Спящая красавица

Арнав вернулся домой глубоко за полночь. Он скинул ботинки у входной двери и тихо, стараясь никого не разбудить, прокрался к своей комнате. Осторожно приоткрыл дверь и проскользнул внутрь, надеясь не побеспокоить спящую жену. Бросил быстрый взгляд в сторону вороха одеял на кровати и прошел мимо в ванную, затворив за собой дверь. Открыл ящик с лекарствами и принялся искать йод. Рука ныла, и он уже предвидел, как будут коситься на его сбитые костяшки в офисе. Он аккуратно промыл ссадины, и смазал, шипя сквозь зубы, йодом. Согнул и разогнул пальцы несколько раз, поверяя, ничего ли не сломал. Вроде, все цело. Арнав оценивающе оглядел руку и сделал себе мысленную пометку на будущее – не колотить деревья. По крайней мере, не столько раз подряд. Он плохо помнил, что делал после того, как покинул дом Гупта - все слилось в одно целое, и события нескольких часов казались произошедшими одновременно. Он помнил, что гнал машину как можно дальше прочь, что остановился на случайном повороте и как дурак засадил кулаком по ближайшему дереву, бил снова и снова, пока боль не вытеснила из головы все прочее. Помнил, как ужинал в какой-то закусочной, как загнал машину на самый верх холма и стоял, вперившись глазами в пустоту, пока от холодного ночного воздуха не начало сводить пальцы, как печатал сообщение жене, чтобы не ждала и ложилась спать. Он помнил закат, помнил ночное небо над копошащимися огнями Дели, помнил горный серпантин и обжигающий кари по сомнительно низкой цене. Помнил, но не мог расставить все по порядку и в глубине души подозревал, что все это в самом деле случилось одновременно и сразу, и в безумном мире такому нашлось бы место. Арнав умылся холодной водой и поглядел на себя в зеркало. На него в ответ пялился мужчина с уставшими, лихорадочно горящими глазами и чахоточным румянцем. Арнав пригляделся получше и заметил в глазах отражения радость. И тут, наконец, напряжение, сковывавшее, сжимавшее, как пружину, с разговора с Анжали, отпустило его. Его губы дрогнули, пытаясь удержать улыбку, дрогнули снова, и Арнав прижал к ним ладонь, чтобы не разбудить Кхуши за дверью. Он еще пару секунд пытался сдержаться, но тихий смех все же вырвался наружу. Только сейчас, дома, приведя себя в относительный порядок, он позволил себе отставить в сторону все ужасные откровения об отце и тягостные размышления о случайностях, и сконцентрировался только на одной мысли, робкой, нежной мелодией звучавшей все это время на границе его сознания. Ничего страшного не случилось. Анжали ошиблась. Никакие темные тайны прошлого не встали между ним и Кхуши. Все обошлось. Арнав смеялся и смеялся, и на душе было легко и спокойно, и отражение беззвучно твердило: - Твою мать, гребанный счастливчик, парень, ты гребанный баловень судьбы. - Арнав? Арнав подскочил на месте. Он так увлекся, упиваясь своим вновь обретенным счастьем, что не заметил, как дверь в ванную тихо отворилась. Теперь Куши, потирая заспанные глаза, с недоумением глядела на смеющегося мужа. Арнав посерьезнел, пытаясь выглядеть вменяемым человеком. Выходило неважно. - Арнав, ты что делаешь? Прежде, чем ответ пришел ему в голову, Кхуши заметила перебинтованную руку. - Что случилось? – бросилась она к нему. - Я… ты будешь смеяться. - Нет, не буду. У тебя рука в крови, - Кхуши бережно взяла его ладонь в свою. – Что-то случилось? Когда ты ехал домой? В ее голове проносились картины мужественного сражения Арнава с дюжиной ночных разбойников. - Нет. То есть да. Я говорю тебе, ты будешь смеяться, - Арнав вдохнул поглубже, собираясь с мыслями. Потом его осенило. – Я ехал домой, поздно, потому что, как я тебе писал, было много работы. И у меня