возможном исходе для своей подруги. Тревога не отпускала самку, напротив, с каждым новым прожитым мгновением усиливалась в разы. После того как они с Дунканом отправились в обратный путь, Кайла не на шутку перепугалась за Даниэллу; узнав, что той не становится лучше, она и вовсе поддалась панике, волной захлестнувшей её. «Если бы я могла отдать за тебя жизнь, я сделала бы это не задумываясь…» Всю ночь Кайле не спалось. После того, как обозленный на весь белый свет Морган бесцеремонно выгнал их с Дунканом из своей маленькой пещерки, заявив, что новые больные ему не нужны, волчица отправилась к себе. Она лежала, тупо уставившись в одну точку на потолке. Нет, волки Красных Холмов, конечно же, переживали за Даниэллу. Все без исключения, даже вредные Тарк с Русу, постоянно расспрашивали Моргана о здоровье черной волчицы, а неугомонные щенята надоедали целителю с предложениями помочь ухаживать за Даниэллой. Они бы с радостью заглянули к ней, но шаман не пускал в ту часть пещеры никого, кроме Кайлы и Дункана.. И всё равно бурая, сблизившаяся с Даниэллой за столь короткий период, беспокоилась о ней сильнее. Голову волчицы не покидали жуткие мысли по поводу плачевного состояния Даниэллы. То и дело доносившиеся из пещеры ученика шамана, вздохи подсказывали ей: Дункан тоже не сомкнул глаз в ту необычайно тихую, но беспокойную для этих двух волков ночь. «Я так не могу!» - почти провалившаяся в сон, рыжая волчица мгновенно вынырнула из забытья, заслышав надрывный кашель Даниэллы: он был настолько громким, что ей спросонья показалась, будто кашляли у неё прямо над ухом. Угомонив тревожно заколотившееся сердце, Кайла поднялась с тёплой подстилки и осторожно направилась к выходу из пещеры, стараясь никого не напугать и ни на кого не наступить в потёмках. Сил бесполезно лежать и гонять в уме тягостные думы больше не осталось. За пределами поляны оказалось гораздо холоднее, чем ожидала Кайла, хотя ни одна веточка, ни один кустик не шевелился – в лесу наступило безветрие. Снег хрустел под лапами волчицы, пока та бесцельно брела куда-то вперёд, натыкаясь на кочки и увязая в сугробах. «Где же найти эрэол? У соседей нет, на нашей территории – тем более…» Неожиданно она, не заметив какой-то сук, споткнулась и кубарем покатилась вниз по склону небольшого холмика. Проклиная свою рассеянность, Кайла врезалась в невысокий кустарник, оставив на нём несколько клочьев своей рыжей шерсти. Расцарапанный бок обожгло болью, но Кайла, стараясь не обращать на это внимания, поспешно встала и внимательно обвела зелеными глазами местность, не забывая отряхиваться от приставшего к шкуре снега. Оказалось, что она попала прямо в чащу, туда, где так любили охотиться по ночам волки, однако мороз перебивал все запахи дичи. Почти полная луна одиноко висела в небе, проливая тихий свет на молчаливые, словно мёртвые деревья и поляны; покрытые инеем ветви и запорошенная снегом земля отливали серебром, преображаясь под таинственным лунным сиянием. Морозный воздух дышал свежестью, щекоча ноздри Кайлы и обдавая волчицу холодом от ушей до хвоста… Ей не было дела до всей этой красоты. Внезапно чуткие уши волчицы уловили шорох со стороны ежевики, и она незамедлительно повернулась к источнику шума. От увиденного Кайла оторопела: укрывшись за колючими ветвями, в белоснежную даль неотрывно глядел… Русу? — А ты что тут делаешь? – невольно вырвалось у неё. Взгляд волка сначала показался ей стеклянным, но тут же вновь стал осмысленным, едва Русу обратил внимание на Кайлу. Его синие глаза сверкнули в темноте ежевичного куста: — Сижу, как видишь. — несмотря на задумчивый вид, дядя не утратил былой язвительности. – Теперь твоя очередь объясняться. Сколько Кайла знала Русу, он каждый день ходил по лагерю как грозовая туча, вечно был чем-то недоволен, в его низком голосе всё время сквозил сарказм; однако сейчас, словно спрятавшись от всего мира под этим маленьким кустиком, серо-белый