Heartbeat

“На это требуется прекрасный характер и понимание человеческих эмоций, чтобы помочь кому-то, кому вы не должны помогать при нормальных обстоятельствах.” r13; Daya Kudari

Четыре 24 мая 2015 КАЛЛИ — Уверена, он лжёт. Он выглядит изворотливым, — сказала мне Билли. — Да, но она выглядит слишком виноватой. Думаю, они оба лгут. Джереми был на середине того, что ругал какого-то молодого парня за то, что тот сбежал с лучшей подругой его девушки, не смотря на то, что он утверждал, что лучшая подруга лжёт и он невиновен. Его девушка играла жертву, но в её глазах было что-то такое, что говорило мне, она лишь обвиняет его в обмане, потому что сделала это сама. — Что если они оба невиновны? — О, давай, Билли. Это первая история, которая всегда длинная. Они не транслировали бы её, если бы был такой скучный финал. — Справедливо. Я была рада, что теперь мне было разрешено гулять, поэтому мы с Билли, наконец, вырвались из клинических границ моей больничной палаты и предприняли путешествие вниз, в комнату с телевизором. Мне было проблематично зайти туда из-за колёсиков моей капельницы, но я бы предпочла сделать это, чем забыть, как пользоваться ногами из-за долгого сидения на кровати. Мои прогнозы о проблемах со спиной после сна на больничном матрасе медленно сбывались, потому что было такое ощущение, словно мне в спину засунули металлический шест, чтобы я держалась прямо. Независимо от того, сколько раз я пыталась выгнуться так, чтобы всё прохрустело, ничего не работало. В чём я действительно нуждалась, так это в массаже, но моя грудь всё ещё оставалась чувствительной, я не могла лежать на животе. Помимо этого, я не очень хорошо спала. Постоянный сигнал кардиомонитора, к которому меня подключали, вечно пищал в течение ночи, не давая мне спать. Это и клинический запах больницы напоминали мне, что я не была в своей собственной постели, я не была дома, и что мама и папа не были за стеной. Фактически они были на расстоянии двадцати минут от меня. — Калли? — позвал женский голос. Я повернулась в правую сторону, к высматривающей нас медсестре Хелен в дверном проёме. — Привет, Хелен. — Доброе утро, дорогая. Готова к приёму лекарств? — У меня есть выбор? — усмехнулась я. — Привыкай к этому. Ты на них на всю жизнь. Я закатила глаза, забирая небольшую пластиковую чашку со всеми тремя моими таблетками. Я принимала комбинацию из трёх иммунодепрессантов для того, чтобы предотвратить отторжение моим телом нового сердца. Хотя такое могло быть, поскольку оно было сделано не из моих клеток, и была очень реальная возможность, что иммунная система атакует сердце. Находиться на них всю жизнь принесёт много последствий, поскольку моя иммунная система постоянно будет ослаблена, и я буду более восприимчивой к инфекциям и болезням. — Знаешь, примерно двадцать минут назад тебе пришло письмо, — сказала мне Хелен. Я ощущала, как забилось сердце. Была только одна причина, по которой мне могли доставить письмо в больницу, и оно могло быть только из центра трансплантации. — Оно от семьи моего донора? — спросила я с надеждой и с радостью. — Полагаю, да. Также там есть несколько бланков из центра трансплантации. — Что это значит? — Ты узнаешь в своём письме. — Какое письмо? — спросила Билли рядом со мной. Я не рассказала ей о моём желании связаться с донором. Хотя она была моей лучше подругой, у меня было чувство, что это должно остаться между моей семьёй и семьёй моего донора. Я не хотела сообщать, что пережила та семья всем своим близким друзьям, потому что это было совершенно личное дело и наверно невероятно трудное решение уважать пожелания моего донора, которая пожертвовала свои органы. Кроме того, я на самом деле не ожидала услышать что-то ещё от её семьи, поэтому