спустило колесо. Но, ты же знаешь, я теперь - спасибо твоей книжке – опытный автолюбитель. Так что я решил сам его поменять. И заехал домкратом по руке. Так что это – любовь моя – боевая рана, - он миролюбиво помахал перевязанной ладошкой. Кхуши смотрела на него с недоверием, потом нахмурилась. А потом ее губы дрогнули. Она приподнялся на цыпочках, прижимаясь к мужу в поцелуе. - Тебе нужно будет когда-нибудь научиться чинить машину. Это просто нелепо, - прошептала она между поцелуями – легкими, сухими, словно йодом выжигающими из сердца Арнава все тревоги. - Да. Когда-нибудь. Потом, - ответил он, подталкивая ее к двери. *** Весь следующий день Арнав не видел сестру. Не то чтобы это вышло намеренно, но также ложью было сказать, что он искал с ней встречи. Он знал, что разговор им предстоит не из легких, но отчаянно пытался как можно дольше удержаться в том кружащем голову состоянии покоя и счастья, которое установилось в нем после вчерашнего объяснения с Гаримой. К тому же, у него была уважительная причина не сидеть дома в выходной день – Кхуши снимали гипс, и как порядочный муж Арнав сопровождал ее в клинике. В окно просторного крашенного белым кабинета задорно светило солнце, Пак ободряюще улыбался – что было совершенно зря, поскольку Кхуши зажмурилась от страха - а у Арнава онемела рука. Кхуши с такой силой схватилась за него, когда врач приготовился разбить гипс, что Арнав решил – сейчас сломает что-нибудь. Он мужественно улыбнулся, а доктор Пак только понимающе взглянул на него. И приступил. Спустя несколько минут все было кончено. - Можете посмотреть. Кхуши осторожно приоткрыла один глаз, потом второй. С недоверием оглядела свою руку, подняла поближе к глазам, рассматривая, скользя взглядом вниз и вверх. Арнаву казалось, он забыл, как дышать. - Я не… я не могу пошевелить пальцами, - едва слышно сказала Кхуши. Доктор Пак деликатно взял ее ладонь и положил на стол. - Простите, я знаю. Так и должно быть, - она нервно улыбнулась. - Помните, мы с вами говорили об этом? Время на восстановление, физиотерапия… - Да-да, конечно, - Кхуши часто-часто заморгала, хватка, сжимавшая руку Арнава, чуть ослабла. – Простите, я что-то не сообразила сразу. Она не могла оторваться от собственной, но совершенно незнакомой ладони. Кхуши замутило. *** В машине висело напряженное молчание. Арнав неотрывно смотрел на дорогу, изображая образцового водителя, а Кхуши так же неотрывно и, кажется, не моргая, разглядывала свою ладонь. Она поднесла ее поближе к глазам, и взгляд Арнава непроизвольно метнулся в ее сторону, реагируя на движение. Кхуши провела пальцами левой руки вдоль длинного шрама на тыльной стороне ладони, шедшего от до самой кисти. Потом прошлась вверх, к пальцам, вдоль другого. Арнав прикусил щеку, но молчал. Спустя, кажется, несколько лет, Кхуши спросила тихо, не глядя на мужа: - На спине они так же выглядят? - Нет, - сразу же, пожалуй, быстрее, чем следовало, ответил Арнав. - Но их больше? Арнав покрепче обхватил руль, снова уставился на дорогу. - Они заживут. А что не заживет, врачи поправят. - Это не то, что я спросила. - Кхуши. - Я спрашиваю, потому что одно дело видеть это в зеркало украдкой и другое – прямо перед глазами, - сказала спокойно и ровно, разглядывая ладонь, и голос ее резал, что сталь. Казалось, неровная тень от кружева падает на кожу, расцвечивая ее в полоски. Арнав молчал. Тогда Кхуши добавила, уже мягче: - Это искренний вопрос, без намека. Мне просто интересно, и тебе я доверяю больше всех. Если я спрошу Паяль, или маму, они ответят так, как считают нужным. Но ты скажешь как есть. Арнав втянул воздух сквозь зубы. Ответил, не отрывая взгляда от дороги: - На спине шрамов