Право на ошибку

Солнце понемногу заходило за горизонт, погружая город в приятные глазу сумерки, когда рядом послышались шаги и на лавочку рядом со мной приземлился парень. Лучший парень на свете. И по совместительству — мой потрясающий друг, которого я дожидаюсь уже минут тридцать на этой дурацкой скамейке. — Прости, предки задержали. И привет, кстати, — чмокнув меня в щёку, с улыбкой проговаривает парень. Безумно люблю его улыбку. Такую тёплую, нежную. Дружескую. — Твою вину искупит лишь вишнёвый пирог! И да, привет, путешественник! — Кажется, мой внезапный радостный голос слышно даже в соседнем от парка квартале. Только сейчас я поняла, насколько по нему соскучилась. По его потрясающей улыбке. По его веселым рассказам. По его смеющимся добрым глазам, отливающим серыми искорками. По многочасовым невероятным прогулкам. По милой родинке, которая забралась чуть выше его губ. Да что уж тут скрывать: я соскучилась по всему, что связано со Стасом Майловым. — Тогда, можно считать, я прощён? — Протянув мне пакет, он с всё той же улыбкой до ушей смотрит на меня. Достав содержимое, я готова визжать, как пятилетняя девочка, получившая самую лучшую куклу, какую только можно найти в магазинах. К мучному я отношусь нейтрально, скорее даже негативно, потому что никто не застрахован от обвислых боков, но этому пирогу я готова простить хоть двадцать пять таких боков и парочку больших и толстеньких ножек! Уж не знаю, как над ним колдует Стас, но этот пирог у него получается просто божественно вкусным. — Прощён! — обняв его настолько сильно, насколько способна, воодушевлённо пищу я. Он лишь как-то смущённо улыбается, повернув голову в сторону заката. — Знаешь, наверное, это глупо, но мне кажется, что то солнце, что я видел в Италии, отличается от того, что сейчас над нашими головами.Там оно хоть кажется и больше, и ярче, да и греет будто сильнее, однако не нравится мне оно. — Он грустно улыбнулся. — Что не так? Почему ты так считаешь? Там же, вроде, так здорово: тепло и солнечно. Посмотри только, как ты загорел! — Думаю, ты поймёшь, когда поживёшь, как я. Три месяца за границей — это слишком, — он опять улыбнулся и заправил прядь моих выпавших из причёски волос за ухо. — Это называется ностальгией. Конечно, в Италии в разы красивей, там и краски ярче, и еда вкусней, и море теплей. Не то чтобы мне там не понравилось… Там такая вкусная пицца, Ева, ты не представляешь! И мороженое всех цветов и вкусов. Я не смог тебе привезти. Представляешь, у меня не получалось пронести его и ста метров — растекалось по рукам, приходилось не есть его, а пить. И всё же, знаешь, несмотря на красоту, на сверкающее солнечными бликами по утрам море, на гостеприимность людей, с которыми я делил дом, на свежий воздух, — я не прожил и дня, не вспоминая родной город, этот парк, тебя. — Он щелкнул меня по носу и заулыбался. — Как мы сидели по выходным и после школы на скамейках и болтали о жизни и о влиянии Джульетты Гвиччарди на творчество Бетховена. Как по воскресеньям мы забирались под плед у меня дома и с кружкой горячего чая рассказывали обо всем, что нас тревожит. Как постоянно пытались обойти наказания твоих родителей. Как мы первый раз познакомились пятнадцать лет назад, столкнувшись лбами на детской площадке. — Не знаю почему, но в его голосе пропали нотки радости, сменившись на какую-то грусть и тоску. — Я тоже скучала по всему этому. — Выходит как-то сухо, неправдоподобно. Руки сами тянутся его обнять. Мне так не хватало его объятий. Дружеских. Готовых поддержать. Но слов, способных это высказать, я сейчас не нахожу. — Я знаю. — Крепкие руки парня, обвивают меня, позволяя лёгким вдохнуть присущий