Жребий

– Что это за место?! Как здесь можно жить?! Повелитель морей преодолевал путь к своему новому царству чуть ли не в полной темноте. Споткнувшись о невысокую ступеньку, он знатно выругался. Ступенька прижалась к земле. Где-то вдалеке охнула Ламия, стыдливо закрыв уши ладонями. – Вот же странные… – рассуждал Посейдон. – А где музыка, где прекрасные нереиды? Где хотя б тени привлекательных смертных?.. Конечно, в такой-то темени не до красоты… Поэтому он и злой постоянно. Петляя по лабиринтам дворца, пугая притаившуюся в углах нечисть – нечисть впервые была напугана – он дошел таки до эпицентра подземной жизни, не забывая высказывать свое мнение обо всем происходящем вокруг него. Происходящее не интересовалось, а владыка все говорил, ругался, снова говорил, снова ругался, ругался… Вот он. Трон. Посейдон брезгливо протер сидение, прежде чем позволить себе играть царя во всей красе. «Ну, ничего. Я еще сделаю из этого места Олимп! Вот вы все у меня где!» – далее последовал любимый, устрашающий жест: потрясти кулаком в воздухе, как бы показывая врагу, где он должен находиться. Перед ним предстали существа из ближайшего окружения Аида – Танатос, Гипнос, Геката. Они кидали на Посейдона робкие взгляды. Тот в свою очередь без стеснения рассматривал их. «Какие же это боги? Тартар знает что, а не боги… Особенно эта, трехликая… Вот Амфитрита – это да…» За гнетущими мыслями последовал обреченный вздох. – Эй, ты! – властный палец показывал на кого-то из них, но на кого именно, приближенные не понимали и косились друг на друга. – Да-да, ты! С крыльями. Поди сюда. Танатос, оскорбленный до корней оперения злосчастных крыльев такой фамильярностью, скрипя зубами, подошел ближе. – Радуйся, владыка. – М-м-м… Не владыка… – многозначительный и поэтично-страдальческий взгляд морского брата Зевса устремился туда, куда, казалось, остальным богам доступа нет. – Царь. Для придания своему образу завершенности Посейдон выпрямил спину и властно раскинул руки на подлокотники. – Радуйся… – крылатый бог цедил каждое слово, дававшееся ему с невыразимым усилием, – царь. Сзади послышался смешок, а через секунду – глухая затрещина. Смешок прекратился, но хохочущие глаза Гипноса еще долго прожигали спину брата-близнеца. – Как тебя зовут? – Танатос. – А, бог смерти. Слышал. Страх и ужас, предсмертные муки и все такое. Паршивая работенка… – Согласен. – Вот ответь мне, Танатос. Почему здесь так холодно?! У меня на дне и то теплее. И в целом как-то неуютно. Не хватает женской руки, не хватает… – Геката вспыхнула. У нее-то их целых шесть, а этот смеет ее упрекать, пусть и косвенно. Но возразить она не успела, так как мысли владыки понеслись бурными волнами совершенно в другом направлении. – Где кстати Персефона? Давно я племянницу не видел. Почитай, вообще никогда не видел… Пройдоха все-таки ваш Аид! С виду тихий, спокойный, а богиню красть не постеснялся! Да еще чуть ли не на глазах у матери! Каков старшенький, а?! Даже нас с Зевсом переплюнул! – Так ее Зевс сам… – Ага, на блюдечке подал, – раскатистый смех сотряс зал. – В тихом омуте сам знаешь, кто водится. А уж в омутах я разбираюсь. Танатос благоразумно молчал. Гипнос усиленно делал вид, что ему глубоко безразлично, кто, кого и зачем украл. Геката улыбалась. Царь – она окончательно убедилась, что ему это прозвище подходит как никому другому – начинал ей нравиться за прямоту и бесхитростность, но замечание по поводу отсутствия женских рук все еще не простила. Ни ему, ни самой себе. – Геката? – Радуйся, царь. – Что вы все заладили – царь, царь? Посейдон. По-домашнему. Одна семья как-никак. Богиня чародейства, значит? Нехорошо. Наколдовала бы света поярче, цветов побольше, звуков поприятнее… Кронид поежился, вспомнив лай Цербера. Адская собака заставила его сердце пропустить шесть ударов – по два на каждую голову. На первый раз трехглавый отделался только гневной тирадой, но больше таких выходок морской бог не простит. Так и сказал, смотря поочередно каждой морде в испуганные глаза. – Заменила бы подземным Гестию. «Или даже три Гестии». Трехтелая просияла: сравнение с олимпийской богиней звучало как комплимент. – Но наш владыка не любит, когда слишком светло. – А я – люблю, – вкрадчиво, мягко возразил бог. Подобного тона было достаточно, чтобы вечером того же дня Геката отправилась придумывать новые ароматные зелья, зажигать все факелы и готовить отвары для возвращения к жизни асфоделей. – А