больше, но они такие бледные, что я их едва вижу. - Тебя они… - Я их едва вижу, но я их не замечаю. - А это?.. – Кхуши подняла правую ладонь. Тогда Арнав съехал на обочину, повернулся к жене. С огромной осторожностью взял ее руку в свою, нежно, почти невесомо коснулся ладони губами, так легко, будто боялся, что перед ним хрупкое стекло. Кхуши замерла. Потом сказала: - Я спрашиваю, потому что я вижу их, и мне дурно. Мне хочется надеть перчатки и никогда не снимать. Я хочу знать, насколько сильно… тебе не нравится. Арнав ответил тихо: – Когда я смотрю на тебя, у меня просто, я не знаю… не могу оценивать в категориях «нравится – не нравится». Не могу оценить какую-то часть тебя отдельно – твою красоту, еду, которую ты готовишь, одежду, которую носишь, твои руки… это все есть только в комплексе. Особое слово, особое явление – ты. Уникальная система, которая навсегда бесконечно больше, чем просто сумма составляющих. Арнав отстегнул ремень, наклонился, и Кхуши подалась к нему. Его губы почти касались ее, и от близости кружило голову. - Я люблю тебя. Ты для меня существуешь иначе, чем все остальные. В другом измерении. Самая красивая, самая желанная, самая безупречная. Иногда мне кажется, что ты – часть меня. Но в другое время я твердо знаю, что это я – лишь часть, крупица тебя, тень от тени твоей. Арнав сказал бы что-то еще, но Кхуши прижалась губами к его губам, глотая несказанные слова, вдыхая их, выпивая и навсегда оставляя себе. *** Дома было тихо, и в тишине гулким стуком отозвались резко раскрытые двери. Кхуши едва не упала, шагнув спиной вперед. Арнав поспевал следом, впиваясь в нее новыми и новыми поцелуями. Его руки скользили по ее спине вверх, на ходу развязывая сари. Дупата зацепилась за ручку двери, и, когда Арнав со стоном оторвался от жены – всего на мгновение, чтобы закрыть дверь – так и осталась висеть. Кхуши автоматически прикрыла ладонью шею, приготовилась ворчать, но лишь ахнула, когда Арнав подхватил ее за талию, прижимая к себе. Ее рука как-то сама собой оказалась на пуговицах рубашки, но справиться с ними дрожащим пальцам было тяжело, и Кхуши выдохнула, отрываясь от поцелуя: - Поможешь? У Арнава от ее горячего дыхания на его губах кружило голову. Он судорожно кивнул, на ходу стягивая рубашку и медленно, но вполне однозначно продвигаясь к кровати. Он помнил, что они тянули, что они чего-то ждали, но теперь не мог вспомнить чего именно и почему. Кхуши помнила, что Арнав был удивительно понимающим и терпеливым, но теперь не могла вспомнить, почему она вообще хотела ждать. Наконец Арнав отстранился, часто дыша: - Мы можем сейчас остановиться, ты знаешь? – он помнил, что должен был это спросить, даже если забыл, почему. – Просто сходим у душ, освежимся, и пойдем ужинать. - Но я не хочу есть, - Кхуши потянулась к его губам. Через пару минут Арнав предпринял вторую попытку стать очагом разумности и рассадником нравственности в отдельно взятой комнате. Он отстранился, встретился с женой глазами – они сверкали ярче обычного, темные, теперь почти черные, и глядели, казалось, до самого его сердца. Он прижался губами к ее шее – только чтобы не видеть этих глаз, только чтобы хватило сил спросить: - Ты уверена? -Я не хочу есть, - повторила Кхуши, и Арнав чувствовал, как каждое слово скользило по ее горлу вверх, пока его губы шли по нему вниз. - А что ты хочешь? - Тебя. И Арнав закрыл глаза. Поцеловал ее, так жарко и близко, как только мог, так, что Кхуши застонала, и ее стон прошел насквозь его голову, ото рта к затылку, и думать стало сложнее, чем прежде, и совсем ни к чему. Одежды было много, слишком, мучительно много, и с этим нужно было что-то немедленно делать. Арнав помог Кхуши