я не видела оснований рассказывать людям, что первая написала им. Таким способом я благодарила семью, так что больше это не имело отношение ни к кому. — Я потом расскажу тебе, Билли. — Ладно, ну, я должна идти и упаковать свои вещи для поездки обратно в универ сегодня, так что я загляну к тебе во второй половине дня, да? — Я буду здесь, — пошутила я. Я смотрела ей вслед, жалея, что не могу сделать то же самое. Я начинала чувствовать, что забываю, как выглядят четыре стены в моей собственной спальне. Я была уверена, что к тому времени, как вернусь домой, не буду помнить, что лежит в каждом шкафу на кухне, и где мы держим дополнительные рулоны туалетной бумаги. В больнице было утомительно, не смотря на то, что я была пациентом лишь в течение четырёх дней. Но каждый день был одинаковым. Я многое не могла делать, когда у меня было старое слабое сердце, но теперь, когда у меня было новое и я, в самом деле, чувствовала себя здоровой, я просто хотела носиться вокруг и не беспокоиться о том, что могу с этим не справиться. В действительности же, мне ещё предстояло какое-то время находиться далеко, поскольку мне придётся проходить реабилитацию, прежде чем я смогу вести активную деятельность, но, по крайней мере, это было чем-то достижимым. После окончания Джереми Кайла (п.п.: имеется в виду шоу Джереми Кайла, в котором гости пытаются решить между собой какие-либо проблемы. Типа нашего «Пусть говорят») я вернулась в свою палату, бездумно напевая. Если мне и не нравилась какая-то вещь в палатах интенсивной терапии, так это то, насколько тихими они были. Казалось, там никогда не происходит никаких перемещений, несмотря на говорящее название, но я предполагала, что это из-за того, что большинство людей были прикованы к постели. Большинство часов в день я была такой же, но только потому, что мне там нечем было заняться, кроме как сидеть на постели и читать журналы или разговаривать с мамой, папой или Билли. — Привет, милая, — поприветствовала мама. Она уже сидела в удобном кресле у моей кровати. — Показывали что-нибудь хорошее на The Kyle этим утром? — На самом деле, нет. Мне бы понравилось, если бы оказалось, что эта девушка спит с парнем её мамы, потому что это была бы главная причина, по которой стало бы всё забавно, — размышляла я. — Но оказалось, что он сделал всё таким образом, чтобы мама девушки выгнала его на обочину. — Это печально. Я промямлила, соглашаясь, но знала, что мы обе пытаемся избежать слона в комнате. Было очевидно, что она заметила прямоугольный коричневый конверт вместе с какими-то формами, лежащими на моей не застеленной кровати, однако никто из нас не обратил на них внимания. Я была взволнована письмом, но также была полна страха. Я не хотела пробуждать свои надежды на встречу с семьёй донора, но была неоспоримая вспышка предвкушения и всплеск волнения от этой перспективы. Формы, о которых говорила мне Хелен и которые я могла видеть скреплённые вместе, подпитывали их, но я ничего не могла поделать, и слышала те мелкие сомнения, которые высказывал голос в глубине моего сознания. Встреча могла пройти одним из двух способов; я могла быть источником утешения, при условии сближения и в некотором роде механизмом психологической адаптации, хотя бы для одного человека из семьи, или могла быть причиной чьего-то порочного круга, который приведёт в ещё более тёмное место чем то, где сейчас был этот человек. Ради семьи и моей собственной совести, я искренне надеялась, что это будет первый вариант. Ничто бы не доставило мне большего удовольствия, чем быть там для кого-то, кому я практически была обязана жизнью. Если бы это была хотя бы половина возмещения долга, которую я могла дать этой семье, то я бы сделала это. — Ты