тебя, плут, я знаю, – Посейдон поморщился, глядя на знакомое лицо Гипноса. – Ты всегда приходишь не вовремя. И погрозил ему пальцем. На этом обмен любезностями с богом сна закончился. Не любило Море такой типаж: сам себе на уме, улыбается постоянно, будто гадость замышляет, покорный, со всем соглашается… А отвернешься, он – раз! – и усыпил. Танатос – и тот лучше. Сразу видно, с таким шутки плохи, поговорить по душам не получится. Но зато знаешь, чего ожидать. После непродолжительной, но ценной в плане содержания беседы Посейдон решил осмотреть свои – хотя бы на два дня – владения. В экскурсоводы были приглашены Геката и Танатос. Гипноса же обвинили в тунеядстве и послали работать. – Какой сон? У смертных вообще-то сейчас день… – возмущенно пробормотал он внушительной спине бога, постепенно скрывающейся во мраке. – А это что? – Асфоделовые луга, – Геката по-хозяйски обвела территорию рукой. – Здесь обитают души, недостойные Элизиума, но не заслужившие муки в Тартаре. – Да какие же это луга… – Асфоделовые, – отрезал Танатос с характерной только ему интонацией. Морской бог всем своим видом выражал недовольство, но в мыслях признал: асфоделовые. Никак иначе. Крылатый убедил. – Почему они так убиваются? – небрежный жест указал в сторону умерших, во все глаза уставившихся на плохо гармонировавшую с окружающей средой фигуру бога. – Вон та тень очень даже ничего, а до сих пор одна слоняется. Непорядок. Эрота что ли сюда послать? До этого дня бога смерти было трудно чем-то напугать. – Здесь мало места для двоих… с крыльями. – А ты поменьше ими маши, птица дивная. Тогда и поместитесь. И кстати светлее станет. Верно, Геката? Богиня не нашлась с ответом. Не нашла она и силы воли, чтобы подавить улыбку. Птица изнывала от невозможности убить бессмертного. – Все ваши проблемы – из-за наплевательского отношения к такой безобразной обстановке, недостатка чувства прекрасного, – философски подметил владыка. – У нас сейчас только одна проблема, – тихо подтвердил Танатос справедливое обвинение эстета, но последний пропустил реплику мимо ушей. – Вот смотрите вы на меня с осуждением. А мне-то что? Я уйду под воду, а вам еще века коротать здесь. Зачахнете же! Других похоронили, и себя хороните. Посейдон разочарованно махнул рукой и быстрым шагом двинулся в известном только ему направлении, оставляя сопровождающих далеко позади. – Он твоих настоек случайно не пробовал? – Мы и без настоек на покойников похожи, – уныло вздохнула богиня. К вечеру атмосфера не изменилась. Исследование лугов затянулось на весь день – главным образом потому, что «оказывается, уж больно много здесь красивых смертных» и «они неплохие собеседники». Надо признать, души были польщены таким вниманием и временно отказались от привычного занятия – страданий. Посетить Элизиум владыка морей желания не изъявил, здраво рассудив, что с праведниками ему будет скучно. Даже если они красивые. – Я хочу в Тартар! Харон выронил обол, керы подавились кровью, Тантал отхватил кусок яблока. – Танос! – Танатос, – зашипела темнота. – Приношу свои извинения, – Кронид обратился к трехтелой богине, застывшей в недоумении, – но женщинам там делать нечего. Танос! – Танатос. – Веди меня! «Царь…» – послышался восхищенный женский шепот. Но во всеуслышание Геката позволила себе лишь отговаривать Посейдона от затеи. «Там сейчас тихо», «Флегетон почти высох», «титаны спят» – ничего не действовало. – А ведь скоро вечерняя трапеза… – устало буркнула она, потеряв веру в свой дар убеждения. Владыка уже открыл двери навстречу неизведанному, когда услышал финальный довод. Немного помявшись на пороге, взвешивая все «за» и «против», прислушиваясь к голосу, что находился чуть ниже сердца*, он наконец торжественно изрек: – Тартар подождет. Тартар так и не дождался. На следующее утро после грандиозного по подземным и скоромного по подводным меркам застолья желание посетить бездну отпало само собой. «Чего я там не видел? Ничего не видел. И не увижу. Потому что видеть нечего – темно же…» – вино дало эффект после третьего кубка, заставляя олимпийца блистать мастерством военачальника-стратега. Зато идея посетить суды показалась занимательной. Кому она принадлежала – того уж нет. Вдохновителя быстро ликвидировали, отправив подальше от владыки. На всякий случай. Чтобы еще чего интересного не предложил. – Давай, рассказывай. Чего творил? С кем ложе делил? Умерший лет пятидесяти скромно, но с достоинством