снять сари, кое-как выбрался из собственных ботинок и отступил назад, уперся ногами в кровать. На секунду отвлекся, занявшись ремнем, и Кхуши воспользовалась передышкой, чтобы прижаться губами к его шее. Арнаву казалось – ее губы вот-вот вынут из него душу, а когда Кхуши скользнула к его груди, к животу, и ниже, до самого расстегнутого ремня, он решил, что вот он, тот ужасный момент, когда великий Арнав Сингх Райзада готов умолять о пощаде. Он потянул ее за подбородок вверх, поцеловал до кругов перед глазами, и Кхуши прижалась к нему еще теснее, так что от чувства голой кожи к коже перехватывало дыхание. Арнав подхватил жену за бедра, поднимая над полом, и в глазах потемнело, когда она прижалась к нему теснее, сжала коленями его талию. Он осторожно опустился на кровать, усаживая Кхуши сверху. В какой-то момент – Арнав не мог с уверенностью сказать, в какой именно – держать спину прямо стало совершено невозможно, и они рухнули вниз. Возможно, Арнаву стоило бы подумать о моральной стороне вопроса, о том, что он собрался скрывать от жены заслуживающую самого пристального внимания историю взаимодействия их семей. Но проблема была в том, что никаких терзаний по этому поводу он не испытывал – не было ни гнева, ни обиды, и даже чувство вины, наведавшееся к нему в доме Гупта, схлынуло, как уходит прочь морская волна, оставляя ровный, нетронутый песок. Арнав всегда считал себя человеком, которого определяет прошлое, но прямо сейчас, жадно глотая воздух и теряя голову от того, как впиваются ногти в его спину, и как тут же спина Кхуши выгибается дугой, он решил, что отныне будет ставить на будущее. Возможно, Кхуши стоило бы подумать об этической стороне вопроса – о том, не находится ли она под влиянием момента, и не стоит ли им подождать, пока нервы придут в норму. В конце концов, о том, что солнце еще не село, и ей никогда и в голову не приходило, что она будет заниматься любовью при свете дня. Но вот какая штука – пусть Арнав и говорил что-то про какого-то Кейнса и про то, как ожидания определяют поведение, ожидания имеют весь опосредованное отношение к реальности. Любовь – понятие субъективное. Одно слово, которым каждый выражает исключительные, только свои переживания. Возможно, кому-то удастся выразить их стихами при луне. Кому-то – с помощью трепетно подаренных цветов. Конкретно взятой миссис Гупта-Райзада, как она только что выяснила, дела не было ни до стихов, ни до цветов, равно как и до времени суток за окном и вбитых правилах поведения приличных девочек. Кхуши столько думала об этом последнее время, и жажда удовольствия сменялась неуверенностью, но сейчас, плавясь под поцелуями мужа, теряя счет времени, она не думала о своих сомнениях вовсе. Любовь была простой и ясной, она не была ни словом, которое всегда лишь тень идей, ни звуком, который каждый слышит по-своему, ни запахом, ни цветом, ни даже кольцом на безымянном пальце. Любовь, как решила Кхуши, была движением. К ужину они так и не вышли – Акашу понадобилось задействовать все свои братские чувства, чтобы изобразить серьезность, когда всклоченный и явно наскоро одетый Арнав выжимал из себя историю о внезапно постигшей их мигрени. Когда густая, вязкая темнота южной ночи постепенно начала наступать, они заснули. Сердце билось ровно и мерно, и Арнаву снилось, что он таким же ровным и мерным шагом идет куда-то вперед. Идти было хорошо, и только немного беспокоило, что он не знал, куда и зачем идет, но, все же, это было лучше, чем стоять на месте. Потом этот сон кончился, и в другом Кхуши бинтовала ему руку, а Аман осуждающе качал головой. Потом и этот сон подошел к концу, и Арнаву больше ничего не снилось, и это тоже было хорошо.