только ему запах. Апельсина и полевых цветов. - Ну, а ты чем занималась, пока меня не было? Колись, как провела лето? — Эти вопросы заставляют спуститься с небес на землю, а настроение упасть ниже нулевой отметки. — Ничего интересного… Дача, речка, дом и постоянный родительский надзор. Словно в тюрьме. После восьми на улицу — ни шагу, готовиться к поступлению на факультет ядерной физики, ты же знаешь, как об этом мечтает мой отец, — непроизвольно из горла вырывается протяжный вздох-стон обречённости. Отец уже давно всё решил. За нас. За меня. — Куча книг, которые нужно прочитать за три месяца, огромное количество тестов, которые нужно решать и решать, чтобы нормально сдать этот ЕГЭ. Вот моё лето. — С грустью произношу, поправляя выбившиеся волосы. — Ничего интересного. — Это правда, точнее, правда, без лишних неприятных добавлений. Ему ни к чему знать об остальном. — Хмм… Пожалуй, я бы купился на все твои слова, только вот Instagram наших милых одноклассников говорит об обратном. Ева, ты не хочешь мне ничего рассказать? — Его голос приобрёл весёлые и игривые нотки, а вот взгляд, наоборот, резко стал серьёзным. — Что ты имеешь в виду? — Неужели, он всё знает? Этого не может быть. Не мог же он выложить то, что произошло между нами тогда. — Например, твои танцы на столе, пьяные песни под гитару и ещё кучу фото, где ты пребываешь в весьма хорошем расположении духа. В слишком хорошем. — Жаль, некоторые моменты в своей жизни нельзя «развидеть». Как и теперь удалить те фото, которые преследовали меня повсюду почти полтора месяца. - Ева, чем ты думала? Ты же знаешь, что тебе пить нельзя! Разве ты не помнишь то, что было с тобой после двух бокалов шампанского у меня на пятнадцатилетии? — Иногда мне кажется, что у меня трое родителей: отец, мать и Стас. Но, отчасти, он прав. Он полностью прав. И моё пьяное выражение лица на его праздничных фото тому весомое подтверждение. — Отец снова начал читать свои вечные ворчания по поводу моего поступления. Начал снова причитать о том, что мало готовлюсь, что, вон, у его знакомого, дочь никуда не поступила. А она поступила, понимаешь? Но ему же не объяснишь, что психолог — тоже профессия! — События почти трёхмесячной давности начинают затуманивать разум, поэтому я не сразу понимаю, что сорвалась на крик и по моему лицу скатываются маленькие капельки. — Ты же знаешь, какой он бывает в гневе или при любых обстоятельствах, которые его не устраивают. — Как они тебя выпустили из дому? — В голосе Стаса читается полнейшее непонимание. Он тоже знает, что если отец зол, я даже дышать должна аккуратно. Дома. Под одеялом. Без различных средств техники. Максимум — с книжкой, и то, если повод для нашей ссоры был сравнительно небольшим. Настоящая армия, только уже не на его работе, а, так сказать, в полевых условиях — дома. — У бывшего сослуживца отца была какая-то круглая дата совместной жизни с женой. Большая дата. Все собирались семьями. Ну, и отец, конечно, тоже. Только брать меня с собой в планы не входило, а после нашей ссоры — тем более. Они уехали куда-то на дачу, за город. Было очевидно, что раньше завтрашнего дня они не явятся, вот я и решилась, — не могу сдержаться от осаждающегося взгляда парня, поэтому следующие слова слетают с моего языка быстро и необдуманно: — А чего ты хотел? Мне надо было расслабиться. А ещё выговориться и очистить мысли. Тебя не было в стране, а трубку мы упорно не брали, — укоризненно посмотрев на него, я продолжила сыпать словами на слегка стушевавшегося Стаса. — Я не знала, что мне делать, понимаешь? Никого не было рядом, — мокрые дорожки тихонько скатываются по щекам, позволяя боли выйти наружу. - Всё, что там было — ошибка. Большая ошибка. О которой я жалею и, наверное, буду жалеть ещё долго.  — Прости, но я, правда, тогда не мог подойти к телефону. — Его тонкие пальцы плотно овивают мою талию и притягивают поддающееся тело в тёплые объятия. — Стоп. О чём ты говоришь? О чём я ещё не знаю? — Кажется, только сейчас Стас понял мои последние слова, ведь его тело напряглось, а голос приобрел какие-то странные нотки. Наверное, я должна быть зла сама на себя, за то, что мои слова не всегда вовремя вылетают из горла. Но сейчас этого нет, даже скорее, подсознательно, я благодарна за то, что только что произнесла. Потому что-то, что я ему сейчас расскажу, мучает, не даёт мне покоя и уже периодически вгоняет меня в странные состояния, в которых хочется просто уткнуться носом в подушку и рыдать, пока мозг не скажет «стоп» и организм не получит столь заветный беспокойный сон. — Ты обещаешь дослушать меня до конца? Не перебивая, — смотря в его красивые глаза, тихо произношу я. — Обещаю, — отвечает он, не прерывая нашего зрительного контакта. — Я не знаю с чего начать… Вроде бы это можно рассказать в двух словах, но я хочу, чтобы ты меня понял правильно, — не думала, что рассказать это будет так сложно. — В тот день, как я уже говорила, родители уехали к сослуживцу отца на праздник, и я осталась дома одна. Мне было так плохо, Стас. Ты даже не представляешь как! Все оставили меня, осадок от ссоры с отцом нервировал целый день, да и настроения вообще не было. Мне надо было расслабиться. Отпустить всё это хотя бы на какое-то время. Я не нашла лучшего способа, чем пойти на эту дурацкую вечеринку. Танцы, веселье, а самое главное — чувство свободы и отсутствие надзора. В тот момент мне было так хорошо, что я даже не заметила, как напилась. Напилась настолько, что уже потом не соображала, что делаю. С утра всё было как в тумане. В голове были какие-то странные картинки из прошлого, а в настоящем была чужая постель, на которой я оказалась совсем одна с запиской, в которой была лишь пара строк: «Иногда утро добрым не бывает. Всё, что было ночью, осталось ночью. Выпей то, что стоит на столике — станет легче». — Маленькие капельки собираются в уголках глаз, а голос предательски дрожит от воспоминаний о прошлом. — А потом я поняла, о чем шла речь. Ведь на кровати была моя кровь, а тело слегка ныло. Но самое страшное было не в этом, самое страшное — я не помню, кто тот парень, что оставил меня после всего этого, что воспользовался мной. Знаешь, я ещё месяца полтора не могла нормально спать. Я чувствовала себя какой-то девочкой по вызову. Ведь так оно и было: мной воспользовались, а потом бросили, будто всё, что между нами произошло, — обыденность, ничего сверхъестественного, — тяжелый вздох вырывается из горла, когда я вспоминаю оставшуюся часть истории. — Какое-то время я не понимала, кого ненавижу больше: его или себя. Мало того, что я напилась, оказалась в кровати с парнем, который использовал меня как девушку-однодневку, так ещё и почти не запомнила его. Единственное, что осталось в памяти — его сравнительно высокий рост и красивая обнажённая спина. Остальное словно в тумане. Я даже лица его не помню. Не то что имени. — Вы хоть предохранялись? — Его вопрос звучит как гром среди ясного неба. Потому что я об этом даже не задумывалась. Ведь, по правде говоря, это всё серьёзно. Я могла подхватить какие-нибудь болезни или… беременность. Хотя, в последнем я очень сомневаюсь, ведь мой организм не претерпел никаких изменений. — Не знаю, — честно отвечаю я, на что получаю его взгляд полный негодования. Но Стас ничего не говорит, лишь сильнее прижимает меня. Кажется, он понял меня, пусть и по-своему.