принял испытующий взгляд бога. – Была у меня жена… Детки – мальчик-сорванец и девочка – вся в брата… Вазописцем был… Неплохие вазы, спрос большой… – Из рабочих значит? Это хорошо. Пьянствовал? – Нет. – Азартные игры? – Проиграл пару раз, бросил. – Убил кого-нибудь? Ответ был очевиден: глаза округлились, высокий лоб исказили морщины, медленно появляющиеся друг за другом в порядке увеличения степени изумления. – Ладно, даю последний шанс. Жене изменял? Тень заметно сконфузилась. И покраснела бы – если бы могла. – Была там одна… По молодости… Но это же не серьезно! Меня жена сама довела. Не в себе я был… – Друг мой, любовь – это всегда серьезно, – парировал Посейдон. – Вот был у меня случай. Поссорились мы с Амфитритой, причем по ее же вине. Как я был зол! А недалеко как раз нереиды проплывали. На заметку: под водой они еще лучше смотрятся. И… – Владыка! – Танатос сдался первым, но безуспешно – бог словно не слышал. – …и что ты думаешь? Нет, не поплыл я за ними. Потому что изменять из мести – последнее дело. Ради удовольствия – это совсем другое. Это я даже одобряю. А что касается твоего будущего… Я б тебя мог даже на Блаженные острова отправить! Человек ты неплохой. Но тебе там не понравится, ручаюсь. Так что существуй себе на лугах. Ума хватит – еще вспомнишь меня добрым словом. Следующий! Радамант, Минос и Эак** переглянулись. Одобрили. Промолчали. Подошедшей к трону тенью оказался так же мужчина средних лет. Один этот факт уже огорчал верховного судью. Подперев щеку рукой, морской бог меланхолично всматривался в смутно знакомое лицо подсудимого. Через несколько секунд наступило озарение, и лицо царя преобразилось – скука превратилась в гнев. – Ты! – где-то в море начался шторм. – Гад! Это же ты корабли строил?! А ну, признавайся, сухопутный! Ты или не ты?! – Я… Меня наняли, заплатили… – Где же твой инстинкт самосохранения был, когда ты галеры партиями штамповал, изобретатель?! Сколько штормов было? Сколько моряков погибло? Но нет, вам всегда будет мало! В Тартаре таким глупцам место! Понял?! – Но мне приказали! – Все не уймешься? Мертвый, а дерзит как живой! Тебя ведь предупреждали, и не раз. Вот и не жалуйся! Уведите его с глаз моих! Пусть с этим непутевым Аид сам разбирается. Следующий! Радамант, Минос и Эак переглянулись. С осуждением покачали головами. Промолчали. «Наконец-то!» Перед судьями предстала женщина. Молодая, в годах, «наиболее подходящих для любовных приключений», как любил называть этот возраст сам Посейдон. – Как же тебя угораздило попасть сюда так рано? – Муж помог, – без обиняков заявила тень. Возмущению владыки не было предела. Стучал трезубцем, создавая шум, способный заглушить его собственный громовой голос; находясь в искреннем недоумении, увлеченно жестикулировал, чем создавал подобие подземного торнадо; несколько раз обращался к Танатосу (как к лицу незаинтересованному), достойно ли такое поведение благородного мужа. Тот не отвечал, но владыка на этом и не настаивал, принимая молчание за солидарность с его единственно правильным мнением. И только покойница была польщена таким вниманием к собственной персоне. Вскоре буря закончилась – так же внезапно, как и началась. – Причина хоть была? – Да разве это причина, владыка? Ну, видели меня пару раз с соседом, но это же… Она не успела договорить, как буря разыгралась с новой силой. Откуда только силы взялись? Душа прикусила язык, стала совсем прозрачной, съежилась под яростью судьи. Теперь избыток внимания тяготил. Пылу, с которым поборник семейных ценностей стыдил провинившихся, позавидовала бы сама Гера. – Ему удалось внушить душам надежду. Заметила, какая тишина? Так и до бунта недалеко. Надо олимпийцу напомнить о возвращении. Может, ты этим и займешься? Тебя он должен послушать. Богиня чародейства без лишних вопросов исполнила наказ Танатоса. Царь действительно выслушал ее, несмотря на выплескивавшиеся, словно вода из тесного сосуда, эмоции. Допрос был прерван, а душа, всем сердцем благодарившая бога смерти (который, к слову, впервые услышал в свой адрес признательность, а не проклятия), попала в руки менее предвзятых судей. Прощание получилось недолгим, без лишних нежностей. Устав от напряженной атмосферы царства мертвых, Кронид и сам был рад подняться на поверхность. Уходил мужественно, не оглядываясь – как воин. Испытание пройдено успешно. И долго еще по подземным коридорам эхом раздавался сдавленный, по-девичьи задорный смех Гекаты.