собираешься открыть его? — спросила мама, её взгляд был прикован к конверту на моей кровати. — Да, но не сейчас, — решила я, взяв и письмо, и формы, и кладя их на тумбочку. Мама выглядела так, будто она расслабилась в облегчении. Я не была уверена, почему именно, но знала, что она также, если даже не больше, нервничала о том, куда это всё могло завести, это было чувство, в котором она часто находилась. Я часто не понимала ситуацию, пока она не происходила, когда моя мать беспокоилось о ней до, во время и после. Я знала, что она беспокоится обо мне, и я ценила её заботу, но я волновалась не за себя, а за девушку, которая дала мне совершенно новую жизнь, и за семью, что она покинула. — Ты хочешь, чтобы я была здесь, когда ты это сделаешь? — Ты хочешь быть здесь, когда я это сделаю? — мама колебалась в своём ответе. — Я не возражаю, если ты останешься здесь. Решать тебе, мам. — Я останусь, — решила, наконец, мама, кивая, будто хотела подчеркнуть, что она имеет в виду или успокоить себя, что она и сделала. — Хорошо. Наверно я подожду, пока не пообедаю. — Ты можешь ждать так долго? — скептически спросила мама. Если быть честной, я не была уверена, что смогу. Письмо не давало мне покоя, даже когда я просто сидела там, но я знала, что оно будет тем, что отвлечёт меня, когда придёт Хелен обрабатывать рану на груди. В основном сейчас там уже были толстые струпья, так что перевязка была уже не столь необходима, но струпья цеплялись за мой больничный халат, так что мне делали перевязку, чтобы предотвратить это. Я ожидала тот день, когда снова смогу носить лифчик, потому что насколько девочки ненавидят носить их из-за неудобства, мои сиськи начинали тянуть швы на груди всякий раз, когда я двигалась, причиняя боль. Я выдохнула и откинулась на спинку моей постели, пытаясь игнорировать листки бумаги, которые видела краем глаза. Я знала, что если посмотрю их, то они испортят впечатление от письма, но искушение, что они лежали так открыто и не были в конверте, становилось слишком трудно игнорировать. Хотя мама вела со мной разговор, я ловила её пристальный взгляд, направленный в правую сторону каждые несколько секунд. — Просто открой его, Калли, — наконец, вздохнула мама. — Ожидание душит меня. — Хорошо. Я протянула руку и взяла коричневый конверт. Надпись на передней части была небрежной и аккуратной одновременно. Почерк был размашистым и тонким, но я не была экспертом, так что ничего не могла по нему определить. Несколько раз я провела пальцами по чернилам, просто думая, что тот, кто написал это, как-то связан с моим донором. Было невероятно иметь такую связь с ним прямо в моих руках. Я вскрыла конверт, доставая сложенный листок бумаги. Одна его сторона была неровной, выглядя так, словно листок вырвали из дневника или какой-то записной книжки. Развернув его, тот же самый размашистый тонкий почерк заполнил всю страницу. Там было написано:

Дорогая К.Ф., Я так рад, что получил письмо от вас. Я брат вашего донора. Вы были правы в вашем письме. Она была удивительной и она была бы так счастлива, что смогла помочь кому-то. Я передам вашу благодарность моей семье. Нас так утешает знание того, что часть её ещё жива, и что вы будете дорожить ей. Знаю, нам многое нужно сначала уладить, но если это то, чего вы хотите, мне было бы приятно, если бы мы общались чаще и лучше узнали друг друга. Если это так, я с нетерпением жду ваше следующее письмо и надеюсь, смогу узнать имя девушки, которая сейчас оберегает сердце моей сестры. Я желаю вам всего хорошего и скорейшего выздоровления. С любовью, Г .хх