волк казался Кайле совсем не таким, как раньше. Он выглядел устало. — Не спится что-то, — буркнула в ответ волчица, присаживаясь рядышком с дядей. — И мне, — кивнул Русу. Он по-прежнему не смотрел на племянницу, его рассеянный взор блуждал с одной тёмной ели на другую, — я знаю, каково это… — Что, прости? — Кайла в недоумении покосилась на дядю. Ей совсем не послышалось! Русу действительно признался в чём-то – тихо, еле разборчиво, – но всё же… Правда, о чём тот говорит, Кайла не имела ни малейшего представления. Волк, наконец, оторвался от созерцания деревьев и повернулся к самке всем телом. Как тот ни старался не смотреть на Кайлу, волчица разглядела в его синих глазах печаль. — Понимаю тебя, говорю, — терпеливо повторил он. — Даниэлла ведь… Страшно это, эх... — дядя вздохнул, покачав головой. — Отчасти и я по той же причине здесь сижу, размышляю… — Да-да, — перебила его Кайла, не желая обсуждать болезненную для неё тему, — мы с Дунканом думаем, что всё обойдётся… — Она врала Русу. Должно быть, Дункан и вправду цеплялся за крохотную веру в лучшее, теплившуюся где-то на задворках его сознания, но не Кайла. Её надежда уже угасла – точно так же мир покидают прощальные лучики закатного солнца, уступая место вечерним сумеркам. — Скажи, Русу… — волчица замялась, чувствуя, что она задевает дядю за живое, — а у тебя кто-нибудь когда-нибудь… Ну…? Хотя не говори, не стоит, — поспешно затараторила Кайла, испугавшись, что он сорвётся, как очень часто в последнее время срывалась она сама. К её величайшему облегчению, Русу неторопливо начал: — Раз уж я завёл этот разговор, — серо-белый волк попробовал улыбнуться. — Ты права, в общем. Была у меня… одна соплеменница, Кленолистой звали… «Кленолистая…» - Кайла нахмурилась, припоминая, не слышала ли она раньше это имя. Волчица смутно догадывалась: для Русу та самая самка являлась не просто соплеменницей. Это становилось ясно по лихорадочному блеску в грустных глазах дяди, и по тому, с каким трепетом он вспоминал давно прошедшие времена. Теперь понятно, почему он так холоден со своей нынешней супругой Сарой. — Кленолистая была замечательной, — Русу, поглощённый собственным рассказом, не замечал недоумения Кайлы и описывал умершую с таким упоением, с таким благоговением. Ни о ком он ещё не отзывался подобным образом. — На неё всегда можно было положиться, попросить о чём-то, тайну доверить, поговорить по душам. Она любила всем помогать, поддерживала тех, кто, как никто другой, в том нуждался, не признавала несправедливости… Кленолистая умела успокаивать щенят лучше их матерей и находила общий язык с самыми ворчливыми старейшинами, — голос серого волка сорвался на шёпот: — Я никогда не встречал похожую на неё волчицу… и не встречу. — он нервно помахал хвостом, с мнимым интересом разглядывая свои лапы. — У нас всё было бы прекрасно, но… Сейчас её нет со мной. «Надо же, нашего Русу потянуло на откровения!» — Кайла искренне подивилась рассказу дяди. Тот предпочитал не обсуждать личную жизнь, по вечерам не принимал участия в болтовне соплеменников – либо молча сидел в стороне, изредка обмениваясь парой фраз с кем-то, либо уходил раньше всех в свою нору; теперь, когда Кайла прониклась какими-то новыми чувствами к Русу, он перестал казаться ей привычным ехидным букой. Она было собралась осторожно поинтересоваться, что в итоге приключилось с Кленолистой, и тогда надолго замолчавший серый волк сам возобновил историю: — Проклятая Черная Лихорадка… Ничего удивительного, конечно, ведь шаманы спасают от нее далеко не каждого волка, — Русу говорил так, будто и не с его подругой произошло несчастье, но Кайла быстро его раскусила: волк лишь пытался создать видимость отстранённости. Уж она-то знала, что всякая смерть, а в особенности того, кого любишь, оставляет в душе след, не исчезающий даже с течением многих сезонов. — К тому же Кленолистая ждала волчат, это значительно ослабляло