Я не осознавала, что плачу, пока мама не стала вытирать мне щёки бумажной салфеткой. Я хихикнула, когда она сделала это, забирая салфетку, чтобы высморкаться. — Хочешь прочитать? — Ничего страшного? — спросила мама, но в любом случае взялась рукой за бумагу. Я передала ей письмо, кивая. Пока она читала, я тем временем успокаивала свои эмоции и приводила их в порядок. Я не могла поверить, что они правда ответили мне на письмо, но такое тепло и доброта ко мне, были ещё одним удивительным чувством. Я была чрезвычайно рада, что моё письмо оказало такое положительное влияние, а не расстроило их ещё больше, и они ещё сделали предложение, чтобы узнать меня? Я не могла сформулировать правильные слова, чтобы описать, какое это было чувство. Когда я посмотрела на маму, она складывала письмо обратно, её глаза были полны слёз. Она натянуто мне улыбнулась, кладя бумагу обратно в конверт, затем притянула меня в объятия. — Ты собираешься принять его предложение? — Да, — без колебаний ответила я. — Если только одно письмо принесло им успокоение, я хочу сделать всё, что могу. — О, Калли, я так горжусь тобой, милая. — Предполагаю, я тогда должна заполнить эти формы, да? Мама отстранилась, потянувшись через меня за формами, и затем пододвинула столик на колёсиках, чтобы я могла опереться. Она протянула мне ручку из своей сумки и передвинула стул, встав слева от меня, помогая мне заполнять все пробелы. Я подписала там, где необходимо и всё было закончено. Я могла рассказать о своих персональных данных, и как только они получат формы от другой стороны, я буду в состоянии послать письмо лично, а не через центр трансплантации. Я отложила ручку, когда в палату вошла Хелен, неся поднос с ужином, и аромат куриного бульона заполнил комнату. Мой рот наполнился слюной, при виде булочки покрытой коркой, которая лежала в стороне от тарелки, и мама быстро отложила формы в сторону. Хелен поставила поднос на стол, разглядывая формы в руках моей мамы, чему-то улыбаясь. Я ничего не могла поделать и улыбнулась вместе с ней, потому что внутри меня нарастало волнение. — Ты заполнила их, дорогая? — спросила Хелен. — Да. Письмо, правда, восхитительно. — Ну, что хорошо для тебя. Я заберу эти формы и отправлю их, хорошо? — Спасибо, Хелен. — Пожалуйста.

***

ГАРРИ Папа выглядел безобразно. Когда он вошёл в мою гостиную, круги под его глазами были настолько тёмными, что выглядело так, словно его избили. Глаза над ними были налиты кровью, уголки глаз были сухими и красными от слишком частого трения. Он казался более измождённым, как будто он потерял в весе, хотя не прошло даже и недели. Я не был полностью уверен, что делать даже притом, что он смотрел на меня и убеждал сказать что-то, но я был в таком сильном шоке при его виде, что был парализован. Затем его заметила мама, её губы начали дрожать, поскольку все чувства, которые ей удавалось контролировать, вновь возобладали. Когда она это сделала, она быстро поднялась на ноги и обернула вокруг него руки, и они оба начали плакать. Я никогда не видел, чтобы мой папа плакал, и не думаю, что когда-либо хочу увидеть это вновь. После развода мамы и папы, мы видели папу гораздо реже. Были периодические встречи и контакты, но вероятно не так часто, как хотел бы папа. Часть меня не была удивлена, что он с таким трудом переносил смерть Джеммы. Наверно он не видел её в течение многих недель, возможно даже месяцев и в следующий раз он увидит её на её же похоронах. Робин, подруга папы и я обсуждали, до того как они спустились вниз, и пришли к соглашению, что они должны выбрать надгробие вместе. Робин тоже хотел поехать и я поддержал его, потому что он также как и папа принимал участие в её воспитании, и это была хорошая идея ещё и потому, что я был уверен – маме понадобиться поддержка Робина. Через час все успокоили эмоции, нам удалось убедить пару поехать вместе с Робином и сделать выбор. Сначала папа отказывался, не желая смириться с тем фактом, что его дочь умерла, но нам удалось убедить его, что это могла быть важная часть в его состоянии в будущем двигаться дальше. Это было то, на чём мы все сконцентрировались, пытаясь найти свои собственные пути. Мы никуда не делись от грусти и ничего не делали весь день, и я не сомневался, что Джемма смотрит на нас и говорит, что бы все собрались и прекратили хандрить. Она бы ненавидела тот факт, что мы просто существуем, так что мы совместно решили действовать. Маме было лучше. Я до сих пор слышал, как она плачет по ночам, но это было ожидаемо. Она сдерживалась в течение дня, пока не оставалась наедине с Робином и могла высвободить эмоции. Я был рад, что она старалась сохранить смелый вид. Я знал, это было эгоистично, но я всё ещё чувствовал себя разбитым внутри, и, видя её такой грустной, я ощущал, как крошатся осколки. Хоть я и хотел, я знал, что не было никакого шанса мне быть её опорой, потому что тогда я буду рушиться вместе с ней. — Ты порисуешь со мной, Гарри? — спросила Лакс, дёргая меня за футболку, пока я насухо вытирал посуду. С приездом папы Лу и Том отправились домой. Не было свободных комнат для их с папой пребывания, поэтому им пришлось уехать домой. Лу настаивала на том, чтобы она осталась, даже если при этом ей пришлось бы спать в кровати Лакс, поскольку Лакс спала со мной, и что Том мог спать на диване, но я покачал головой и сказал им, что они должны поехать домой. Они уже пытались забрать Лакс, но она практически задушила меня, когда они старались оторвать её от меня. Она кричала и плакала, пока я не сказал им, что всё в порядке, если она останется. Ни для кого не стало сюрпризом, что Лакс успокоилась моментально. — Только если ты сядешь за стол. Она кивнула в знак согласия и ринулась к лестнице, чтобы забрать свою коробку с художественными принадлежностями. Частое постукивание шагов приближалось, и из-за угла показалась Лакс, размахивая своей коробкой передо мной. — Иди, пока сядь за стол, и я принесу тебе бумагу. Пока Лакс направилась в одну сторону, я ушёл в другую сторону искать. Я открыл один из ящиков, схватив кипу бумаги, когда звуковой сигнал моей голосовой почты прервал мой путь. Я быстро пошёл обратно к компьютеру, открыв мой почтовый ящик, и заметил один новый мейл от людей, с которыми я говорил по телефону о налаживании контакта с девушкой, которая получила сердце Джеммы. Я сглотнул, странное чувство крутилось в животе, затем я быстро покинул комнату, чтобы вручить Лакс бумагу. — Мне просто нужно проверить ноутбук, так что тебе нужно быть очень хорошей, ладно? Лакс имела такую привычку: когда ей становилось скучно рисовать на бумаге, она переносила рисунки на себя, если за ней не наблюдали всё время. Вероятно, это было следствием того, что однажды я позволил ей сделать мне новую татуировку, которую она заполнила клеем с блёстками и прикрепила помпоны. Лу почти убила меня, когда узнала, и с тех пор Лакс находило способы тайком рисовать на своей собственной коже. — Никаких татуировок, Лакс, — предупредил я. — Хорошо, Гарри. — Обещаешь? — спросил я, протягивая мизинец. — Обещаю, — согласилась она, обернув свой крошечный пальчик вокруг моего. Я поцеловал наши связанные пальцы и затем оставил её рисовать. Я направился прямиком к рабочему кабинету, ещё раз открывая мою почту. Мейл мозолил мне глаза, в его углу была видна скрепка, которая означала, что прикреплён файл. Я знал, что может означать прикреплённый файл и мои ладони стали липкими. Она согласилась. Она согласилась на открытый контакт, иначе этого мейла не было бы в моём почтовом ящике. Я вытер руки о джинсы прежде, чем полностью открыть мейл. Я нажал на прикреплённый файл, компьютеризованную версию