её. Обычно молодые волки умирают от Черной Лихорадки реже, чем старики и щенки, но всё-таки предки не уберегли её... Это произошло задолго до твоего рождения, - как бы невзначай добавил Русу, не поднимая глаз. В тот миг Кайла поняла, что именно чувствует к дяде. То была жалость – острая, самая настоящая, от которой сердце сжималось, как от боли. Скорее всего, Русу в мрачного и грубого волка превратила именно смерть подруги, а в том, что дядя любил Кленолистую, волчица ни коготка не сомневалась. Рыжая самка случайно выпалила: — Ждала твоих волчат, Русу? Волк ощутимо вздрогнул, вдруг сгорбился, словно тяжесть всех его переживаний разом навалилась ему на плечи. — Моих… — негромко подтвердил Русу. Он поднял голову и уставился на Кайлу в упор, прожигая её невидящим взглядом. — В тот злополучный день я потерял и Кленолистую, и своих волчат… У нашего предыдущего шамана, наставника Моргана, не вышло вылечить её. — И ты… Ты до сих пор её любишь? Ответом Кайле послужило молчание, однако оно оказалось красноречивее всяких слов. Что-то сдавило горло рыжей волчице, а её разум неожиданно заполнили поистине ужасные картины возможного будущего; в представлении Кайлы Даниэлла вот так же, как и подруга Русу, медленно, мучительно умирала в пещере Моргана… «Я бы этого не вынесла!» — оглядев серого волка, словно превратившегося в неподвижный камень, Кайла пришла к неутешительному выводу: он не выдержал. Хоть и виду не подавал. Волчица была уверена, что Русу, знакомый ей немало месяцев подряд, значительно отличается от себя прежнего – может быть, беззаботного шутника или серьёзного мыслителя. Конечно, прямо спросить Русу о его же прошлом Кайла ни за что бы не решилась. — Ладно, чего это мы здесь расселись, — попыталась она сменить тему, — пора возвращаться... «…чтобы снова слушать кашель Даниэллы и причитания Моргана, от которых я скоро сойду с ума». — Да, пойдём, — согласился Русу, выходя из тени ежевичного куста и добавил. — Я тебя провожу. Кайла последовала за ним, стараясь не зацепиться за колючки шерстью. Кругом царила тишина, прерываемая лишь тихим хрустом снега под лапами двух волков. Русу, безжизненно уставившись прямо перед собой, шёл не глядя, ведь и так знал дорогу наизусть; его спутница провожала зелеными глазами могучие стволы деревьев, остающиеся позади. Луну по-прежнему не скрывало ни одно облачко, ночное светило заметно опустилась по иссиня-чёрному небосводу так, что скрывалось за верхушками сосен и елей. Тем временем Кайла опять погрузилась в невесёлые раздумья. Общение с Русу заставило её на короткий срок отвлечься от тревоги; впрочем, та вернулась мгновенно, точнее, пробудилась, ибо последние несколько дней вовсе не отступала. Вопросы вроде «что делать» и «как быть» отошли на второй план – ни Морган, ни кто-либо ещё ничем не помогли бы подруге волчицы, и ей оставалось только молиться. Русу упорно молчал, Кайла тоже больше не проронила ни слова. Она примерно представляла, какие мысли вертелись в голове серо-белого волка, и понимала, что увлекательная беседа не спасёт дядю от них. После их ночного разговора Кайла твёрдо осознала одно: далеко не все волки на самом деле такие, какими кажутся со стороны. Редкий раз на Русу находило «шуточное» настроение, и он бывал весел и бодр; гораздо чаще дядя разбрасывался колкостями направо и налево, но разбитым и опечаленным, как этой бессонной ночью, волчица наблюдала его впервые. Отныне она знала Русу разным. Кайла не любила вмешиваться в чьи-то семейные драмы, будь то простые скандалы или нечто более трагичное, ей и своих проблем хватало, но иногда приходилось против воли. Русу ей было искренне жаль. Вообще, любая история жизни кого-либо из соплеменников, какой бы характер она ни носила, затрагивала Кайлу. Возможно, из-за того, что ей не были чужды переживания, испытываемые многими окружающими её волками, а может быть, потому, что она по натуре своей не являлась равнодушной.