бумажных форм в формате PDF. Я быстро распечатал их, не читая и оставляя в лотке, решив, что буду иметь с ними дело позже. Я слишком боялся даже думать о том, чтобы заполнить их. Сперва мне нужно было поговорить с Лу. Беспокоясь, что Лакс уже нарушила своё обещание и раскрасила себя, я бросился на кухню, но, к счастью, она была совершенно чистой и сосредоточилась на листе бумаги перед ней. Я занял место рядом с ней, пытаясь посмотреть, что она рисовала. Должно быть, Лакс почувствовала моё присутствие, повернув голову, чтобы посмотреть на меня, и одарила меня взглядом. — Не подглядывай, — отчитала она, отталкивая моё лицо. Я схватил её запястье и положил её руку мне в рот, и мгновенно её хмурый взгляд растаял, она захихикала. — Прекрати, Гарри, — завизжала она, когда я ещё и защекотал её. Я уступил, целуя её ладонь, и взял листок бумаги и жёлтый фетровый наконечник, который она пододвинула ко мне. Я обнаружил, что рисую яркое солнце, такой был рисунок на моей бумажке. Я остановил себя прежде, чем достигнуть золотистого блеска, но потом пожал плечами и решил, что не будет ничего плохого в том, чтобы немного побыть ребёнком. У моего солнца уже были солнцезащитные очки, чтобы блеск не причинял боль глазам. Лакс уже использовала голубой, зелёный и розовый блеск, но по-прежнему отказывалась показывать мне свой крупный проект. Она всё ещё работала с ним, когда приехала Лу, чтобы попытаться уговорить её уехать домой, и я попытался проигнорировать тот факт, что она смеялась над моим сияющим солнцем. — Был занят, Г? — ухмыльнулась Лу. Я застенчиво пожал плечами, а затем посмотрел на Лакс, которая была так сильно сосредоточена, что даже не поняла, что пришла её мама. — Не хочешь сказать привет своей мамочке, Лакс? Она в замешательстве взглянула на меня, поэтому я повернул голову в сторону Лу. Она проследила за этим и Лу ей помахала. — Мамочка! — завизжала она, вскакивая со своего места и бросаясь в объятия Лу. — Привет, детка. Чем ты занималась всё это время? — Рисовала, — сказала она, потянув Лу, чтобы та присоединилась к нам за столом. — Но ты не можешь смотреть. Это секрет. Лу потворствовала ей, вместо этого взяв мой замечательный рисунок. — Звезда для тебя, Гарри. Я особенно люблю блеск. — Благодарю вас, мисс Тисдейл, — ответил я, хлопая ресничками. — Идиот, — бросила она, закатив глаза. — Я получил формы для контакта по мейлу сегодня, — выпалил я, возясь с фиолетовым помпоном. — Да? — я кивнул. — Ты заполнил их? — Нет. Сначала я хотел поговорить с тобой. — О чём? Я бросил взгляд на Лу, вытягивая пух из помпона, чтобы попытаться заглушить нервы, клубящиеся в моём животе, и трясущиеся руки. Я не знал, как сказать ей, что это могло разрушить меня. Я не знал, как выразить, насколько испуганным я был, что моё идеальное решение могло смыться, оставив мне лишь беспорядок. Мне просто было страшно, но я понимал, что она видит это в моих глазах. — Знаю, это страшно, Г. Но помнишь, что я сказала, да? Ты не знаешь, что произойдёт, пока не попробуешь. — Просто, — начал я, стараясь думать о том, о чём я пытался сказать, и выразить слова в правильном порядке, прежде чем они вышли такими же перемешанными, как и мои мысли, — это делает всё реальным, понимаешь? Тот факт, что Джемма умерла, и она не вернётся и там у кого-то есть её сердце. Меня поражает это. — Возможно, это хорошо. — Так ли это? — спросил я, мой голос дрогнул. — Может быть. — Итак, ты думаешь, я должен это сделать? Я должен общаться с ней? — Посмотри на это с другой стороны, — сказала Лу, наклоняясь ближе ко мне через стол, — ты можешь говорить о Джемме и помнить всё, что хочешь, можешь узнать об этой девушке и быть уверенным, что она защищает то, что она получила от Джеммы. И может быть, ты сделаешь её счастливой, потому что она поймёт, что ты не ненавидишь её за то, что она взяла что-то принадлежащее Джемме, и она будет ощущать, что помогает тебе, что, вероятно, она и стремится сделать. У меня заняло некоторое время, чтобы переварить всё только что сказанное ею. Ей удалось немного успокоить мои нервы со всей этой ситуацией, но я всё ещё боялся. Но я понимал, что буду сожалеть, если хотя бы не попробую. Всё могло бы продлиться не очень долго. Я мог бы просто попробовать, а потом посмотреть, как пойдут дела. — Ты так думаешь? — Лу кивнула, ободряюще мне улыбнувшись. — Тогда я возьму формы и заполню их. — Я действительно горжусь тобой, Г. Джем бы тоже гордилась. — Надеюсь, что так, — сказал я ей прежде, чем направиться в рабочий кабинет и забрать формы, которые я распечатал раньше. Я украл чёрные фетровый наконечник из коллекции Лакс, когда присоединился к ним за столом и начал заполнять все строки и расписывать там, где необходимо. Я оставил их на столе, пока ходил за конвертом и марками, которые купил несколько дней назад. После того, как я наклеил марки и указал адрес, я оттолкнул конверт на середину стола и тяжело вздохнул. В тот же момент Лакс отложила свои ручки, объявляя, что она тоже закончила. — Что ты нарисовала? — спросил я. Она гордо подвинула свой рисунок так, что теперь мы могли его видеть. На рисунке было пять человек, четверо из них были со светлыми волосами и один с тёмными. Три девушки были одеты в разные блестящие платья, а двое парней выглядели так, словно на них были чёрные onesies (п.п.: что-то вроде комбинезонов). На небе были солнце и облака, под ногами была зелёная блестящая трава, и кое-где торчали розовые цветочки. — Кто это? — спросила Лу. — Это ты, — сказала Лакс, указывая на одну из девушек. — Это я, — указала она на меньшую из трёх девочек. — Это папа, — указала она на светловолосого парня. — Это Гарри, — был отмечен брюнет. — А это Джемма, — она указала на последнюю девушку. Лакс покачивалась на своём стуле, очень гордясь своим созданием. Я чувствовал нарастающий комок в горле, но мне удалось ярко улыбнуться Лакс и взять картину, проследив пальцами по той девочке, на которую она указала и сказала, что это Джемма. — Красиво, Лакс. Почему бы нам не повесить её в рамку? Я знал, что у меня остались какие-то рамки для фотографий, в которые я ещё не успел поставить фото. Лакс радостно кивнула, соскальзывая со стула, и последовала за мной наверх и в мою спальню. Её гигантский мишка и пижама всё ещё лежали на кровати с прошлой ночи, когда она спала там со мной, и она рванулась к медведю, прыгнув на кровать, чтобы обнять его. — Я снова останусь? — спросила Лакс, сжимая тедди. — Думаю, мамочка хочет, чтобы ты поехала домой, — сказал я ей, роясь в нижнем ящике моего комода. — Пожалуйста, Гарри? Я хочу остаться с тобой, — захныкала она. — Ты можешь остаться, Лакс, — Лу вздохнула у порога. Я пытался сказать ей, что всё в порядке, если она хотела забрать её, мы не могли всякий раз уступать Лакс, но Лу подняла руку, чтобы остановить меня. — В любом случае, я привезла ей больше одежды и вещей. Я знала, что она не захочет возвращаться домой. Я кивнул, решая ничего не говорить, и поднялся с пола с рамкой в руках. Я вставил картину и установил заднюю стенку, переворачивая картину передом и устанавливая её в центре комода на почётном месте рядом с фото с Джем, Лакс и мной. — Кто тогда хочет в МакДональдс? — спросил я. — Я! — пропела Лакс, подпрыгивая на кровати ко мне. — Тогда идём, маленький монстр, — я поднял её и посадил к себе на бок. — И не говори мамочке, — прошептал я, — но мы возьмём ещё и мороженое. Лакс кивнула и приложила пальчик к крошечным губам и замолчала, как раньше учила её Джемма.